Страница 19 из 20
Как-то случилось, что её партнёр, оперный певец Иосиф Яковлевич Сетов, впоследствии режиссёр, антрепренёр, проболел довольно продолжительное время, и из-за этого затормозились некоторые спектакли. И вот он сообщил, что выздоровел и готов начать репетиции.
Воспользовавшись отсутствием Сетова, Фёдоров задумал хитрую провокацию, осуществлённую своими подручными. Дарья Леонова рассказала:
«Ставились “Гугеноты” в первый раз на русском языке. Мне дали роль пажа. Назначают репетицию, где в первый раз после болезни должен появиться Сетов. Ехав на репетицию, я от души радовалась, как, вероятно, и все другие, что Сетов выздоровел. Каково же было мое удивление: является Сетов и, обращаясь ко мне, говорит: “Я жив, пожелания ваши не исполнились!” Выходка эта до такой степени поразила меня, что тут же, на репетиции, мне сделалось дурно, и меня увезли домой в болезненном состоянии».
П.С. Федоров
Вскоре выяснилось, что случилось.
«…Бенефис Сетова назначен был на Рождество. Накануне приносят мне неизвестно от кого сверток нот. На вопрос мой: “От кого?” – прислуга отвечала, что посланный велел только передать мне, не сказав от кого. В свертке оказался романс, слова которого были странны и непонятны для меня. Название его: “Подарок на ёлку”. Виньетка сделана была от руки. Содержание текста приблизительно следующее: “Нашего соловушку невозлюбил коршун, и коршуну этому отомстим ужасно”. Написано было стихами. Я не обратила внимания на значение этого текста, мне решительно не пришло в голову, чтобы слова эти имели какую-нибудь заднюю мысль. Впоследствии же оказалось, что смысл их касался прямо отношений Сетова ко мне. Когда, в день бенефиса Сетова, все артисты собрались в театре, готовились и одевались, в уборную мою прибегают и говорят, что Сетову подали какую-то шкатулку, которая, если б он раскрыл ее, могла бы нанести ему вред. Никого, наверное, не могла поразить эта весть так, как меня. Тотчас же пришло мне в голову, что нет ли тут какого-нибудь соотношения со словами романса, поднесённого мне неизвестным лицом накануне Рождества под названием “Подарок на ёлку”. Никто, конечно, не страдал в эту минуту так, как я. Если бы могла я предвидеть что-нибудь подобное, то, конечно, употребила бы все усилия, чтобы не допустить такого низкого поступка. Мне это прискорбно было тем более, что взгляд мой на искусство всегда был слишком высок, чтобы сочувствовать подобным проделкам. Я любила сцену. Это был иой кумир. Для всякого истинного артиста сцена представляет собой как бы святилище искусства, куда не должны проникать никакие недостойные поступки, каковы бы ни были отношения действующих лиц. К сожалению, в большинстве случаев, это бывает иначе, и у нас сцена представляет собой арену интриг, что испытали многие, что чувствовала и я на себе и что всегда противно было моей натуре и моим убеждениям. И в данном случае нанесение такого оскорбления, какое сделано было Сетову, где бы и кому бы то ни было, не заслуживает никакого оправдания, и, конечно, уже никаким образом не согласовалось с моими понятиями. Неизвестные мои друзья оказали мне плохую услугу, потому что Сетов говорил и прямо утверждал, что сделала это я».
И всё-таки талант побеждал. Провокации проваливались, сплетни разбивались о неопровержимые факты, уничтожающие их. Дарья Леонова шла к новым успехам по лезвию бритвы и ни разу, образно говоря, не порезалась об острие интриг.
«У великого артиста нет маленьких ролей»
Авторитет Дарьи Леоновой среди зрителей всех сословий был очень высок. К примеру, после исполнения ею роли Марты в «Фаусте» великий князь Константин Николаевич сказал ей, высоко оценивая игру:
«У великого артиста нет маленьких ролей, вы это доказали, мастерски исполнив Марту. Мы и не знали, что можно из этой роли сделать подобное».
Но самым важным для певицы было исполнение роли Вани в опере Михаила Ивановича Глинки «Жизнь за царя».
Глинка уже написал для певицы немало замечательных произведений. Это, как уже упомянуто, романсы «В минуту жизни трудную» и «Прости, прости, прелестное созданье!», цыганская песня «Я пойду, пойду косить» и аккомпанемент к цыганской песне «Ах, когда б я прежде знала, что любовь родит беду».
Он помог ей разучить романсы «Утешение» и «Не говори: любовь пройдёт», а также дуэт «Вы не придёте вновь».
Михаил Иванович отдавал приоритет русскому методу исполнения романсов и песен, но советовал Дарье Леоновой для тренировки исполнять и песни зарубежные, в частности итальянские, при этом поясняя: «Хотя мне и не по нутру итальянщина, но она необходима для обработки голоса».
И вот совершенно новая работа. Дарья Леонова вспоминала:
«М.И. Глинка задумал написать третью оперу и сюжет заимствовал из драмы “Двумужница”. На эту мысль навело его мое исполнение его произведений. Я уже говорила, что мой голос очень нравился М.И. Глинке, а главное – он ценил во мне умение исполнять его музыку по одному его намеку. Главная роль “Двумужницы” предназначалась именно мне. Опера, можно сказать, была готова; музыка сложилась у него и нужно было только составить либретто, а так как из прежних знакомых ему либреттистов не было никого – кто умер, а кто уехал за границу, – то он обратился ко мне, говоря: “Найдите мне либреттиста, я хочу написать третью оперу из “Двумужницы”…»
И снова тень Фёдорова. Когда Дарья Михайловна обратилась к нему за помощью, старый интриган, по словам певицы, до сей поры злобствуя, не пощадил «и этого человека, несмотря на его гений, и вот факт, лишивший нас третьей оперы этого великого композитора».
Фёдоров посоветовал Василько-Петрова, совершенно неспособного выполнить эту работу.
Дарья Леонова писала:
«Василько-Петров настолько был некомпетентен в деле писания, что не мог исполнить удовлетворительно того, о чем говорил ему М.И. Глинка, и делал совсем иное, что-то несообразное, а самое главное – по своему плану. Тогда М.И. Глинка просил меня найти ему другого либреттиста, говоря: “Опера у меня вся тут, в голове, дайте мне только либреттиста и через месяц опера готова”. Гениальность М.И. Глинки давала ему возможность создавать сразу и способ его сочинять замечателен: он не писал клавираусцуга, а прямо всю партитуру и голос, и оркестр. И для такого-то композитора я не могла в Петербурге найти либреттиста! Федоров, конечно, нарочно рекомендовал бездарного Василько-Петрова, это несомненно. Да и во мне самой некоторые желали поколебать веру в гений М.И. Глинки. Капельмейстер Лядов, например, когда я сообщила ему о затруднении найти хорошего либреттиста, говорил мне, что М.И. Глинка уже исписался, что ничего больше он уже сделать не может. И другие артисты поддерживали его в этом, сама же я не могла иметь самостоятельного взгляда; читатель знает, как я сделалась артисткой и, не сознавая того сама, поддавалась влиянию этих гнусных и ложных мнений. М.И. Глинка, не найдя себе хорошего либреттиста, уехал за границу, и, таким образом, эта третья опера его осталась ненаписанною».
То есть личная обида Фёдорова, причём обида, не имевшая под собой никакой почвы, привела к тому, что великий русский композитор не смог представить целую оперу, а значит, музыкальное искусство недосчиталось шедевра.
М.И. Глинка
Мы не можем судить об отношениях Глинки и Леоновой. Леонова в своих мемуарах крайне скрытна и почти не касается любовной темы, кроме тех случаев, когда это необходимо для сюжетного построения мемуаров. Тем более очень интересны многие её наблюдения и оценки, в частности оценка Михаила Ивановича как человека.
«Здесь будет кстати сказать несколько слов о возвышенной натуре о об особенностях характера М.И. Глинки. Я бывала у него часто и видела, следовательно, его в частной жизни, где, конечно, всегда характер человека выражается яснее. Так, например, раз мне не пришлось дня два быть у М.И. Глинки. Прихожу и вижу изменение в квартире. До этого у него было два кабинета. Теперь один кабинет, поменьше, преобразился в клетку. Поставлена в нем решетка, за которой пол усыпан песком, расставлены деревья и штук сорок певчих птичек разных сортов поселены в этой большой клетке. Было это в марте. На вопрос мой, как это сделалось в такое короткое время и для чего, он отвечал: “Я устроил это для того, чтобы птички эти наводили меня на новые сочинения; мне довольно одного чириканья какой-нибудь птички, чтобы создать из этого целую музыкальную фантазию”.