Страница 8 из 21
Добравшись до окраины, мы присмотрели домик посимпатичнее и двинулись к нему.
– Как думаешь, пустой или есть что? – отстранённо спросила я, пытаясь отвлечься и подавить нервозность.
– Пустой, думаю, – хмуро отозвался Том. – Окна выбиты, дверь открыта. Здесь все такие.
Дом встретил нас порогом, окроплённым бурыми пятнами. Томас сбросил мешающийся на плече рюкзак, перехватил мачете и осторожно приоткрыл добротную дверь. На всякий случай, вскинув автомат, я заглянула внутрь. В доме было темно и тихо.
– Жди, – коротко бросил англичанин и вошёл, несмотря на моё возмущенное шипение.
На моих глазах подошва его ботинка размазала крупное бурое пятно по обтёсанному дереву порога. Кровь была свежая.
– Томас! – зашипела я, порываясь зайти следом.
Но спина мужчины поспешно скрылась в полумраке помещения. Мне стоило остаться и прикрыть его. И я осталась. Обернувшись, я внимательно изучила окрестности. Чувство, что за нами наблюдают, лишь усилилось. Стояла такая зловещая неестественная тишина, что впору было уносить отсюда ноги. Будь это обычная деревня с редкими ходячими мертвецами, пару-тройку мы бы уже давно встретили и пообщались по интересующему их гастрономическому вопросу. Но здесь, казалось, никого не было. Ну, не должно было быть так! Здесь так не бывает!
– Тин! – осторожно позвал меня мой спутник, выглядывая наружу. – Иди, взгляни на это.
Войдя в дом, я прошла по мягкому от пыли полу прихожей, по отсыревшему ковру, минула коридор, вошла в небольшую комнатку, пахнущую плесенью, и остановилась в полуметре от распростёртого на животе тела. Том протянул мне фонарь.
– Я пока постою у выхода, – шепнул он мне и отошёл.
– Посмотри, есть ли там что…
– Хорошо, – понял меня мужчина с полуслова.
Несмело щёлкнув кнопкой фонарика, я осмотрела тело. Судя по всему, оно принадлежало заражённому. Потрёпанная грязная одежда, повреждённые ноги без обуви, испещрённые струпьями руки… Тут моя рука с фонарём дрогнула. Череп у трупа был вскрыт. Причём так ровно и филигранно, будто бы это делал профессионал. Кость затылочного и теменного отдела черепа лежала тут же на полу.
Сглотнув, я почувствовала, как меня опять начинает мутить, и зажала нос рукавом кофты. Вдыхать запах табака оказалось куда приятнее и даже отрезвляюще. Хорошенько пнув ногой труп, я убедилась, что он точно не вскочит, и только после этого присела рядом. Виднеющаяся серая масса не сильно отличалась о той, что я уже видела ранее, но моё внимание привлекло нечто другое. Внизу значительная часть полушарий была срезана, и в черепной коробке во всей красе просматривался средний мозг – сохранивший свою структуру и не тронутый разложением. Достав нож, я ткнула невиданное доселе чудо и проверила его на упругость.
– Как замаринованный, сука, огурчик! – невольно прокомментировала я.
Надавив лезвием чуть сильнее, я неожиданно увидела, как на поверхности тремя округлыми точками появляется тёмная жидкость. Словно кто-то специально проделал эти три прокола очень близко друг к другу… Но для чего? И почему именно здесь? Призадумавшись, я пыталась как-то обосновать это, но время неумолимо тикало.
– Тин, ты закончила? – в комнату заглянул Томас. – Здесь ничего нет, уходим. Нужно проверить участок, а я боюсь оставлять тебя одну.
Заострив внимание на любой подробности, я выключила фонарь и поднялась на ноги.
– Кто-то исследует заражённых, – донесла я очевидную вещь до своего спутника. – Наверное, пытается понять, в чём причина заражения. Это хорошо.
– Хорошо, – согласился англичанин. – Плохо, что здесь повсюду свежие следы. Нас могли увидеть.
– А что плохого, если это выживший?
– Мы уже встречали одного выжившего, – нахмурился мой спутник. – Ничего хорошего из этого не вышло. А с тем, кто сделал такое – я бы повстречаться тем более не хотел.
Я не стала с ним спорить. Мы покинули дом и обошли его вокруг. Буйная поросль сорной растительности высилась над землёй. Однако пара кустиков чахлой картошки всё-таки виднелась в зарослях засохшей малины. Продираясь сквозь заросли, я уцепилась штаниной за её колючие кусты.
– Ай, блин, – высвободив ногу, я недовольно потёрла уколотое место и внезапно для себя самой замерла. – Пиявка…
Как раз примерно в этом месте несколько дней назад ко мне присосалась крупная озёрная пиявка. Отцеплять её от себя было тем ещё удовольствием, так что впечатлений мне хватило на всю жизнь, а потому событие всплыло в моей памяти фактически мгновенно. Мозг мигом сложил два плюс два и выдал очень интересные выводы.
– Томми! – от волнения моё сердце учащённо забилось.
– Что? – нетерпеливо обернулся тот, отвлекаясь на секунду от жухлой ботвы картофеля.
У меня перед глазами всё ещё стоял белёсый зомби в той норе под эвакуационным лагерем, с раскуроченной наполовину головой, но всё ещё способный меня атаковать. Этот случай не давал мне покоя. И эти черви, вылезшие прямо через уши…
– Что я говорила тебе в первый день нашей встречи?
– Кажется, ты просила, чтобы я снял с себя штаны, – бесстрастно предположил Стэнсбери. – Дважды. В конечном итоге у тебя получилось – мои поздравления!
– Про зомби, дурак, – посмеялась я.
– Про рефлексы на уровне спинного мозга?
– Вау! – искренне поразилась я услышанному. – И ты это помнишь?! Нет, это уже было на следующий день… Я кое-что говорила тебе, ещё перед твоей первой встречей с заражёнными.
– Эм, – Том задумался. – Мы можем поговорить об этом немного позже?
– Мы говорили с тобой о том, что заставляет носителей «вируса» нападать на незаражённых людей и питаться ими, – наконец дословно вспомнила я наш давний диалог.
– Точно, – с неохотой припомнил Томас, отворачиваясь и начиная садово-огородные работы. – Чувство голода. Гормоны. Ты об этом?
– Я знаешь что подумала, – я выглядела серьёзнее, чем когда-либо. – Мы пока не знаем, как точно паразит попадает в организм носителя, но кажется, я знаю, где он обособляется.
– В голове.
– Спасибо, Капитан Очевидность! Давай рассуждать более конкретно.
– Ох, – трагично вздохнул мой спутник. – Я чувствую, я сейчас мало что пойму. Но продолжай, тебя ведь всё равно не остановить!
– Томми! – возмутилась я, обходя его вокруг. – Это важно! Слушай. Паразит попадает в организм и закрепляется в промежуточном мозге, а если точнее, то на гипоталамусе. Видишь ли, в чём дело, при стимуляции определённых ядер гипоталамуса аппетит усиливается. Как мы знаем, сколько бы заражённый ни питался – ему всё будет мало! Это говорит о том, что баланс между чувством голода и насыщения нарушен. Вывод? Паразит прекрасно понимает, что он делает, и избирательно действует на эту мозговую структуру.
Радостно улыбаясь, я удостоверилась, что мой спутник всё ещё слушает меня.
– Мою догадку подтверждает и то, что именно гипоталамус отвечает за нейроэндокринную деятельность мозга, – чуть подумав, я поправилась. – За гомеостаз, – понимания во взгляде Томаса так и не появилось. – За автономную нервную систему. В общем, не суть!
– О, господи, – взмолился Том, максимально ускоряясь.
Мокрая от дождя земля скользила под нашими ногами.
– Одно мне было долгое время непонятно – каким образом выделяемые под искусственной стимуляцией гормоны достигают цели? Ведь, казалось бы, после смерти кровеносная система перестаёт работать, сердце больше не бьётся, а значит, и кровь ничто не перекачивает. И тут я совершенно случайно вспомнила про то, что именно вегетативная нервная система регулирует не только деятельность внутренних органов и желёз секреции, но и как раз-таки деятельность кровеносной и лимфатических сосудов! То есть… червь получил в своё распоряжение своеобразный пульт управления, отрезал доступ головного мозга к спинному, оставив организму примитивные возможности, и развлекается как хочет!
Посмеявшись своему неожиданному озарению, я беспощадно продолжила:
– При долгом отсутствии пищи заражённый становится всё слабее и медлительнее, так как расходует свои ресурсы и совершенно ничем не подпитывается, кроме солнечного тепла. Рано или поздно, думаю, они все благополучно умрут окончательно! И уж точно не переживут зиму. Конечно, сам паразит может выбраться из тела, как я уже видела, и попытаться найти укрытие. Но вряд ли ему удастся зарыться на достаточную глубину, чтобы не замёрзнуть. И всё было бы хорошо, но мне не дают покоя мутационные формы!.. Ты меня слушаешь?!