Страница 11 из 15
Аналогичный паттерн скандинавских достижений проявляется и в четырех других рейтингах.
• Согласно исследованию качества государственного управления в странах мира, проведенному Национальным бюро экономических исследований, Норвегия заняла 3-е место (Новая Зеландия заняла 1-е, а Швейцария – 2-е), Исландия – 6-е, Финляндия – 8-е, Швеция – 9-е. Все страны первой десятки – преимущественно протестантские[89].
• В рейтинге Всемирного экономического форума за 2008 г., в котором страны располагаются в соответствии с конкурентоспособностью, Дания находится на 3-м месте, Швеция – на 4-м, Финляндия – на 6-м (США заняли 1-е место, Швейцария – 2-е). Девять из десяти стран, занявших самые высокие места, являются протестантскими; Япония получила рейтинг 9[90].
• В рейтинге стран по количеству научных публикаций в расчете на миллион граждан Швеция занимает 2-е, Дания – 3-е, а Исландия – 5-е место. (Швейцария получила рейтинг 1, а Израиль – 4.)[91]
• В составленный в 2004 г. список богатых стран, расположенных в порядке убывания величины их вклада в прогресс бедных стран, Дания вошла под номером 2 (Нидерланды оказались на 1-м месте), Швеция – под номером 3, а Норвегия – под номером 9. Девять из первых десяти стран – протестантские, Франция вошла в список под номером 10[92].
Любопытно, что проведенное недавно исследование социального капитала в США (в котором социальный капитал определяется как «высокий уровень доверия и терпимости, дух равенства, волонтерская деятельность, заинтересованность в собственной информированности и участие в общественных делах») выявило, что американцы скандинавского и британского происхождения находятся в самой верхней части шкалы[93].
3. Конфуцианство гораздо больше способствует модернизации, чем ислам, буддизм и индуизм.
Разумеется, на данные по конфуцианским странам доминирующее влияние оказывает Китай, который тянет все индикаторы вниз, особенно если мы взвешиваем их пропорционально численности населения. Средние показатели для конфуцианских обществ «первого мира» – Японии, Южной Кореи, Тайваня, Гонконга и Сингапура – аналогичны средним показателям католических стран «первого мира» по следующим шкалам: (1) Индекс развития человеческого потенциала ООН; (2) грамотность, включая грамотность среди женщин; (3) душевой ВВП; (4) распределение доходов. В католических странах «первого мира» устойчивая демократия возникла на полвека раньше, чем в конфуцианских странах «первого мира», что отчасти отражает авторитарную тенденцию в конфуцианстве; а по индексу Freedom House католические страны «первого мира» показывают несколько лучшие результаты, чем их конфуцианские визави. Доверие в конфуцианских странах существенно выше, чем в католических, в то время как коррупция находится примерно на том же уровне, с единственным примечательным исключением: в рейтинге Transparency International Сингапур делит первое место с Данией и Новой Зеландией.
4. Самая передовая православная страна – Греция – до приема новых членов в Европейский союз в 2004 г. была и самым бедным его членом. Существуют определенные параллели между православными и католическими странами. Однако в православных странах очевидным образом присутствуют остаточные явления, восходящие к опыту коммунистического правления.
Православные и католические страны занимают одинаковое положение на шкале Индекса развития человеческого потенциала ООН со средневзвешенными значениями 67 и 66 соответственно, и они довольно близки друг к другу по душевому ВВП и уровню доверия. Единственные православные страны «первого мира» – это Греция и Кипр, но они же находятся среди наименее богатых. Православные страны в целом пользуются преимуществами уровня грамотности, характерными для стран «первого мира», что отражает приоритетное значение, придававшееся коммунистами образованию. А тот факт, что Индекс восприятия коррупции показывает для них худшие значения, чем для католических стран, может быть отчасти объяснен как результат широко распространенной коррупции, которую взращивала коммунистическая система.
Экономический крах Греции в 2011 г., сопровождавшийся аналогичными проблемами в католических Италии, Испании, Португалии и Ирландии, в целом подтверждает сказанное. Результаты, демонстрируемые Россией с момента падения коммунизма, также поднимают вопрос о влиянии православия.
Эксперт по Восточной Европе Николай Гвоздев рассказывает о церкви, основная доктрина которой не поддерживает ни демократические институты, ни рыночную экономику[94]. Православная церковь сегодня занимает примерно те же позиции, что и католическая до того, как во второй половине ХХ в. она встала на путь полной поддержки демократии.
В своей статье о Грузии, подготовленной в рамках исследовательского проекта «Культура имеет значение», бывший чиновник грузинского правительства Ираклий Чкония перечисляет основные особенности православия, невольно приводящие на ум столбец нашей типологии, соответствующий низкому уровню культурного капитала: «Эти [культурные] модели, часто противопоставляемые западному христианству, в особенности протестантизму, включают подчинение авторитету, противодействие инакомыслию, инициативе, нововведениям и социальным изменениям, смиренный коллективизм вместо индивидуализма, акцент на этнической сплоченности, а не на наднациональных связях, изоляционизм, партикуляризм, духовный детерминизм и фатализм. Кроме того, в этот культурный паттерн входит неприятие православием инославного христианского Запада и мусульманского мира – политических соперников православия в прошлом и настоящем»[95].
Что касается возможностей изменения, то, по оценке Гвоздева, «многое зависит… от двух самостоятельных, но взаимосвязанных процессов. Первый вопрос состоит в том, смогут ли и захотят ли охранители православной традиции – не только священнослужители, но также интеллектуалы и активисты – “переосмыслить” ее таким образом, чтобы новое понимание оказалось более сочетающимся с поддержкой демократии и институтов свободного рынка. Второй вопрос заключается в том, сможет ли основная часть православного населения – особенно “невоцерковленного” – принять это новое осмысление в качестве легитимного выражения их традиционной культуры. Опять-таки ответ неясен»[96].
Здесь я повторяю с некоторыми изменениями свои заключительные замечания из главы 8, посвященной католической Латинской Америке. Разумеется, влиятельность православной церкви сейчас не такова, какой она некогда была. Однако церковь сохраняет существенное влияние, и она посредством реформирования своих политических и экономических доктрин, а также более принципиальной позиции в вопросах морали и этики может внести существенный вклад в изменение традиционных ценностей, что необходимо для повышения шансов на дальнейший прогресс православных стран. Реформа способна также остановить и, возможно, обратить вспять происходящий отход людей от православия.
5. Ислам практически во всех отношениях далеко отстал от западных религий и от конфуцианства. Между арабскими и неарабскими исламскими странами существует ряд существенных различий.
Данные по мусульманским странам демонстрируют сильное сопротивление модернизации, что поразительно контрастирует с авангардной ролью ислама в первые несколько столетий его существования. Страны ислама находятся далеко позади конфуцианских и еще больше отстают от христианских стран «первого мира» по Индексу развития человеческого потенциала ООН; по уровню грамотности, особенно среди женщин; по душевому ВВП; по уровню доверия в соответствии с данными World Values Survey (если не считать католические страны); и по Индексу восприятия коррупции.
89
Washington Post, November 1, 1998, p. C5.
90
Опубликовано Всемирным экономическим форумом (World Economic Forum) 13 октября 2004 г.
91
www.haaretz.com/print-edition/news/israel-ranks-fourth-in-the-world-in-scientific-activity-study-finds-1.4034.
92
Centre for Global Development and Foreign Policy Magazine, интернет-сайт Foreign Policy Magazine, публикация за октябрь 2004 г.
93
Roger Doyle, “Civic Culture,” Scientific American (June 2004), p. 34.
94
Цит. по: Lawrence Harrison, The Central Liberal Truth: How Politics Can Change a Culture and Save It From Itself (New York: Oxford University Press, 2006), pp. 107–108. [Харрисон Л. Главная истина либерализма. М.: Новое издательство, 2008. С. 127.]
95
Irakli Chkonia, “Timeless Identity versus Final Modernity: Identity Master Myth and Social Change in Georgia,” in Lawrence E. Harrison and Peter Berger eds., Developing Cultures: Case Studies (New York: Routledge, 2006), p. 354.
96
Nicolas Gvozdev, “Reimagining the Orthodox Tradition,” in Lawrence Harrison and Jerom Kagan, eds., Developing Cultures: Essays on Cultural Change (New York: Routledge, 2006), p. 206.