Простить нельзя расстаться

С тех пор супруги не разлучались и, что было неудивительно для них, хотя озадачивало окружающих, не надоедали друг другу. Вика в одночасье бросила и невзрачного мужа, и тусклую работу, полностью отдавшись новым отношениям. Те часы, когда Анатолий вынужденно отсутствовал, она посвящала своему телу: сначала ходила в фитнес клуб, а когда переехали в дом с тренажёрным залом на третьем этаже и крытым бассейном во дворе, довольствовалась этим. Выезжать не любила. Если требовался косметолог или стилист, вызывала их к себе. Наряды, домашние мелочи, подарки родным и знакомым заказывала исключительно по интернету. Нельзя сказать, что Вика стремилась к затворничеству, но ей вполне хватало вынужденного общения с деловыми партнёрами мужа, выходов с ним в театр и на злободневные выставки. Рубинов неоднократно предлагал жене заняться собственным бизнесом, даже как-то подарил вполне раскрученный магазинчик экологически чистой косметики, но Вика, поиграв, привела «Э-Ко-с» к разорению, так что пришлось продать в убыток.

Поначалу Рубинов опасался, что жене рано или поздно наскучит безвылазно торчать дома, и она выкинет фортель со всей страстностью, на какую была способна, но со временем привык к её образу жизни, и увидел в нём множество положительных моментов. Тех самых моментов, какие каждый мужчина мечтает найти в супруге, но довольно часто ищет на стороне.

– Это было неподражаемо, мой король! Ты превзошёл себя! – Вика лежала на животе, подмяв под себя подушку, и ела манго. Ароматный вязкий сок стекал по её руке и собирался в пятнышко на простыни. Вика слизала его, нарочито медленно ведя языком по своему тонкому запястью, оторвала зубами внушительный кусок фрукта и, так и не переместив его в рот, невнятно проговорила: – Вот что значит, вернуться домой раньше. Почему бы тебе не делать это чаще?

Анатолий любовался её вальяжной позой, плавными переходами обнаженного тела, напоминавшими работы Жюля Жозефа Лефевра1, и остро жалел, что не наделён талантом художника. Как бы ему хотелось запечатлеть на холсте изгиб спины, остренький уголок лопатки, переброшенные вперёд, но не скрывающие восхитительную грудь светлые локоны, чуть разведённые стройные ножки и, конечно… Он отставил бокал с недопитым вином, подполз к жене и с нажимом провёл ладонью по её бедру, млея от нежной гладкости кожи:

– Можно я тебя сфотографирую?

Она отрицательно закрутила головой, перевернулась на бок и, приподнявшись на локте, потянулась к Анатолию губами. Он с готовностью накрыл их своим ртом и тут же почувствовал, как Викин язычок протолкнул туда недоеденный кусок манго. Жена отстранилась, давая возможность прожевать и проглотить, запрокинула голову и засмеялась, грудь её призывно колыхалась. Анатолий уткнулся носом в ложбинку, пахнущую остреньким потом. Вика изогнулась, подставляя под его губы живот, потом обхватила голову мужа ладонями и стала толкать её ниже, ниже, ниже…

– Ах ты, ненасытная, – пробормотал он с восхищением.

Выйдя из душа, Анатолий нашёл жену спящей поверх смятого одеяла. Умаялась, голица. Подумать только, ещё десять минут назад её криками можно было отпугивать медведей. Полюбовавшись, Анатолий укрыл жену вторым одеялом, собрал остатки еды и напитков. Стоит, пожалуй, унести. Вика умела с удовольствием и не без выдумки организовать романтический ужин, но что касается последствий… Сил на то, чтобы устранять их, у неё не оставалось. Этим занимался мужчина. Можно было, конечно, попросить домработницу Музу, на чём обычно и настаивала супруга, но Анатолию было неловко. Он не собирался пускать свидетелей в эту часть своей жизни. Запахнул плотнее махровый халат, завязал пояс, взял поднос и пошёл из комнаты. Лифтом не стал спускаться, что-то там в последнее время скрипело, как бы не разбудить Вику. Двинулся к лестнице. В такие минуты чувствовал себя молодым. Он, конечно, и так не стар, но сейчас просто мальчишка – влюблённый без памяти и получивший то, к чему стремился, о чём грезил бессонными ночами. Он вознаграждён за самоотверженность, за пылкость чувств и страсть и теперь, оставив свою Офелию, Эвридику, Изольду и Гиневру в одном лице, крадётся тёмными улочками, боясь быть узнанным и наказанным за сладостное преступление.

Что это? Анатолий замер, прислушиваясь. Будто поскуливает кто-то. Нет. Плачет? Звуки доносились из комнаты Дарьи. Она вернулась? Придвинулся к двери, почти касаясь её плечом. Всхлипывания стали отчётливее. Будто даже бормотание угадывалось. Марик! – догадался отец. Хотел уже толкнуть плечом дверь и выяснить, в чём там дело, но передумал, уж больно вид несерьёзный: в халате, шлёпанцах, с подносом в руках, а на подносе початая бутылка, бокалы, объедки. Нет. Позже разберётся. Поспешил вниз.

Романтический настрой пропал. Мысли вернулись к исчезнувшей гувернантке. Куда, в конце концов, делась эта девчонка! Нельзя сказать, что семье так уж требовались услуги Дарьи Захаровой, тут Анатолий готов был согласиться с женой. Парень вырос, нянька ему уже не нужна. Привязанность его должна постепенно сойти на нет, переходный возраст, все дела. Скоро для Марка важны будут сверстники, а не родители или, тем более, нанятая в няньки девушка. Однако внезапный отъезд Дарьи вызывал беспокойство у Рубинова, привыкшего к исполнительности работников. Более того, он чувствовал ответственность за эту горемыку. И, если уж быть честным, привык к ней за двенадцать лет – было приятно иметь перед глазами пример собственного великодушия и щедрости.

Рубинов относился к Дарье так, как не каждый брат относится к родной сестре. Тут Вика совершенно права: девка обнаглела совсем. Нет бы жить, радоваться и благодарить хозяев, так сбежала, даже не предупредив. Обидно! В том, что она сбежала, полицейские почти убедили Анатолия. Жалко сына, в таком возрасте разочарование в людях даётся непросто. Хотя, в каком просто? Со временем учишься не очаровываться, вот и всё. Но у Марка другая ситуация. Не зря он упорно называет Дарью мамой. Фактически она заменила мать.

Анатолий поставил поднос на тумбу рядом с мойкой, налил стакан воды из фильтра, выпил жадными глотками и опустился на табурет, скрестив руки между коленей. Смотрел в пол и вспоминал недавнее прошлое.

Вика не хотела ребёнка. Призналась в этом, нисколько не стесняясь.

– Мечтаешь о наследнике? Изволь. Выношу и рожу. Но не жди, что буду вытирать ему сопли!

Звучали и более циничные высказывания, но Анатолий не воспринял их всерьёз. Сколько таких женщин: заявляют, что терпеть не могут детей, а потом родят и носятся со своими крохами не хуже других. Родная кровиночка это тебе не абстрактный малыш с картинки!

Радость от беременности жены сменилась беспокойством. Вика не желала отказывать себе ни в чём, к чему привыкла. Увещевания и мольбы мужа игнорировала: кофеманила, покуривала, выпивала, секс ей требовался так же, как и раньше. Попытки ограничить контакты приводили к истерикам. Он – мужчина – был готов к воздержанию, а она – ни в какую. Анатолий аккуратничал, заботясь о ребёнке, Вика рыдала, не получив ожидаемого удовлетворения. Не имея сил противостоять её напору, Анатолий упрятал жену в частную клинику за два месяца до родов. Обошлось это в ощутимую сумму, но дало хоть какую-то уверенность в благополучном развитии плода. Этот поступок лишил супружеские отношения идеальности. Вика не слишком часто, но всё-таки укоряла мужа, приговорившего её к двухмесячному заключению за любовь. Рубинов смущался, извинялся, не теряя при этом уверенности в своей правоте, и выполнял очередные капризы жены, благо их было не так много.

Как и обещала, Вика выносила и родила. Беременность проходила легко, даже токсикоз толком не проявился, рожала тоже без проблем. Женскими данными родители Вику не обидели, обезболивающих доктора не жалели, младеньчик был крохотный – даже до трёх кило не дотянул – лишних трудностей маме не доставил. Услышав его крик, Вика отвернулась и на предложение взять на руки и приложить к груди, отрицательно покачала головой. В грубой форме отшила медсестру, протягивающую завёрнутого в белую пелёнку мальчика.

1

Жюль Лефевр (Лефебвр; фр. Jules Joseph Lefebvre); (1836, Турне – 1911, Париж) – французский салонный художник XIX века, специализировавшийся на изображении прекрасных девушек.