Поле битвы – душа

А тогда, спустя несколько месяцев притяжения друг к другу мы решили пожениться. Скандал с грузинскими деньгами набирал обороты, у меня была назначена дата отъезда (не столько в Европу сколько из СССР), поэтому мы тихо, «без помпы» обвенчались в Александро-Невской лавре в кругу близких родственников и друзей. Я уехал в Германию, где вскоре ко мне должна была присоединиться Маша.

* * *

Бельгия, начало 1990-х.

19 августа 1991 года в свечении невидимого глазу ореола совершившего удачный побег заключённого я съехал на машине с борта парома «Анна Каренина» на берег Германии в городе Киле и отправился налево – в Берлин, тогда как почти весь пароход с туристами и командой рванул направо – в городскую ратушу Киля – просить в Германии политического убежища. Это был день «августовского» путча в России. Что-то во мне протестовало против такого решения, и я, нисколько не колеблясь, направил машину по безукоризненному немецкому автобану в Берлин, рассчитывая там подождать Машу, подождать, как я полагал, несколько дней. Эти несколько дней превратились для меня в месяц ожидания и скитаний по дорогам Европы, потому как после путча у Маши, как и у всех, были проблемы с выездом из советской страны. Дни я проводил в телефонных будках, не без труда дозваниваясь до родного голоса жены, а ночи – в казино, где моего влечения к рулетке после фильмов о Джеймсе Бонде и знакомства на собственном опыте с теорией вероятности хватило как раз ровно на этот наполненный тоской по любимой женщине месяц.

Наконец, я встретил жену в аэропорту Амстердама, и мы, оставляя за спиной велосипедистов, каналы и квартал красных фонарей, – мимо ветряных мельниц и рекламных щитов – счастливые и беспечные, покатились по Европе навстречу новой жизни.

Обосновались мы в Брюсселе и первые пару месяцев жили в замке у моего приятеля-фламандца Эрика – крупного торговца недвижимостью. Бывший антиквар, разбогатев, он стал скупать замки, содержать которые в современной Европе владельцам стало дорого из-за налогов, делал из них кондоминиумы на несколько семей и с выгодой перепродавал. Как-то на моих глазах Эрик купил в центре Брюсселя бывший пивной завод с намерением сделать из него бизнес-центр и отель. Сам он с женой Марлен, которая, чтобы не сидеть дома, летала стюардессой международных авиалиний, жил в небольшом замке – petit chateau – в пригороде Брюсселя. Замок, окруженный лесом, стоял на холме, имел своё озеро и колонию зайцев. Вечерами, когда мы возвращались домой и на машине поднимались по холму к замку, зайцы трогательно прыгали по обочинам в свете фар.

Однажды я принимал Эрика в Петербурге, хлебосольно, с ночными загулами и русскими красавицами, произвел впечатление, и, узнав, что я с женой приезжаю в Брюссель, Эрик сразу же предложил нам жить у него. Хохмач он был редкий, выдумщик и клоун, и мы провели восхитительные пару месяцев каникул в его замке, наслаждаясь дружелюбным гостеприимством до тех пор, пока не стала сказываться разница в славянском и европейском менталитетах. Отношения начали портиться с мелочей, таких, как обида хозяев на то, что мы не приехали вовремя к ужину, заигравшись в казино. Затем Эрик смертельно обиделся на меня за то, что я не дал ему прославиться. Он пригласил в свой замок знакомого журналиста из «Пари Матч» с тем, чтобы я дал тому интервью как «новый русский» (тогда это понятие только входило в моду). Был накрыт шикарный стол с лобстерами и с хрустальными вазами чёрной икры на льду. Ну да, Эрик потратился. Снимки для журнала «Пари Матч» должны были быть сделаны в его замке – замке гостеприимного хозяина, и – вместе с хозяином. Всё бы ничего, но журналист достал блокнот прямо за столом, когда мы ещё ели, и стал задавать вопросы типа: «как русское правительство собирается остановить инфляцию». Мало того, что я не знал ответов, мало того, что у меня был забит рот лангустом, так ещё моего, в общем-то, беглого бытового английского было явно недостаточно, чтобы вести беседу на таком уровне. И я, прожевав, вежливо сослался на недостаточное владение английским языком, чтобы рассказать журналисту все тайны русского правительства, и предложил, по глупости не подумав, но из самых искренних побуждений, встретиться в офисе у моего русского друга-бельгийца, с тем, чтобы тот выступил переводчиком. Видели бы вы лицо Эрика. В тот вечер он со мной почти не разговаривал. Интервью было безнадежно загублено. Вскоре объевшийся черной икрой журналист уехал, а огорченный Эрик нырнул в глубины домашнего бара.

Дальше напряжение стало нарастать… и тут очень вовремя русские друзья-бельгийцы подогнали нам в аренду шикарную трехкомнатную квартиру в центре Брюсселя. Мы выехали из замка, отношения с Эриком и Марлен сохранились, и уже они ездили к нам в гости на супы из белых грибов.

Надо сказать, что Арденские леса вокруг Брюсселя полны белых грибов, но, кроме грибников из небольшой колонии русских эмигрантов, их никто не собирает. Бельгийцы даже не догадываются, что их можно употреблять в пищу. Впервые приготовленный Машей суп из белых грибов получил высокую оценку Марлен, и каковы же были наши удивление и ужас, когда на следующий день мы приехали к ним на ужин, и Марлен с гордостью продемонстрировала кучку собранных в собственном лесу грибов. Это были мухоморы. Суп сварить она ещё не успела.

* * *

Когда говорят «в искусстве о вкусах не спорят», имеют в виду только один вид изобразительного искусства – денежные знаки.

Сегодня никого не удивишь пластиковой кредитной картой, но в конце 80х – начале 90х прошлого века для российского человека кредитная карта выглядела как пропуск в мир голливудских грёз. У меня была с собой приличная сумма наличных денег, и я спросил Эрика о возможности положить деньги в бельгийский банк. Не держать же их в чемодане. Нет-нет, я не имею в виду чемодан в качестве бумажника. Сумма по сравнению с объёмом чемодана была более чем скромная, но деньги обладают настырной способностью заставлять людей беспокоиться об их местоположении.

На мой вопрос Эрик ответил утвердительно и спросил, не хочу ли я получить кредитную карточку? Он ещё спрашивал! Конечно, я хотел. Ещё как хотел! Тогда я не обратил внимания на слова Эрика о том, что он предпочитает не пользоваться пластиковыми картами, а всегда носит с собой полные карманы наличности. И действительно, я видел, как, расплачиваясь на бензоколонке за заправку своего Роллс-Ройса, Эрик достал из кармана брюк толстую «котлету» бельгийских франков. Меня это удивило (Эрик владел серьезной недвижимостью, коллекцией автомобилей и предметов старины, то есть был весьма богатым человеком – на «подшивку» платиновых «VISA» или «American Express»), но не насторожило. А зря. То, что произойдет в дальнейшем, на всю жизнь научит меня не доверять банкам, в пыль развеет ореол респектабельности вокруг пластиковой карты и покажет мне меня таким, каким я был на самом деле – напыщенным, тщеславным «новым русским» и просто наивным эмигрантом.

«Возможно, он говорит как идиот и выглядит как идиот. Но вы не должны обманываться: он действительно идиот». Граучо Маркс

Эрик привез меня в одно из центральных отделений бельгийского банка «General de Bank» и представил своему приятелю-банкиру – директору этого отделения – как «Биг босса» из России и своего «Гранд партнера». Надо ли говорить, что услышав это представление, я не стал оглядываться в поисках того, о ком шла речь, а преисполнился уверенности в том, что если я таковым и не являюсь, то непременно этого достоин. В общем, я позволил себе не поправлять своего старшего товарища – он знает, о чём говорит. Я и не догадывался, что моей спеси в дымке олигархических мечтаний будет суждено превратиться в сдутую с кружки с пивом шапку пены.