Страница 4 из 6
– Боже мой! Ты с таким оптимизмом говоришь, как будто у этих бедняжек есть будущее!
– Все возможно, Окс. Конечно, скорее всего, они окончат свои дни в каком-нибудь закрытом пансионате для престарелых и инвалидов, но по-моему, у них все же есть шанс.
– О каком шансе ты говоришь, герр профессор! Они же не приживутся в социуме, не забывай об эффекте белой вороны. Ни образования, ни общения, ни семьи, ни счастья… Гуманнее было бы усыпить их, пока они еще жизни не видели.
– Вот тут-то ты, милочка, и попалась! Ты же сама пять минут назад говорила что-то о запрете абортов и о гуманизме к нерожденным детям, не так ли?
– Не лови меня на противоречиях, герр профессор! По-моему, ты эту историю выдумал, чтобы меня переспорить. Ну, или взял из какой-нибудь хрестоматии. Очень уж этот случай неправдоподобен.
– Хочешь взглянуть на них?
– Не откажусь, герр профессор, только завтрак доем. – В душе Оксетт царил сумбур, но не в ее правилах было идти на попятную.
Прикончив сухарницу, которую в больничном буфете готовили бесподобно, и запив ее остатками апельсинового сока из стакана профессора, девушка поднялась из-за стола:
– Пошли, дядюшка.
– Не пожалей потом.
Они ненадолго зашли в кабинет Далецки и облачились в белые накрахмаленные халаты. Оксетт последовала за дядюшкой в детское отделение. Они подошли к двери с надписью "Боксы". "Со мной"– сказал Далецки сиделке, попытавшейся остановить Оксетт. Фон Далецки пропустил Окс вперед.
В боксе номер пять никого не было, как ей сначала показалось. В углу стояла широкая детская кроватка, в какие обычно кладут двойни. На столике рядом были в беспорядке набросаны погремушки, стояла пустая бутылочка от детского питания.
– Ну что ж, иди.– сказал Далецки.
На ватных ногах Окс подошла к кроватке. На подушках лежали две очаровательные детские головки, тельце было прикрыто одеялом.
– Какие хорошенькие!..– дрожащим голосом произнесла Окс.
Вдруг одна головка открыла глаза – ярко-синие, обрамленные пышными черными ресницами. Окс уже приготовилась к тому, что девочка заплачет, но та широко улыбнулась беззубым ротиком и, выпростав из-под одеяла ручонки, потянулась к Окс, что-то лепеча на никому кроме самих младенцев непонятном языке. Девушка обратила внимание, что одно плечико у нее заметно меньше другого. Разбуженная движением сестры, проснулась вторая девочка, решила было разреветься, но, увидев нового человека у своей кроватки, тоже заулыбалась. Оксетт отдернула одеяло и содрогнулась: чуть выше пояса туловища девочек сливались вместе. Бедра были непомерно широкие, а ножки – по виду намного более сильные, чем у обычного трехмесячного ребенка. Существо оказалось абсолютно симметрично, плечики, обращенные друг к другу, были развиты несколько хуже, чем внешние.
– Мы зовем их Ринки. Правую половинку зовут Эрин, левую – Морин.
– Где их отец?
– Ему сказали, что ребенок умер.
– Зачем? Почему вы поступили с ним так жестоко? Лишиться сразу и жены, и ребенка…
– Я был обязан это сделать, Окс. Таков общий порядок. Да и он вряд ли смог бы дать им должный уход и воспитание, скорее всего, мучался бы сам и мучил их. Если бы мать осталась жива – тогда еще можно было подумать.
– Значит, родных у них нет. А кто за ними ухаживает?
– Сиделка Экхольм. Ты ее видела у входа в боксы. Она очень религиозна, считает Ринки чуть ли не знамением Армагеддона. Говорят, даже молится о ниспослании им – Далецки кивнул на девочек – смерти.
– Хороша святоша! А они вообще-то жизнеспособны?
– О да! Крепышки, каких еще поискать. Мы провели их полное исследование. Они держат головку с семи недель, сейчас уже вовсю резвятся, ползают, брыкаются. Почти не плачут, только если пеленки мокрые.
– А как у них с координацией?
– Ты имеешь в виду ножки? Мы сначала тоже опасались, что с этим будет проблема. Но когда проверили рефлексы, насколько это вообще возможно у таких маленьких детей, выяснилось, что ногами управляет Эрин. Так что в этом плане, скорее всего, они состоялись.
Тем временем близняшки, раздосадованные невниманием к своим особам, захныкали. Оксетт обернулась. Девочки обрадовано заулыбались и снова потянулись к ней.
– Возьми их на руки. – предложил Далецки.
Собрав в кулак все свое мужество, Окс взяла существо (существа?) на руки. Девочки хором рассмеялись и в четыре руки обняли ее. Вмиг страхи ее рассеялись, и в душе всколыхнулось что-то теплое, материнское. Она обняла Ринки и взглянула им в глаза. Этот момент навсегда остался у нее в памяти: в глазах крошечных близняшек не было ни боли, ни страдания. В них светилось озорство, радость и умиротворенность. Окс положила девочек в кроватку, дала им погремушку и стала с ними играть. Далецки смотрел на племянницу со странной улыбкой.
– Ну вот, моя милая, а ты говоришь – усыпить! Да эти малявки влюбят в себя кого хочешь!
– Дядюшка, милый, прости меня! Ты же знаешь, что я иногда бываю несносна. Что с ними будет дальше?
– Они сейчас здоровее любого ребенка в отделении, так что держать их здесь больше не имеет смысла. Мы подали запрос в Дома инвалидов Мэджик-Сити, Доркера и Маргарита-Сити. Сейчас ждем ответа.
– А они смогут там нормально жить, развиваться?
– Думаю, там сидят не дураки. Какое-никакое образование и нормальный уход они получат.
***
24 декабря 1969 г.,
Мэджик-Сити.
Моя милая Оксетт!
Поздравляю тебя с Новым годом и желаю здоровья и успехов, любви, радости и счастья!
Как твои дела, как колледж, что нового в Маргарита-Сити? Кстати, думаю, тебе небезынтересно будет узнать о судьбе неких синеглазых близняшек. Их удочерил не кто-нибудь, а сам Ник Либстер! Представляешь, он делал какое-то свое исследование (поди разбери, что на уме у этих психиатров!) у нас в госпитале и увидел Ринки. После этого он долго меня обхаживал, ходил вокруг да около, и, наконец, раскололся! Мы с ним имели долгий, и, поверь, весьма серьезный разговор. Он меня убедил, что сможет дать девочкам то, чего им не дадут в убогом доме.
Полагаю, что это известие тебя порадовало. Скучаю по тебе, надеюсь увидеть в студенческие каникулы. Целую крепко!
Твой герр профессор Норберт фон Далецки.
***
Сказать, что Николас Джефро Либстер был известен, значило ничего не сказать. Этот пользующийся заслуженной мировой славой психиатр был, что называется, врачом милостью Божьей. В свое время им был разработан успешный метод лечения некоторых тяжелых форм шизофрении, за что Либстер получил титул профессора Грэндтайдского Университета и Нобелевскю премию 1965 года. Он имел под своим началом прекрасно оборудованную психиатрическую клинику неподалеку от Мэджик-Сити, где практиковал сам и набрал отличный штат врачей. Клиника Либстера пользовалась славой не только в Сэнгамоне, к нему везли пациентов со всего мира. Кроме того, знаменитый доктор читал лекции в медицинских колледжах и институтах.
В конце 1969 года Ник Либстер курировал группу студентов, занятую медицинской практикой в психиатрическом отделении Мемориальной больницы Мэджик-Сити. Однажды душным ноябрьским вечером к нему в кабинет вошел студент Ларкин, тощий пятикурсник, зубрила, часто занимавшийся мелким подхалимажем:
– Здравствуйте, проф! – начал он с порога – У меня вопрос.
– Валяйте! – ответил Либстер.
– К какой категории отнести здешних сиамских близнецов?
– Каких таких сиамских, Ларкин? Я не знаю здесь ни о каких сиамских близнецах.
– В детском отделении, в боксах.
– А, хозяйство старика фон Далецки! Но он мне ничего не говорил.
– Так я случайно о них узнал! – взахлеб протараторил Ларкин – Сиделка рассказала. Очень интересный экземпляр: две ноги, два туловища, четыре руки…
– …И если продолжать последовательность, восемь голов и шестнадцать ушей.– закончил за него Либстер.