Страница 5 из 13
Свиягин кивнул:
– Сделаем все возможное.
– Хорошо. Сергей Николаевич, мы можем ускорить решение наших вопросов в Америке?
Министр иностранных дел встал и заметил:
– Ваше Величество, напомню, что администрация президента Вильсона ждет нашего ответа относительно признания независимости Польши. Уверен, что нам немедленно об этом напомнят.
Я хмыкнул.
– Да пусть напоминают, лишь бы отгружали. Помнится, они обещали очень сильно расширить объемы помощи России в случае нашей сговорчивости по Польше. Напомните им, в свою очередь, что пока это все пустые слова, а бумаг с описанием этого самого «увеличения помощи» мы пока никаких не получали. Так что пусть в Вашингтоне готовят свои предложения, а пока ускоряют отгрузку того, о чем договорились ранее.
Свербеев склонил голову и сел в кресло.
Что ж, за Польшу мы еще яростно поторгуемся. Тем более что на данный момент Польша оккупирована немцами, и мы тут пока продаем соседскую корову. А выбить германца оттуда будет крайне непросто. Скорее – невозможно или стоить будет совершенно чудовищных потерь. Разве что Германия капитулирует, и сама выведет свои войска оттуда. Слишком уж они там укрепились за это время. А оплачивать Польшу жизнями сотен тысяч русских солдат я не готов, ибо неблагодарное это дело. Никто этих жертв не оценит, как учит нас история.
На фото: вид на Кремль. Монастыри еще не снесены
Глава 2. Письма, разговоры и Большая Игра
На фото: Константин Эдуардович Циолковский
МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО». 29 июня (12 июля) 1917 года.
— Вы испросили срочную аудиенцию. Что-то случилось?
– Случилось, Ваше Императорское Величество! На девять утра завтрашнего дня был назначен старт второй экспедиции к месту падения марсианского корабля. Мы уже начали погрузку оборудования и прочих припасов. Но тут на авто приехал генерал Кованько и объявил, что отправка экспедиции откладывается на неопределенный срок, а дирижабль прикомандировывается в Министерство информации к господину Суворину. Приказал разгружать припасы и тут же уехал, не слушая никакие мои аргументы! Я немедленно обратился в вашу Канцелярию и испросил срочной аудиенции, как вы мне дозволили делать при насущной необходимости. Это возмутительное и совершенно безобразное происшествие — сорвать отправку возможно одной из величайших экспедиций в истории современной науки! Я решительно протестую!
Циолковский и дальше изливал мне в уши свою печаль. Эмоционально и решительно, как он умеет это делать. Плевать ему на все чинопочитания и прочие верноподданнические пиететы с этикетами. Прямой и решительный, он шел к своей цели. Другое дело, что с организационными способностями у него, как у любого гения науки, было не все хорошо. Но для этого я ему организовал помощников.
Я смотрел на ученого, который то и дело в нервном возбуждении теребил свою бороду, и невольно сравнивал его с образом, который был привычен мне из истории, где он был глубоким стариком с огромным металлическим конусом, при помощи которого он пытался расслышать то, что говорили окружающие. Ничего подобного! Ему-то сейчас всего-то пятьдесят девять лет – самый расцвет для ученого мужа! А уж как он кипятился…
– Да, Константин Эдуардович, я в курсе. Всем дирижаблям, всей 1-й Особой воздушной дивизии, временно изменили установленные графики полетов. И ваш «Гигант» не исключение.
Один из первопроходцев воздухоплавания и космонавтики насупился. Наконец, хмуро поинтересовался:
— Могу я узнать, чем вызван подобный переполох?
Хмыкаю.
– Вы, Константин Эдуардович, газеты читаете?
— И даже радио слушаю, Ваше Величество.
— Прекрасно. Значит, вы должны быть в курсе того, что происходит сейчас в Европе.
— Война.
Киваю согласно.
– Именно. Более того, идут сражения на улицах Парижа, британцы застряли на его подступах, вся Франция охвачена гражданской войной. Беспорядки в Швейцарии, военный переворот в Испании, германцы наступают на Западном фронте. Америка вступила в войну. А уж что творится в Австро-Венгрии и описать трудно — сплошные беспорядки, местами перетекающие в баррикады и стрельбу.
Ученый изобразил недоумение.
— Я все это слышал. Но я не совсем понимаю, Ваше Величество, какое отношение это все имеет к отмене плановой экспедиции в район Подкаменной Тунгуски.
Поднимаю бровь.
— Ну, в общем-то, можно сказать, что и никакого. Если вы уже овладели марсианскими технологиями и можете перенестись на три с половиной тысячи верст без дирижабля, то я буду только рад и горячо пожму вашу руку. Или вы желаете на поезде отправиться, а потом на лошадях?
— Нет, на поезде решительно невозможно, к моменту, как мы туда доберемся, уже закончится сезон, погода испортится и нам там будет совершенно нечего делать. Мы просто не сможем работать до самой весны, а потому будем вынуждены либо вернуться, либо зимовать где-то в Сибири, поближе к месту катастрофы. Но это все будет время, которое украли у науки. Нам нужен дирижабль!
Киваю головой сочувственно.
— Понимаю, Константин Эдуардович, понимаю. Но пока не могу ничего с этим поделать – все дирижабли заняты срочной транспортировкой грузов на фронт, поскольку боевые действия на Кавказском и на наших западных фронтах могут начаться в любой момент, а войскам срочно нужны военные грузы. Поэтому мы вынуждены задействовать для этой цели все, что у нас есть. Много дирижабль не поднимет, но зато он может осуществлять доставку грузов с большой скоростью, преодолевая за пару дней то расстояние, которое заняло бы неделю, а то и две по железной дороге. А у нас каждый час на счету сейчас. Поверьте, я с тяжелым сердцем давал согласие на привлечение дирижабля «Гигант» к этим перевозкам, вы знаете, как я отношусь к «марсианскому проекту», но на карту поставлена судьба Отечества, прошу это понять. Даже тысяча пулеметов и автоматов Федорова могут решить исход большого сражения.
Циолковский почесал бороду, а затем возразил:
-- Однако, Ваше Величество, дирижабль у нас забрали вовсе не для перевозки пулеметов. «Гигант» передан Министерству информации. И я решительно не понимаю, какими аргументами тут руководствовались. Сомневаюсь, что господин Суворин туда отправится с автоматом Федорова в руках! Насколько мне известно, в дирижабль погрузили какое-то кинооборудование и много упаковок, видимо с газетами.
– Константин Эдуардович, а не хотите ли поступить в разведку? А? Пожалую хороший чин, жалование, паек…
– Нет, Государь, не хочу.
– Ну, раз вы узнали, что именно погрузили в дирижабль на Ходынском аэродроме, то должны же вы понимать, что войны выигрываются не только пулями, но и словом. Открою вам военную тайну – дирижабль «Гигант» везет в войска триста копий фильма «Герои крепости Осовец», кино– и фотоматериалы про преступления против русского населения в Германии и Австро-Венгрии, против христиан Турции, про концлагерь Талергоф, про германские планы отобрать у русского мужика всю землю и ввести крепостное право с немецкими помещиками. Дирижабль везет в своем чреве десятки тысяч экземпляров плакатов и газет с лубочными картинками. А вы говорите – пулеметы…
Ученый хмуро кивнул, но не сдался.
– И все же, Ваше Величество, когда мы можем рассчитывать на возвращение нам «Гиганта» или любого другого дирижабля, который сможет нас доставить к месту катастрофы марсианского корабля?
Я покачал головой.
– Боюсь, что это зависит от того, начнутся ли боевые действия в ближайшее время. Потерпите недели две-три.
Циолковский отчаянно замахал руками.
– Это решительно невозможно, Государь! Решительно! Мы упустим сезон и ничего не успеем в этом году!
Пожимаю плечами.
– Ну, марсианский корабль, если он там есть конечно, пролежал в тайге девять лет. Подождет, я думаю и до весны.