Страница 2 из 33
Прежде всего Жувенель уверен, что Власти всегда был и всегда будет присущ эгоистический элемент, и притязания на создание абсолютно благой Власти наивны и несостоятельны; иными словами, Власть эгоистична по своей сути, и сделать ее по сути социальной невозможно. Но философ далек от того, чтобы ограничиваться простой констатацией этого факта, а тем более видеть в нем повод для пессимизма. Вовсе нет. Свою задачу он видит в том, чтобы, «рассуждая логически», показать, как Власть, воодушевленная изначально одним только эгоизмом, являясь чистым могуществом и чистой эксплуатацией, неизбежно приходит к тому, чтобы отстаивать общие интересы и преследовать социальные цели. В ходе длительного своего существования Власть «социализируется». И наоборот, она должна «социализироваться», чтобы существовать как можно дольше. В этом своем рассуждении Жувенель заходит довольно далеко: поскольку, говорит он, человеческой природе свойственно, чтобы привычка порождала привязанность, то Власть сначала действует побуждаемая собственными интересами, «затем – с любовью, а потом, наконец, посредством любви»[2].
Пожалуй, одной из наиболее ярких по своей парадоксальности является у Жувенеля трактовка демократии. Это только видимость, заявляет он, что при демократии Власть становится наименее эгоистичной и в наибольшей степени противостоит тирании.
Напротив, согласно Жувенелю, демократия является «инкубационным периодом» тирании. Именно при демократии утверждается всеобщая воинская повинность, а монополия образования уже с детства подготавливает умы к повиновению. Даже полицейская власть – самый невыносимый институт тирании – выросла под сенью демократии. Демократия придала Власти облик внешнего простодушия, под которым та обрела невиданный размах. И именно при демократии, когда народ полностью доверяется Власти, Власть получает возможность полностью использовать подвластных в своих целях и, что самое ужасное, в целях войны, которая, таким образом, именно благодаря демократии становится тотальной. Как замечает автор, «когда мы отказываемся от большей части себя в пользу государства, мы рискуем… вскормить будущую войну»[3]. С этим можно поспорить, но в логике данному рассуждению не откажешь: Власть всего народа и в самом деле требует, чтобы ее защищал весь народ.
Жувенель убежен, что при любой форме правления сутью Власти неизменно остается повелевание. Новые претенденты на Власть почти всегда в качестве своей цели декларируют общественное благо. Однако, захватив Власть – это «машинное отделение» государственного управления, – они неизбежно начинают стремиться к удовлетворению собственных амбиций и материальных интересов. Поэтому даже если они начинают с решительного уничтожения старого «машинного отделения», со временем обнаруживается, что «побеждает более простая идея сохранения прежнего аппарата», хорошо приспособленного к осуществлению повелевания. При демократии у Власти в этом смысле шансы наилучшие: поскольку каждый член общества имеет здесь (теоретически) возможность воспользоваться в свою очередь правом на повелевание, никто не склонен к уничтожению инструментов Власти, которыми надеется однажды попользоваться сам.
По Жувенелю, речь, в сущности, всегда идет о сохранении монархического аппарата, поскольку, по его мнению, этот аппарат является наиболее совершенным и в период буржуазных революций в нем только «физическая личность короля заменяется духовной личностью Нации»[4]. Этот государственный аппарат невозможно просто так сломать, подтверждение чему, как мы полагаем, автор усматривал в истории самой Франции, где до сих действуют Кодекс самодержавного императора Наполеона и созданные им государственные учреждения. Тем не менее Жувенель далек от идеализирования монархии, считая, что она подвержена слабостям, как и любая другая форма Власти.
Когда в 1974 г. Жувенель готовил второе издание своей книги, он мог с полным правом считать, что за время, прошедшее после выхода – почти 30 лет – первого издания, историческая действительность лишь подтвердила его теорию. Тогда импульс к написанию книги ему дали бездействие и бессилие Власти, которые в обстановке кризиса экономики и безработицы оборачивались социальным злом. Теперь, уже в других исторических обстоятельствах, Власть вновь демонстрировала свою несостоятельность перед лицом революционного возмущения народа.
Середина 60-х – золотые годы правления де Голля. Президент успешно играл роль всенародно избранного монарха. Он привел в порядок послевоенную французскую экономику и уверенно занимался внешней политикой, утверждая «величие Франции». К этому времени во всех западных странах самое широкое распространение получила тэйлоровская «научная система» организации производства, и благодаря этому утвердилось мнение, будто недовольство рабочих – дело прошлого и забастовки в качестве средства борьбы себя исчерпали. Кризис 68–69 годов был шоком. Де Голль не мог не только справиться с кризисом, но даже понять его природу.
Жувенель конкретно не останавливается на этих событиях, но с горечью признает, что книга его до сих пор не теряет своей актуальности. К началу 70-х годов XX в. люди не освободились от своих иллюзий в отношении Власти, а Власть не извлекла никаких уроков из истории. Хотя прогресс социальной жизни налицо – она совершенствуется и общественные цели достигаются во все более полной мере, – автора тревожит тот факт, что при все большем росте средств власти контроль за их использованием ослабляется.
Решение проблемы он видит в утверждении объективного подхода к феномену Власти: исходя из понимания, что власть «всегда ищет лишь собственного могущества; но путь к могуществу пролегает через служение»[5], надо отбросить политические и метафизические мечтания и взять по контроль средства Власти.
Но не является этот подход очередной иллюзией?
А. Матешук
Предисловие
Это книга полемическая во всех отношениях.
Она была задумана в оккупированной Франции, я начал писать ее под сенью монастыря де ла Пьерки-Вир, и тетрадь, содержавшая текст, составляла наш единственный багаж, когда мы пешком перешли швейцарскую границу в сентябре 1943 г. Великодушное швейцарское гостеприимство позволило нам продолжить работу над книгой, которая была опубликована в Женеве в марте 1945 г. стараниями Констана Буркена.
Но эта полемическая книга в одном отношении особенно важна: она возникла из размышлений о движении истории к тотальной войне. Я наметил эту тему в моей первой статье – «О политическом соперничестве» («De la concurrence politique»), которую Робер де Траз вывез из Франции и опубликовал в январе 1943 г. в своем «Revue Suisse Contemporaine». Из этого короткого эссе (сохраненного как глава VIII) и возникла эта книга. Именно из него читатель поймет причину гнева, который воодушевил автора на создание этого сочинения и обеспечил ему успех и которым объясняется некоторая резкость авторских суждений.
Гнев был вызван разочарованием. Глядя на общество открытыми глазами, я отчетливо увидел, что происходящие перемены требовали в интеллектуальном плане их осознания и предвидения будущего, а в практическом – неослабного действия, там – исправляющего, тут – побудительного, а в целом – ориентирующего. Следовательно, необходима была энергичная Власть. И уж тем более это стало необходимым, когда из-за бездеятельности правительств разразился скандал безработицы!
Но в это время Власть приняла ужасный вид и всеми силами, переданными ей в интересах блага, вершила зло! Как же могло не потрясти мою душу это зрелище?
Мне показалось, что причина катастрофы была в социальном доверии к Власти: с одной стороны, оно постепенно обеспечивало создание богатого арсенала ее материальных и моральных средств, а с другой – оставляло свободным вход в этот арсенал и еще более свободным – его использование!
2
Наст. изд. С. 160.
3
Наст. изд. С. 39.
4
Там же. С. 165.
5
Наст. изд. С. 159.