Самолёт Москва – Белград

1982 год

Девочка понравилась ей сразу. Она стояла впереди, в очереди в магазине, и от нечего делать Полина принялась её рассматривать. Не дылда, но и не коротышка. Тонкий профиль с точёным носиком. Волосы светло-русые, чуть вьющиеся, с выгоревшими до платины прядями, а брови и пушистые ресницы, наоборот, цвета темного шоколада. Худенькие руки, узкие ладони, криво подстриженные ногти на ровных пальчиках. Красивая, но ещё не знает об этом. Кажется, её звали Кира. Полина частенько видела эту робкую девочку с книжкой в руках в подъезде или в скверике. Семья её была обыкновенной такой семьей провинциального городка начала 80-х: трёшка в многоэтажке, выпивающий отец, уставшая бороться с его пьянством мама, мотоцикл с коляской. Полина Аркадьевна улыбнулась своим мыслям, "провинциальный городок" звучит так уютно, но в их районе ничего особо уютного не было, а были стылые панельные пятиэтажки в бородавках разномастных балконов и лоджий, чахлый дворик с раскуроченными качелями и затоптанной песочницей, худые, блохастые кошки и собаки. Впрочем, это ей после Москвы, после родных Хамовников, всё кажется таким убогим. Хорошо, что рядом есть скверик, где можно посидеть на лавочке под пахучими липами, за которыми не видно этого торжества экономики, которая должна быть экономной.

Когда Полина Аркадьевна переехала сюда по воле грешной судьбы, то думала, что умрёт от тоски и эстетического шока. Люди, живущие рядом, не вызывали у неё ни сочувствия, ни интереса. Мужчины много пили, женщины были некрасивы, с грубыми лицами в обрамлении волос, сожжённых химией и перегидролем, а дети крикливы и разболтаны, с малых лет учившиеся добиваться своего матом и силой. Прожив почти год в этом городишке, Полина Аркадьевна так ни с кем и не сошлась близко, а все попытки соседей сунуть свой любопытный нос в её жизнь или "задружиться" семьями пресекала на корню.

Но эта девочка с 5 этажа ей нравилась, хотя… Что здесь ждёт таких задумчивых девочек, как она? Ну, если по-честному? В лучшем случае поступит в местный педагогический, после здешней школы, без связей, без репетиторов, о большем и мечтать не стоит. Потом выйдет замуж, хорошо бы муж попался добрый и не очень пьющий. И дальше всё по кругу: панелька, сопливые дети, не шибко умные подружки. Если хватит мозгов, то не будет рожать одного за другим, как многие бабы в этом Богом забытом месте. Полина Аркадьевна одёрнула себя – какое ей дело до чужого, забитого ребенка? Это гетто, типичное советское гетто рядом с промзоной. Да лишь бы не было ещё хуже…

Занятая своими невесёлыми мыслями, Полина и не заметила, как подошла очередь Киры. Купив буханку ржаного, как говорили здесь «черного», и бутылку постного масла, девочка заторопилась к выходу. Полина немного задержалась у прилавка, выбирая, что лучше взять к чаю, остановилась на шоколадке «Сказки Пушкина». Вроде бы ничего, вкусная.

Когда она наконец вышла из магазина, масло из разбитой бутылки уже почти впиталось в щербатую поверхность бетонного магазинного крыльца, оставив после себя жирное пятно, рядом с которым Кира на корточках собирала осколки бутылки. Полина со вздохом спросила:

– Грохнула?

Девочка подняла на нее испуганные глаза: серо-зеленые, почти прозрачные у зрачка и темнеющие к краю, как будто кто-то обвел радужку мягким, грифельным карандашом. Необычные глаза, глубокие, такие надолго запоминаются.

Полина сочувственно покачала головой:

– Дома ругать будут?

Кира кивнула, прошелестев тихим голоском:

– Не очень сильно.

– Вот что, зайдём ко мне, я дам тебе бутылку, деньги у тебя ещё остались? – предложила Полина. Девочка снова кивнула.

Кира отказалась заходить в квартиру, осталась ждать в подъезде, пока Полина Аркадьевна не вынесет пустую бутылку для масла. Честно говоря, Кира немного побаивалась эту странную женщину, даже и не женщину уже, а пенсионерку, впрочем, её весь дом побаивался. Была эта Полина Аркадьевна какая-то… Какая-то неприступная, что ли? Переминаясь с ноги на ногу, Кира пересчитала деньги, вроде бы должно хватить на ещё одну бутылку масла.

Алёна, сладко потянувшись у зеркала, взбила рукой блестящие рыжие кудряшки. Хорошая вещь – крем для волос "Рыцарь", жаль, что дефицит. Девушка соблазнительно крутанулась, любуясь собою в отражении. Хороша! Всё при ней: и полная грудь, и тонкая талия, и глаза, ярко-зелёные, раскосые, с чертовщинкой! И в кого это Кирка у них такая некрасивая, бледная, как намытая тряпка? А уж худа до чего! Зато умная, вон сколько книжек прочитала. Нет, пусть учится, образованный человек в родне никогда не помешает.

Алёна прошла на кухню, в раковине, как обычно, стопа грязной посуды, похожая Пизанскую башню из учебника истории. Девушка брезгливо сморщила носик, решив, даже не притронется, они ей почти никто, чтобы за ними посуду намывать. «Они» – это отчим и брат, которого мать родила после второго замужества. Алёна зажгла газ и с громким стуком поставила эмалированный чайник на плиту.

Когда утонул отец, ей было всего семь лет, а Кирке и того меньше – четыре. Три года они жили втроем в солнечной однокомнатной квартирке в старом доме, обшитом крашеной фанерой. Какая хорошая была жизнь! Была, пока к ним не стала захаживать соседка, набиваясь в подруги к матери. Придет, рожу постную состроит и вздыхает так горестно, жалко, мол, мне тебя Нина, сама одна, и девки без отца растут. Алёна эту тётку сразу невзлюбила, прям, как чувствовала.

Девушка сполоснула под краном чашку, плеснула заварки и кипятка, смастерила на скорую руку бутерброд с сахарным песком и маслом. Так вот, ходила эта соседка к ним, ходила, а потом начала сватать своего родственника из какой-то деревни. Если подумать, зачем нормальному парню нужна вдова, которая старше его на пять лет, да ещё с двумя маленькими детьми? Ясно, что не знали куда пристроить своего урода! Но мать согласилась познакомиться, мало того, ей этот хлыщ и тунеядец очень даже понравился, влюбилась, можно сказать, с первого взгляда, сразу после свадьбы родила, чтобы это сокровище, Витюшенька, не убежал. А он всё равно гулял! Одна радость, что устроился работать на вахту, на севера, по две недели дома не бывало, да и зарабатывал хорошо. Зато, когда приезжал, куролесил по полной, хоть из дома беги. В такие дни, она злорадствовала, тыкала в мать тем, что та и себе, и ей с Киркой жизнь испортила.

Алёна встала из-за стола и презрительным взглядом окинула кухню. Три года, как переехали, а ремонт даже не начинали. У всех нормальных людей уже кухонные гарнитуры стоят, стенки в зале, хрусталь, паласы. В их семье деньги уходят на прихоти Витюшеньки: то ему мотоцикл подавай, да не «Яву» какую-нибудь, а чешский Чизет, то лодку надувную приспичит купить, подумаешь, рыбак какой нашёлся! Ну и Серёжке перепадало, как никак родной сыночек, не то, что они с Киркой, падчерицы, даже для матери, как обсевки в поле.

Какое счастье, что Алёна уезжает учиться на бухгалтера, специально выбрала техникум в Горьком, чтоб отчалить подальше от любимой семейки. Правда, сестру жалко, замудохают они её здесь. Серёжа-то, несмотря на то, что шкет сопливый, над Киркой издевается, как хочет: то её тетрадки школьные исчеркает, то из учебника страницы выдерет, то чай на голову выльет, и всё ему с рук сходит, любимому дитятку. Один раз Алёнка не выдержала, оттаскала братца за чуб, мать, конечно, разоралась, только ведь и она за словом в карман не полезет, а вот Кирка молчит, как овца. Сестру Алёна любила, жалела, но что делать, у каждого своя судьба…

Девушка выглянула в окно, Кира шла к подъезду вместе с какой-то пожилой женщиной. Да это, кажется, их соседка, Полина Аркадьевна, что ли… Её все соседи считали немного того, говорили, что она в Москве работала хирургом и, вроде как, кого-то там зарезала. Не специально, конечно, случайно, во время операции. Странно, о чём Кире с ней говорить?

Алёна почувствовала, что проголодалась, почистив картошки, сварганила на скорую руку суп из пакета, как раз и Кирка вернулась из магазина. Сестры сели обедать, Алёна хмуро посмотрела на Киру, которая вяло водила ложкой по тарелке, и строго сказала: