Страница 3 из 13
– Что? – растерялся Боннар, – моя Эмма прекрасна!
– Отлично, я рад, что у нас разные вкусы на женщин, – захохотал архитектор, который предпочитал водить с дамами лишь дружбу.
– Ты хочешь сказать, Эмма на днях будет здесь? – Поль вскочил и начал подбирать разбросанные рубашки и носки. – Люка, а что мы им покажем?
– Молодого привлекательного влюбленного балбеса!
– А потом?
Люка кивнул:
– Согласен, это увлечет их ненадолго!
– Ты им наплел про древности, где мы их возьмем?
– Собирайся, как раз воскресенье, поедем на блошиный рынок. Найдем что-нибудь, закопаем, откопаем, разобьем, положим кости, – раскрыл свой замысел Мензони.
– А кости тоже на блошином рынке? – Поль метался по комнате, – хорошо, Адама и Вики нет, представляю их едкие шуточки.
– Собирайся и поехали, придумаем и с костями, поймаем кошку, если что, – зло засмеялся Люка, – ну или скажем, что проснулись и не обнаружили останков. Соседские собаки прознали про находку и поспешили избавить человечество от лишних знаний, – фантазировал Мензони, – или злые духи забрали кости двух маленьких древних животных в преисподнюю.
– Прекрати!
– Придумаешь что-то получше?
– Я?
– У тебя должно быть это в крови, я-то так, всего лишь строитель, – придав себе скромный вид, Люка опустил глаза.
Поль накинул рубашку, затем быстро вдел ноги в брючные штанины и присел зашнуровывать ботинки.
– Строитель, да уж, – кряхтел он, – посмотрите на скромника, строитель, – он взглянул на свое отражение в зеркале, поправил пепельную волну волос, тряхнул головой, взял коробочку одеколона и, прикрыв глаза, дважды нажал на флакон.
Мензони скривился и взмахнул рукой, отгоняя ароматное облако.
– Не понимаю твоих средневековых замашек, это «носили» лет двадцать назад!
– Именно тогда!
– Сейчас в моде универсальные запахи! – подсказал модник Мензони, не сводя взгляда со своего отражения в зеркале. Он поправил черную футболку с надписью: «Защитим мир», на которой был изображен десяток перевернутых брюхом вверх ромбовидных китов, и заправил непослушную прядь темных волос за ухо, проведя рукой по выбритым вискам.
– Пожалуй, буду пахнуть по-мужски, средневековьем, – захохотал Боннар, заметя прихорашивающегося приятеля, – напомни, в котором году тебя признали лучшим архитектором Франции, в этом или прошлом?
– Третий год подряд, – равнодушно пожал плечами Люка, с неохотой отворачиваясь от своего отражения, – но это всё не то! – он чуть капризно простонал и нахмурился.
– Аааааа, – закивал Поль, – теперь ясно, не то! Поехали, строитель, моя личная жизнь зависит от того, как мы подготовимся к встрече.
– Поверь мне, Поль, для любви не нужен предлог, тут либо да либо нет, и ничем повлиять на это, увы, невозможно, – снисходительно сказал Мензони.
– Но я не хочу, чтобы она подумала, будто мы всё подстроили. Провокация будет неприятна. Вдруг она обидится и больше никогда не захочет меня видеть!
Мензони пожал плечами:
– Или увидит тебя и забудет, по какому поводу притащилась за город, – улыбнулся Люка.
– Или увидит и серьезно спросит: «А где древность?»
– Тогда ей нужно сперва изучить тебя, ты самая уникальная древность из всего, что находится в доме, – хохотнул Люка.
– Нет, подсвечник в холле на год старше меня, – отвернулся Боннар.
– Ну вот! Они придут, ты его держи в руках! Скажешь: «Мы с ровесником ждем вас, не смотрите, что нам в целом 400 лет, проходите, присаживайтесь, давайте выпьем кофе, а потом мы расскажем, как это – жить без канализации».
– Что?
– То!
– Невежа! И за что тебе только дали высокое звание?
– Да что? Что тебе не понравилось?
– Парижской канализационной системе почти 400 лет!
– Серьезно? Она ровесница тебя и твоего дружка, вместе взятых!
– Пошли, мы должны подготовиться, вдруг они приедут завтра или в понедельник. Я совсем не готов, мне нужно к парикмахеру, мне нужно во что-то одеться, выглядеть под стать ее красоте.
– Её красоте? – переспросил Люка.
Он проворно спускался по лестнице на первый этаж.
– Не понял? – резко остановился Боннар.
– Я итальянец, для нас красивая женщина должна быть похожа на Монику, не на белесого кудрявого полуребёнка без вторичных признаков взросления!
– Ты не рассмотрел! – взволнованно закричал Боннар и махнул рукой. – Хотя ты просто не способен разглядеть женскую красоту. Эмма прекрасна, и я влюблен в неё. Я не чувствовал такого сотни лет.
Поль схватил Мензони за плечо, будто потерял равновесие:
– Знал бы ты, как это? Не чувствовать любовного томления так долго! – вскрикнул он.
Мензони открыл входную дверь и кивнул на улицу, но, услышав упрёк, он резко остановился:
– Еще раз повтори? Я не способен разглядеть женскую красоту? Так ты сказал? Я не умею? – маэстро был на взводе.
– У меня нет прав, садись, – велел Поль, открывая внедорожник.
– Я не способен разглядеть женскую красоту, – повысил голос Мензони. – Я? Я – Люка Мензони, – последнюю фразу Люка почти прокричал.
– А я, Поль Боннар, – внук величайшего Мишеля, – повторил его интонацию Поль.
– А я – Дориан Грей, – сказал кто-то поблизости.
Хохочущий почтальон, оседлав старенький велосипед, стоял возле.
– Я так понимаю – никто из вас не Виктория? – почтальон переводил взгляд с одного мужчины на другого.
– Виктория – жена моего брата, – пояснил Поль, – она будет в начале недели.
– Не будете ли вы любезны расписаться тут, – он указал на графу длинного списка. Поль послушно вывел фамилию Ви и взял в руки плотный конверт.
– Непременно передайте это мадам! – строго велел почтальон и, вдев ногу в педаль, отправился дальше.
Поль кивнул и сел на пассажирское кресло. Пакет с документами благополучно опустился на заднее сиденье.
Люка хмуро включил зажигание и вырулил из двора.
– Ты сказал, что фантазия у меня в крови, – осторожно напомнил Поль другу его слова, – ты правда так считаешь?
Мензони кивнул.
– Отчего я не могу?
– Чего ты не можешь, Поль? Обвинять и ехидно издеваться у тебя вполне выходит, – не упустил возможности напомнить про свою обиду Мензони.
– Отчего я не могу писать как мой дед?
– Никто не может писать как твой дед. Но это не значит, что тебе не стоит попробовать. И потом, – Люка замер, будто догадавшись о чем-то, – и потом, зачем писать как твой дед, пиши как ты!
– В каком смысле, как я? Я никак!
– Поэтому и никак, что сравниваешь себя с дедом, а ты должен уяснить, что Мишель Боннар – единственный, больше такого нет и не будет, а ты Поль Боннар, его внук и, вполне вероятно, тоже величайший писатель, однако ты – это не он, и не должен писать так же или похоже, ты должен писать как ты, как велит твое сердце, разум и муза.
– Я боюсь. Я боюсь, что все начнут насмехаться, а потом скажут: куда он лезет? И это правнук великого Боннара? Вот его дед, да…он великий, а этот – жалкое подобие таланта, так, не талант, лишь попытка. Природа отдохнула на детях, и Поль Боннар самый яркий тому пример!
– Поль, скелетом ты был гораздо увереннее в себе!
– Мне нечего было терять. Скелетом я был покорным своей участи фаталистом, а сейчас я пишу жизнь на чистовик и боюсь сделать ошибку.
– Мне сложно понять тебя, хотя я и пытаюсь. Но я знаю одно, если ты должен писать, рано или поздно ты это сделаешь. Если нет – то и, – Люка пожал плечами, – значит, у тебя другой путь. И потом, – он вновь замолчал, – если можешь не писать – не пиши, а если тяга непреодолима – это твоё!
Поль молчал и грустно смотрел в окно.
– У меня получится?
– Не узнаем, пока не попробуешь!
Поль кивнул:
– Непременно, сегодня же, Люка. Сегодня!
Поль понуро сидел на синей тахте в центре просторной гостиной. Перед ним, на маленьком кофейном столике, стояли начатая бутылка красного вина и бокал со следами бордовых разводов. Этот бокал несчастный влюбленный время от времени проворно наполнял и опустошал, несмотря на то, что предметы перед его глазами уже расплывались. Поддерживая печального друга притворной бодростью, по соседству расположились Вики и Адам. Мензони, вытянувшись в струнку, стоял напротив и рассказывал. Эмоциональный архитектор несколько раз за недолгую историю прижимал руки к сердцу, затем ко лбу, а потом и вовсе, расставив их широко, поднял плечи: