Лунный князь. Беглец

В тот миг я и понял, в чем всегда буду уступать Гончарам: в быстроте и качестве связи. В моем распоряжении был только голос и жесты, а слуги Эйне, в зависимости от силы и знаний, способны управлять своими дарэйли беззвучно и, может быть, на любом расстоянии.

Я покосился на Сьента: он стал белее мела, губы что-то шептали, глаза полузакрыты, а высокий лоб прочертила глубокая морщина. Чувствовалось охватившее его напряжение. Что происходило, я мог только догадываться. Такое выражение лица Верховного я уже видел во время схватки с ним, когда он перехватывал обрезанные связи.

— Перед отъездом я передал почти всех своих дарэйли иерарху Ремесу, он уже мертв, — глухо сказал Верховный.

— А дарэйли?

— Еще живы. Я успел… Теперь ты видишь, принц, что меня предали?

— Сочувствую, — усмехнулся я.

— Развяжи меня, иначе будет катастрофа. Для огненных вода смертельна, а Мариэт ненадолго хватит, чтобы поддержать их жизнь и свою, и тогда некому будет спасти князя.

Жрецы снова ударили. На этот раз воздушный снаряд разорвался ближе, но не причинил вреда. Они еще нащупывали цель.

Приказав Градниру развязать этого чертова то ли заложника, то ли неожиданного союзника, я отполз, нашел взглядом нашего дарэйли льда, притаившегося в полусотне саженей, как мерцающая голубоватая льдина, застрявшая в ложбинке. Он, почувствовав, обернулся, мотнул головой. Все ясно: это не он превращал озеро в лед.

Едва руки Сьента оказались свободны, он взял в ладони жреческий знак и, похоже, совсем отрешился от происходящего: сел на землю и закрыл глаза.

Послышался треск: лед ломался, не успевшая промерзнуть до дна вода озера начала отступать, обнажая траву и вдребезги размытую, затопленную ночью дорогу. Показались лежавшие неподвижные тела — лошадей, человека и странные продолговатые коконы. Затонувшие дарэйли обвернулись крыльями силы, — понял я.

— Их надо вытащить! — судорожно вздохнул Сьент.

— Как? Попросить твоих мерзавцев, чтобы чуток обождали нас убивать, пока мы под их носом гуляем? — злой кошкой прошипел Граднир.

В этот момент нас накрыло.

Резко, с хлопком, исчез воздух. Грудь сжало в тиски, в глазах вспыхнули алые круги. Верховный захрипел, из его ушей и носа закапала кровь, а глаза выкатились, но пальцы на круге не разжались.

Миг, и так же резко воздух вернулся, сбив нас с ног — плотный, вязкий, с застрявшими в нем листьями, травинками, жуками и ветками. Он шел стеной, сгребая нас, как лопатой. Всех, кроме Ксантиса, вросшего в землю, и Граднира, выпустившего длинные когти, якорями вонзившиеся в почву. Мы с Гончаром зацепились за них.

— Воздушные нас не почуют, мой Хендар не даст, пока жив, — прохрипел Сьент, кашлянув и сплюнув на землю сгусток крови.

Ему досталось больше всех: люди куда более уязвимы, чем дарэйли. И жрецы не могли не помнить этого. Значит, они хотели прежде убить Верховного, а потом уже приняться за остальных, менее опасных с их точки зрения. Я по-новому взглянул на нашего временного союзника: чем он может быть опасен сейчас, без своих рабов?

Мы лежали почти как на ладони — ободранные сучья стали плохим укрытием. Стена воздуха, уже зримая из-за движущегося перед ней вала лиственного крошева, расходилась по радиусу, и на ее пути была иллюзорная рощица. Жрецы добьют деда, если им не помешать.

— Граднир, вытащи ту девчонку в черном, я их отвлеку, — сказал я, поднимаясь на колено.

На плечо легла мягкая рука.

— Позволь мне, мой сюзерен, — карие глаза Ксантиса засветились, как медь под солнцем.

Я знал, что он еще не восстановился. Знал, что там, у кромки воды — почти четыре десятка дарэйли, объединенных волей жрецов — невероятная сила, против которой нам не выстоять, как бы мы ни тщились. Никому не выстоять.

Знал. И позволил.

Ксантис благодарно улыбнулся, лег на живот и широко раскинул руки, словно пытался обнять всю землю, а с его спины коричневой, мерцающей золотистыми крапинками волной потекло крыло. Граднир полез было к нему, чтобы поделиться силой, но земляной шикнул на полосатого:

— Займись своей задачей, котище.

Почва под копытами вражеских лошадей дрогнула, но трещинами не пошла — у них тоже были земляные дарэйли. Земля вибрировала несколько минут. Среди противников то и дело выплескивались длинные темные фонтанчики, сбивая всадников, как хлысты. Отряд смешался, донеслись крики, приказы.

Я приподнялся и махнул рукой, отдавая своим дарэйли условный знак. Двое атаковали, оба светлые: ледяной и его товарищ из круга трав, казавшийся мне прежде безобидным. На что способна какая-то трава? Разве что на зелья.

Холм позади жрецов дрогнул и сдвинулся, как движется по поверхности моря волна, но Гончары остановили плеснувшую на них землю, создав защитную сферу.

О воздушной волне было ими забыто: стена плотного воздуха, двигавшаяся на князя и людей, исчезла, оставив после себя высокий и ровный вал листьев и сломанных веток. Она немного не дошла до иллюзорной рощицы, и я отдал должное выдержке людей: ни один не шелохнулся. Может быть, просто потому, что они не подозревали, какая именно опасность им грозила, и надеялись на защиту лат от каких-то там листочков.

Гончары сами оказались в капкане: позади нависало остановленное и застывшее идеальной полусферой земляное цунами. Впереди громоздились ледяные глыбы, бывшие недавно озером, и теперь послужившие отличным материалом для моего дарэйли льда.

По тому, как растерялись враги, стало ясно, что они не ожидали нападения. Их рабы только сейчас выпустили крылья силы, защищая хозяев и себя от ринувшихся на них ледяных копий и зеленых, свитых из травы арканов.

— Гончар, — оглянулся я на Сьента. — Они что, не знают о том, что ты у нас в плену?

Он усмехнулся.

— Я не стал им сообщать. Они думают, что я сломал ногу и лежу где-то тут в одиночестве. Я попросил брата Ремеса отпустить ко мне Мариэт для исцеления, но мои враги решили воспользоваться случаем и захватить власть в Сферикале.

Заминка Гончаров длилась сосем недолго, но ее хватило для Граднира, метнувшегося почти неразличимой молнией и утащившего кокон, лежавший дальше всех от нас. Надеюсь, тигр не ошибся в выборе. Еще одного утопленника успел подобрать дикобраз.

Внезапность — единственное, что могло спасти нас всех. Забыв о Верховном, я побежал на жрецов. Крыло силы вырвалось из спины, взметнулось черным пламенем, и день потускнел.

Тьма, спасительная тьма Лабиринта выплескивалась из меня фонтаном, как кровь из вскрытой вены, словно только она, десять лет назад бывшая мне и водой, и хлебом, и воздухом, и светом, текла с тех пор по жилам и питала тело.

Меня несло вперед быстрее, чем полосатую молнию Граднира. Тьма становилась гуще с каждым моим шагом. Она стремительно расползлась и накрыла долину между холмов. Над головой замерцали звезды, и засияла 'дневная хозяйка' — вторая луна, невидимая прежде, всегда растворенная в солнечных лучах и являющаяся людям только в дни солнечных затмений.

Жрецов мог бы предупредить Сьент, но они на него напали, и это стало их последней ошибкой, последним предательством.

Все оказалось легко. Слишком легко, а потому скучно. Тьма не насытилась четырьмя смертями. Гончары даже не успели увидеть, кто и откуда их атаковал. Не успели ничего осознать, как я был у первой намеченной цели, опознанной по жреческому кругу на груди, и двумя взмахами кривого меча рассек узы, удерживающие рабов Гончара. Девять нитей лопнули, жрец закричал.

Не глядя на падающее тело, я повернулся ко второму слуге бога Эйне и просто протянул руку.

— Отдай! — приказал я на языке моей небесной матери.

Гончар повалился, хватаясь за грудь, хрюкнув, совсем как боров Авьел перед смертью. Нити осыпались с него.

Третьего смело крыло силы, хлестнув по нему. Нити вспыхнули, разрываясь, а следом затлело тело жреца. Как он орал, великий Эйне! Я разрубил его огненным клинком — мне было слишком больно от резавшего мои вены визга. Тьма любит тишину.