Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 25



Так как никто не смел отказать «собору» в угощении, то хозяева, что ждали гостей, тратились на приготовление множества всяких блюд и кушаний. «Святки» влетали в копеечку, часто напрасно. Посему князь–папа по своему ведомству издал указ, который, однако, имел почти официальный статус. «…Объявляет наша немерность, что мы иногда так утруждены бываем, что с места сдвинуться не можем, отчего случается, что не все домы посетить можем, которые того дня посетить обещали, а хозяева оттого в убытки входят.

Того ради сим объявляем и накрепко заповедуем под наказанием ВеликогоОрла, дабы ядей никто не готовил заранее, а буде у кого трапезу соизволим съесть, к тому будет загодя наш указ объявлен…». При указе прилагалось, «Что иметь в доме, в оный же входим: хлеб, соль, куличи, калачи, икра, селедки, окороки, языки, огурцы, жареные куры, зайцы, масло, сыр, колбасы, яйца. Над всеми сими возлюбленные нами вина, пиво и меды».

Гуляли Рождество Христово, святки, Крещение, масленицу, и, наконец, наступал великий пост. Кончались пиры, замолкали дудки, рожки, свирели, ложки, барабаны, умолкали хохот, веселье, смех, пьяные переклички, перепалки и перебранки, охальные выкрики, шумные застолья, где не столько ели, сколько изводили понапрасну горы снеди, отнятой у бедняков, голодающих и нищих.

Весело прожигал свое богатырское здоровье молодой царь-батюшка, но много уважаемых людей занемогло и померло во время тех пиров. Но праздник жизни продолжался, пришел черед Немецкой слободе.

Царь теперь въезжал в Немецкую слободу полновластным хозяином и соответственно и вел себя. Туда перемещались вакханалии в их первоначальном значении. Петруша, Лефорт, Сашка Меншиков, в меньшей степени Борис Голицын стали завсегдатаями аустерии Монса, которого сие поначалу зело радовало, потому как намного увеличивало выручку заведения.

Но высокородная кампания стала вести себя так шумно, разнузданно и бесцеремонно, что многие постоянные посетители перестали посещать старого, доброго Иоганна. Дела его пошли вниз, и он внезапно умер, оставив семью с обременительными долгами. Немалую роль в сем печальном событии сыграло то обстоятельство, что Петруша стал нагло приставать к его дочери Анхен.

Любящий отец ничего не мог поделать со всемогущим кавалером, таил свою боль в себе, оттого, видимо, и заболел. Петруша сменил его на посту главы семейства, заправляя всем в доме. Он окончательно разогнал старую компанию Иоганна Монса, выплатил долги, заставил всех думать, что Анна Монс безумно в него влюблена. Вдова Матильда, беззащитная женщина, покорно и молча наблюдала, как рушится ее гнездышко, так уютно и любовно свитое с ее Иоганном.

Старшую дочь удалось вовремя и удачно выдать за достойного человека, она зажила своим домом. А вот младшей и любимой Анхен вовсе не повезло. Сперва за ней увивался Лефорт, якобы по-дружески помогая деньгами и хлопотами, но постоянное нахождение в доме гуляки, балагура, известного бабника никак не способствовало репутации Анхен, что так ценится в добропорядочных немецких семействах.

Веселая, хорошенькая Анхен явно благосклонно относилась к легким, обворожительным ухаживаниям Франца. Тот умел представить флирт, как всего лишь приятное времяпрепровождение или обучение девушки благородным аристократическим манерам и обхождению. Внимание известного волокиты льстило юной прелестнице, она не находила ничего зазорного в его заигрываниях, тем более, что держала себя строго и не позволяла ничего предосудительного, как ей казалось.

В отличии от дочери Матильда с тревогой наблюдала за их отношениями, понимая, что теперь дочь будет значительно труднее выдать замуж за доборопорядочного немца. Но Лефорт стал необходимым человеком в доме, и Матильда, горестно вздыхая, закрывала глаза на «безумства» Анхен. На ее попечении были еще два малолетних сына: Филимон и Виллим. Подрастут сыновья – может, как-то обойдется и с дочерью.

И тут появился Петруша со всей своей нахрапистостью, вседозволенностью и влюбчивостью. Он заставил всех считать, что у него с Анхен любовь, и всем, кто думает иначе, не поздоровится. Отныне дом Монсов им не прнадлежал. Петруша появлялся по вечерам и ночам с веселой кампанией, заставляя всех хлопотать возле него ночи напролет, забывая иногда рассчитываться. Гуляли, веселились, затем Петруша, налитый водкой, как бурдюк, поднимался наверх к Анне, как ее стали называть. Как мог изъясняться в любви двадцатилетний детина с душевным строем десятилетнего мальчика? Бормотал что-то о том, что она ему нравится и потому Анна должна 6езропотно отдаваться. Сперва девушка пробовала сопротивляться, требовала соблюдения приличий, но где там! Однажды Петруша заставил Анну спуститься вниз, и развеселая кампания отпраздновала взятие неприступной «крепости». Отвечая на умоляющий взгляд Анхен, Лефорт отводил глаза и болезненно улыбался. Под конец веселья Петруша, пошатываясь, подошел к нему, наклонился и бормотнул:

– Франц, не ты ли первый распечатал сию бутыль?



Что вы, Питер? – неловко засуетился обычно галантный Лефорт. – Она любит только вас. Наверно, у нее женские дни.

Откель тебе сие известно? – уже грубо спросил Петруша , надавливая мощной ладонью на хрупкое плечо друга.

Да всем то ведомо. Все радуются и за ваше величество и за нее – красивее пары и не найти во всей России. Лефорт уже знал, что лесть – лучшее средство успокоить любого русского.

– Смотри, Франц, – с тихой и потому страшной угрозой сказал царь, снимая руку. – Не балуй. Она моя!

Лефорт мгновенно протрезвел. До него уже доходили слухи о тайном пристрастии царя. Швейцарец на миг представил себя на том варварском русском орудии пытки – дыбе, и крупный нервный озноб прошиб его с головы до ног. Он больше никогда не даст поводу ревновать его к Анхен.

Испуг Лефорта объяснялся еще и тем обстоятельством, что благодаря близости к царю, он становился все более влиятельным человеком в Немецкой слободе, и потеря доверия Петруши многое значила для капитана иностранной пехоты.

      Все обошлось удачно для него. Франц становился все более близким, интимным другом царя, оттеснив Бориса Голицына и даже Сашку Меншикова. Это Лефорт посоветовал проехаться в Архангельск, чтобы посмотреть настоящее море и настоящий флот, это он вдохновил Петрушу на Азовские походы.

Францу принадлежит честь давать русскому царю основы государственного политесу – постигать сложный механизм европейской политики, где не все так просто и однозначно, как выглядит на первый взгляд. Франц наставлял царя защищать интересы купечества и мелкого торгового люду, видя в том основу процветания государства. Здесь он, правда, не преуспел. Приоритеты Петруши оказались другими. Лефорт был инициатором ассамблей, новой одежды, строительства порта в устье Невы и многого другого, что активно потом внедрял русский самодержец.

На склоне лет, вспоминая свои отношения с Лефортом, уже искушенный в европейских делах Петр, подозревавший всех и вся, приходил к выводу, что хитрый швейцарец был английским шпионом, умевшим ловко подсунуть царю нужные Британии проекты, в частности, порта на Неве. Так ли то было, неизвестно до сих пор, но то, что иностранцы могли пробиться к облепленному со всех сторон русской бюрократией Петру только через Лефорта, знаемо всеми. Делалось то, конечно, не безвозмездно. Пожилой Петр заключал, что благодаря его царскому воздействию, Лефорт вышел из–под контроля британцев, и те его попросту отравили.

      Все будет потом, а пока капитан усиленно хлопочет насчет расширения своего дому, украшения его, устройству дополнительных всяких пристроек. Все в угоду царственному приятелю, который по-юношески влюблен в него и готов идти навстречу в любом вопросе. Петруша оплатил все переделки в доме Лефорта из государственной казны, сделав из его дома нечто вроде иностранного представительства.

Неподалеку строился и новый просторный каменный дом для Анхен. Сие так говорилось, на самом деле, дом строился, чтобы царю было где погулять, развернуться во всю свою царскую силу и мощь. Понимали то и Монсы, потому особо и не радовались. В тихие ночные вечера Матильда и Анхен молили немецкого бога освободить их от того высокого покровительства, что свалилось на них нежданно – негаданно и готово было разрушить всю их жизнь.