Полицай

Соскочил с велосипеда, бросив его под забор, подскочил к жене, обнял, закружил и потянул за руку на сеновал, где мы теперь ночевали.

– Тимоша, Тимоша…, ты чего? Мама ведь на огороде…, – слегка испуганно шептала мне в спину, но сама чуть ли не бежала за мной и с готовностью рухнула на постель, как только за нами захлопнулись ворота….

…. Как хорошо быть молодым. Я расслаблено лежал на спине, лениво наблюдая за танцем пылинок в ярком солнечном луче. На моём плече тихо посапывала Агаша, уснувшая прямо сразу после бурного секса, а я снова погрузился в свои размышления.

На дворе начало июля 41 года. Красная армия в приграничных сражениях разгромлена и беспорядочно огрызаясь, откатывается на восток. Местное население брошено на произвол, оно напугано и шокировано победами немцев и сейчас в основном заняло выжидательную позицию. И никто сейчас по доброй воле не пойдёт в лес воевать против победителей. Всё это начнётся только через год – в 42 году. И сейчас, просто бесполезно раскачивать эту лодку. Тем более здесь, на бывшей польской территории, которая под советской властью была всего два года. Тут до настоящего советского населения, до старой границы километров двести пятьдесят. Да меня сразу сдадут, как только начну тут всех шевелить.

Я вовремя сдержал тяжёлый вздох, чтобы ненароком не разбудить Агашу. Куда ни ткнись везде какая-то засада. То есть придётся ждать целый год, потом где-нибудь в мае, двигать за старую границу и искать там партизан, чтобы влиться в их ряды. Да…, наверно так и надо поступить. Ладно, решаем следующим образом – выжидаю пару месяцев, собираю информацию и разживаюсь оружием. И потом принимаем адекватное решение.

Приняв такое половинчатое решение, которое на данный момент было самым правильным, я моментально успокоился и провалился в здоровый, молодой сон и не слышал, как тихо скрипнули ворота сеновала и туда заглянула мама. Поглядела на нас, перекрестила и осторожно закрыла за собой сеновал.

Глава четвёртая

Прошло даже больше чем две недели, отпущенные на восстановление здоровья. Я целыми днями откровенно бездельничал, наслаждаясь свободой, которой мне не хватало в той жизни. Иной раз, после обеда, мама отпускала со мной Агашу и мы убегали с ней на речку, где у нас было наше любимое место. Я накануне мариновал мясо, отец отливал мне поллитровочку весьма неплохого самогона. На речке разжигали костёр и наслаждались отдыхом – купались, сидели у костра, ели жаренное мясо, снова купались и грелись, но уже занимаясь любовью. Вечером возвращались домой усталые и счастливые, а глядя на нас мягчели лица отца с матерью и братьев, если они в это время заезжали к нам.

Кстати говоря, на сексе я и прокололся. В один из таких дней, прижавшись ко мне, когда мы лежали после очередных утех на горячем песку, Агаша приподнялась и, глядя мне в глаза, вдруг сказала.

– Знаешь, Тимоша, гляжу я на тебя и вроде бы ты вот тут мой, прежний Тимоша, но в кровати и сейчас ты ведёшь себя совсем не как мой тот Тимоша. Тот был другой – ласковый, робкий, – она тихо рассмеялась, – неумелый и не умел целоваться. И вообще, после тюрьмы и контузии, обликом вроде бы мой Тимоша и вроде как ты играешь в Тимошу, но очень часто в тебе прорывается другой человек – сильный, уверенный в себе… Как всё равно подменили тебя….

Она замолчала пристально глядя на меня, а я рывком приподнялся, опёрся на локти, чертыхнувшись про себя: – Чёрт, а ведь действительно. Можно играть роль контуженного, потерявшего память, а внутреннюю психологию, секс не подделать, не скопировать, особенно перед любимой и любящей женщиной. Это прокол и серьёзный, – всё это пролетела внутри меня, а вслух довольно резко спросил.

– И что?

Агаша тихо засмеялась и пощекотала травинкой мои щёки: – А мне такой, какой ты сейчас гораздо больше нравишься. А как ты меня любишь, Уууууу…, – и она, откинувшись на спину, так довольно замурчала, томно закрыв глаза, что во мне всё забурлило и я сильно прижал её к себе и губами нашёл горячие губы, чувствуя, как она ответно потянулась ко мне.

Усталые и умиротворённые от любовных утех, мы молча лежали, прижавшись друг к другу, потом повернулся к ней и спросил: – А что так заметны мои изменения?

Агаша в задумчивости сломала брови, помолчала немного: – Да все заметили, кто больше, кто меньше и обрадовались этому. Я тут слышала случайно, как Ефим отцу сказал – Нечего было ждать, когда с помощью красных это получилось. Давно надо было самим ему устроить встряску, чтобы мозги на место встали. Вот вернётся к нему память, совсем настоящим казаком станет….

Хотя и в этом проколе были свои плюсы и теперь все странности моих поступков можно смело списывать на контузию. Другое меня беспокоило и внутри себя побаивался, что это может затянуть меня. Умом понимал: вокруг нас, в половине мира шла жестокая мировая война и каждый день, в боях и сражениях, на море, суше и в воздухе гибли десятки тысяч человек, а я жил и наслаждался на этом благословенном пяточке земли полноценной жизнью и ни что не напоминало о войне. Немцев видел всего два раза. Дней десять назад, Кондрат и Ефим с согласия отца пригласили в гости коменданта города Стаховец и они приехали – комендант, пожилой и серьёзный гауптман, неплохо говорящий по-русски, его заместитель, совсем юный лейтенант, вообще не говорящий по-русски. И ещё один немец в чине майора, который скромно держался в тени коменданта и старался быть на втором плане, больше слушал, с любопытством наблюдая за присутствующими казаками. Говорил только по-немецки, но подозреваю, что он отлично знал русский. Как потом Кондрат рассказал, это был немец, руководящий перед войной диверсионными отрядами. В том числе группами Кондрата и Ефима.

– Разведка… – ещё тогда подумал я и как начитанный человек о немецкой разведке из прошлой жизни, прикинул про себя, – приглядывается, сволочь, на будущее, как нас потом использовать с большей пользой.

Сначала гости заехали к Кондрату, где был накрыт щедрый стол, которым приятно удивил гостей. Комендант поощрительно протянул – Ооооо…. А юный лейтенант, не умеющий ещё контролировать свои эмоции, чуть ли не по щенячьи восторженно повизгивал. Ну и мы, вся родня и близкие к ней люди тут же присутствовали. Сели за стол. Отец, как самый старший, произнёс почтительно тост и с уважением первым чокнулся с капитаном, а потом с остальными немцами. Полчаса за столом и пошли показать хутор гостям. По пути зашли во двор Ефима, где стоял в тени такой же обильный стол. Присели на полчаса и пошли дальше. Следующий стол стоял уже у нас во дворе, где мы опять приземлились и здесь произошёл казус. Лейтенантик быстро набрался и отключился. Комендант недовольно поморщился и лейтенанта тут же подняли на руки и осторожно отнесли в дом на кровать. А вот комендант и майор держались молодцами. Да, выпили и от русского гостеприимства, выпили прилично, но и вели себя тоже прилично и культурно. Да…, дистанция конечно чувствовалась и это была положенная дистанция между строгим начальством и подчинённым. С их стороны совершенно отсутствовало высокомерие и никак не ощущалось, что они победители. Освободители – Да. По крайней мере для нас – для этих казаков, которые реально боролись с большевиками.

И всё-таки к концу прогулки по хутору, в ходе которой гости и мы зашли ещё в несколько дворов и присаживались за столы, комендант и майор были крепко вдатые и идти уже могли с трудом. Пригнали быстро в последний двор, где мы находились, их машину, бережно их туда загрузили. Лейтенанта, так и не проснувшегося положили на сено в повозку с колёсами на резине, чтобы не растрясло и под почётным караулом из десяти казаков на конях, сопроводили обратно в город.

На следующий день, вечером пришёл к нам Ефим и рассказал, что гости остались очень довольные гостеванием и осталось отличное впечатление о самих казаках, пообещав всемерную помощь в организации полиции. Да и в других делах тоже. И у хуторских казаков тоже сложились хорошие впечатления о немцах.

А второй раз видел уже немецких солдат. Меня с собой позвал отец и мы поехали на городской рынок, где ему надо было прикупить разного товара. Вот там и увидел немецких солдат из комендантского взвода, которые без оружия и совершенно спокойно ходили по рынку, что-то покупали, весело общались с продавцами и вели совершенно не как победители. Правда, это были солдаты в возрасте, когда шалость молодости давно поутихли.