Страница 8 из 72
Понятно, я сразу же спросил его: не знает ли онодноглазого пса?
- Как не знать! - ответил он. - Одноглазый жил на даче рядом с нами. Он хоть и лаял попусту, лазил всюду и делал глупости, но был неплохим щенком. Смышленый такой, с характером, и меня уважал...
Я слушал и ушам не верил: Черный Дьявол - щенок?!
- Что ты выпучил глаза? - рассердился тезка Пират. - И я спал когда-то в старой хозяйской шапке!
- Подожди ты с шапками, - прервал я его. - Рассказывай, что было дальше.
- Дальше было- хуже некуда. Дачники его баловали, миловали, только и слышно: "Песик, милый, хороший". Жевал он весь день, не закрывая рта. Шоколад давали, представляешь? Иной раз подойдет к забору, брюхо у него шире ушей торчит. Я ему не раз говорил: "Куда ты жрешь столько? Пес ты или свинья? " А он мне: "Не могу удержаться - вкусно". Вот и доелся...
- Что ты мне все про еду болтаешь? - опять не утерпел я.
- Не перебивай. Я постарше тебя. Так вот... Жил, значит, он и горя не знал. И оба глаза у него были целые... А потом ничего у него не стало.
- Почему?
- Вот и потому. Уехали его хозяева в город, а егобросили. Сам видел. Вещи на грузовик покидали, а сами - туда же, а ему - привет. Бежал он за машиной, должно быть, долго - обратно вернулся не скоро, весь в пыли, язык на боку. И всю ночь выл, да так жалобно, что и мне перевернул всю душу... Ты чего, братец?
Тезка Пират меня спросил потому, что мне стало совсем нехорошо, во рту пересохло. Едва просипел:
- За что это они его, Пират?
- За рост, - ответил он. - За лето он вымахал в огромную псину - чуть поменьше меня. Куда такого в городскую квартиру тащить? Вот и бросили. Волкодав он. - Одноглазый-то понял? Мы с ним почти одной породы. Только я помесь, а он чистый.
И тут-то меня осенило:
- Послушай, это ты с ним едой делился? Ты, да?
- Ну, я. А что? Я не балованный. Если голодный - на брюхо лягу и легчает. А когда я на воле, еду всегда добуду. Хоть ты и куренка. Голодному псу ворованный кусок не в укор. Накорми - тогда честностьи спрашивай.
- А он как же? - спросил я. - Тоже таскал?
- Нет, - буркнул мой тезка, - он породистый, гордый... Сидел на заколоченной даче, выл с голоду, глаз с калитки не сводил, все не верил, что бросили... А потом своим благородным носом в помойке шарил. Мышей ловил... Но разве этим жив будешь? Я емуговорю: "Пролезайко мне. Ты теперь и в щель пройдешь. Я два дня потерплю, а ты подкрепишься. Потом ищи другого хозяина, не то зимой совсем пропадешь... " Ушел он. До снега помыкался. А на зиму пристроился...
Тут уж я сразу догадался, где пристроился черный пес: у старика, который живет в желтом домике на горе. Но почему его выгнал такой добрый человек?
- Не он выгнал, - сказал Пират. - Это старикова старуха выгнала, она тогда еще жива была. Трех собак и четырех котов подобрал старик. "Надоели, ворчала, - мне твои нахлебники".
- Злая старуха?
- Почему злая? Эдакую ораву не прокормишь... Вот такие дела, братец... Поживешь еще на свете, может, и ты узнаешь, что такое собачья жизнь, сказал тезка Пират и ушел.
Ирония судьбы
27 июля. Пал Палыч прав - я действительно кошмарный пес. Со мной беспрерывно что-нибудь случается.
Утром пошел на кухню и нечаянно уронил со стола тарелку с сырой печенкой. Сперва я хотел положить ее обратно. Но вдруг услышал - идет тетя Груша, она уже подоила Фросю. С испугу я подхватил печенку, и ноги сами понесли меня к заветному месту возле забора. Я даже подумал: какой прекрасный подарок несу я моему бездомному другу! Но вороны сидели там такой черной тучей и так орали, будто чуяли, какой прекрасный продукт я несу.
Я обозлился. И чтобы этим гнусным ворам ничего не досталось, проглотил всю печенку сам. Не получил никакого удовольствия, и только пузо у меня сделалось, как говорил тезка Пират, шире ушей.
Я решил отлежаться в кустах. Но как раз в этотмомент Витя позвал меня.
Я обежал сад, подошел к террасе совсем с другой стороны и увидел такую картину: тетя Груша стоит на крыльце и стегает Фому березовым прутом. Кот извивается и вопит дурным, не кошачьим даже голосом.
Потом, когда мы все сидели на террасе, без Фомы, тетя Груша сказала:
- Что с ним сделалось? Никогда кот не воровал. Молоко, мясо - все у меня стоит открытое. Да и как влезла в него такая пропасть? Не всякая собака столько съест!..
Все почему-то повернулись в мою сторону. Я тут же отвернулся. Потому что только сейчас понял, за что били несчастного Фому.
- Не имеете права подозревать ни в чем не повинную собаку!
Это сказал мой добрый хозяин Витя. Онвзял меня на руки и унес в комнату.
Мы молча сидели там до тех пор, пока все взрослые не ушли из дома. Тогда Витя пристегнул к моему ошейнику поводок и привязал меня к ножке кровати.
- Ну, сэр, вам понятно, что вы наказаны?
Когда Витя говорит мне "вы" и "сэр", я знаю - дело плохо.
- Так вот, - продолжал Витя, - за мелкий и недостойный разбор вы просидите на привязи весь день и всю ночь.
Я пополз к нему на животе, перебирая передними лапами. Я лизнул тапочку моего хозяина, но он отдернул ногу.
- Можете не стараться. Мне противно вспомнить, с каким раздутым пузом вы явились на террасу. Мне отвратительно вспомнить, с каким невинным видом вы смотрели, как бедный Фома расплачивается за ваш низкий поступок. Я все сразу понял. А теперь спрячьте ваш язык и уйдите под кровать. Сегодня вы мне неприятны...
В тот же день. Сижу под домашним арестом. И Витя ушел, даже не взглянув в мою сторону. На душе отвратительно.
Думаю о Фоме. И каюсь. Нахал я, нахал. Молоко у него вылакивал. Мышей перехватывал. Лаял на него и пугал дурацкими прыжками. Из-за меня он стал, наверное, презирать весь собачий род.
Собачья дружба
28 июля. Все еще сижу. Один. От скуки пишу. Интересно, кто это скребется под окном? Ба! Ватутька! Выпучила на меня глаза.
- Что делаешь?
- Пишу.
- Врешь! Собаки не пишут.
Я издали показал Ватутьке тетрадь - дальше не пускал поводок.
Она опять не поверила:
- Не морочь мне голову. За Витину тетрадь тебе опять попадет!!
Я понял, что убеждатьее бесполезно, просто рассказал ей, почему и за что наказан. Это она поняла сразу.
Ватутька убежала. Я опять остался один. Но ненадолго, в окне появилась чья-то голова и спросила басом: