Славянин

–Батько, куда нам, налево или направо ехать? – задал вопрос Богдан.

Хм! Первый выезд у парубка. Он в его годы успел меч окропить вражьей кровушкой, а его старший отпрыск все при матери от скуки маялся, да дворовым девкам подолы задирал. Такой же и молодший, Еруслан. Разница меж ними в два года.

Одно радует, что Богдан ликом красен, весь в мать пошел, а статью в него, в Часлава. Статен! Рубаха из льняной ткани доходит до колен, у ворота разрез  к которому пристегнут неширокий круглый воротник-ожерелье, а вокруг кистей рук, рукава скрепленные запястьем. Ожерелье и запястье сделаны из дорогой ткани и богато расшиты жемчугом. Сам сыну сю рубаху из похода привез. Красень парубок, женить пора, а вотчину в крепкие руки всучить. Хай хозяйствует да плодится.

–Правей примаем! По-над речкой пойдем! – повысил голос боярин. И уже тише, только для сына, пояснил: – На развилке, тот летник, что влево ведет, направляется в Ростов. Нам вправо на Горенки, Родники и Добрыниху. Вот в последней, вотчина боярина Веселина и будет, а там засватаем за тебя его среднюю дочку, Синичкой кличут. Ох, хороша тебе жинка достанется!

Повысил голос:

–Галопом марш! Мы так до полуночи не доберемся!

Поскакали, взбивая пыль из-под копыт, как вдруг, глазастый Смеян придержал повод, заставив разгоряченную кобылу подняться свечой. Указал пальцем на реку.

–Боярин, никак река утопленника к берегу прибила.

–Где?

–Да, вон же подле камышей у самой воды лежит!

–Стой! А ну, хлопцы, спешиться. Проверьте что там. Да не все разом, двоих хватит.

Часлав наблюдал, как двое воев сноровисто спрыгнули с круч, пробежались по песку речной протоки и наклонившись над покойником, ковырялись в его одежде. Вторуша поднялся во весь рост, крикнул:

–Батька! Живой он!

–Чего-о?

–Живой, утопленник-то!

–А-а! Тащите его наверх!

Богдан подъехал к отцу.

–Батько, зачем тебе тот смерд? Ведь точно ночью доберемся.

–Э-э, сынку, то не смерд. Видишь, несут его, а он рукой в свой меч вцепился, видать хлопцы и вырвать-то не смогли. Воин.

Подтащили, положили у ног коня боярина. Речная трава набилась в рот, глаза закрыты.

–Да, это юнак! – удивился Богдан.

–А ну, хлопчики, влейте ему в рот хмельного меда.

–Батька, да он и так напился воды. Чего мед зазря переводить?

–Я сказал, лей, Смеян!

Несостоявшийся утопленник закашлялся от хмеля, открыв глаза, лежа неподвижно, обвел непонимающим взглядом окруживших кругом воинов. Сморщился, видать от боли, выдохнул:

–Ё-ма-ё! Чем же это меня приложили?

–Ха-ха-ха!

Гогот собравшегося общества потряс округу под звездным небом, почти как днем освещенным полной луной.

–Ну, рассказывай, кто ты есть, и как в реке оказался?

Часлав слушал повествование хлопца, и лицо его все больше становилось хмурым. Если б не темень, знавшие его вои, увидели бы побелевшие от напряжения шрамы на лице. Распоясались тати на землях ростовских. Мало им купцов, уже и на князей охоту открыли.

–Что же это получается…?

Вторуша куском холстины бинтовал плечо, шею и голову малому, удивляясь тому, как неумело по касательной пришелся удар. Разомлевший от спиртного вьюнош, словно ждал вопроса, ответил боярину:

–Получается боярин, не просто плохо, а в высшей степени погано! Сам посуди. Курский князь отправляет посольство с просватанной княжной к князю Ростовскому. Свадебный поезд входит в границы отечества жениха и тут же подвергается грабежу. У татей все прошло не так гладко как им хотелось. Тогда они нападают открыто, уже во второй раз. Не знаю, как там сейчас в караване, но если случится что плохого с княжной, этак и до войны рукой подать. Кому сие выгодно?

–Ну-у…!

–Правильно, князю Черниговскому. Он, что на Ростов, что на Курск, зуб точит. А если те породнятся, ему их не достать, а так они сами себя загрызут. Или я ошибаюсь?

–Ах ты бесова душа! Что удумал идол половецкий! Так говоришь это все на броде было?

–Там.

–Ну, да. Тебя ж река течением принесла. В седле сидеть сможешь?

–Батько, мы ж в Добрыниху едем! – возмутился Богдан.

Боярин из седла пятерней ухватил плечо сына, сдавил его так, что у молодого наследника выступили слезы из глаз.

–Какая там Добрыниха! Богдан, ты сын воина, и сам воин. Твое княжество в опасности. Защитить его вот наша с тобой судьба, а девка подождет. Не дождется, так и хрен с ней, другую посватаешь. По коням! Лис, дай своего заводного отроку. Смеян, Вторуша, идете передовым дозором, береженого боги берегут.

Дорога отклонилась от реки. Перед отрядом встала стена тумана. Такой молочной пелены Лихой в жизни не видел. Колдовство. Из этих сгустков выскочил Вторуша, остановил лошадь перед Чаславом.

–Батька, дальше ходу нет. Ежели поедем, как пить дать заблукаем.

–И-эх! Вороти на тропу. Знаю эти места. Тут неподалеку святилище есть, там до утра и переждем.

Узкой тропой, в колонну один за другим, уже никуда не торопясь добрались до настежь открытых ворот. Егор спешиваясь перед входом, заметил едва различимые в темноте черепа животных, насаженные на длинные шесты. Старческий голос прокашлялся за загородой. Держа факел над головой, из святилища вышел кряжистый дед в зимнем тулупе по летней поре, своим видом больше похожий на медведя. Сочным голосом прямо с порога заявил:

–Гой еси добры молодцы! Часлав, ты своих воев снаружи оставь и сынка тоже. Ничего с ними не станется до утра, поедят, поспят, в общем, ночь перебедуют. Самого тебя с курским бояричем приглашаю в свою вотчину. Заходите, милости прошу.

И столько повелительного было в голосе старика, что все, и даже молодой Богдан, не стали перечить хозяину.

Повернув вправо, новоявленный боярич, за дедом и Чаславом вошел в древнюю избушку. Обстановка внутри состояла из печи, выложенной из обожженной глины, видно, что в зиму топившуюся по-черному. Возле окна, где вместо стекла была вставлена слюда, стояла небольшая деревянная кровать, накрытая свалявшимися, побитыми молью шкурами животных. К столу приставлены скамьи, а на столе стоял предмет, слепленный из глины – допотопный светильник. Без всякой задней мысли, Лихой взял его в руку, поболтал из стороны в сторону.

–Хык! – усмехнулся про себя.

Одноразовой зажигалкой, оставшейся со времен, когда еще курил, зажег его и поставил на средину стола. Единственная комната, она же горница, осветилась тусклым ненавязчивым светом. Все трое уселись за стол. Сказалась усталость прожитого дня, глаза прямо слипались. То же самое творилось и с боярином. Тот сник, не произнеся ни слова. Старик без каких бы то ни было усилий сгреб ростовчанина и отнес на кровать, сам вернулся за стол. Перед Лиходеевым сидел уже не старик, а крепкий, здоровенный седой мужик с бородой, одетый в самую обычную одежду, какую на Руси носят смерды. Лицо серьезное, но вместе с тем открытое для общения, в глазах плавают смешинки.

Может разбудить Часлава, о чем ему говорить с местным представителем культа, водночасье преобразившимся возрастом и обличьем? Словно подслушав мысли, мужик кивнув на боярина, произнес:

–Пусть спит. Ну, здравствуй, боярич.

–Здрав будь и ты, добрый человек.

–Вижу, не догадываешься, кто перед тобою.

–Нет.

–Ну, познакомимся что ли? Велес я. Один из главных богов славянского пантеона.

Лиходеев хоть и имел вид недоросля, но мозги-то у него были взрослого человека. Тем более и предрассудками он не страдал. Ну, подумаешь Велес? Ну и что?

–Рад видеть. Чем обязан вниманию к своей скромной персоне?

–Да вот, интересно стало, кого мне Николаич подсунуть решил. Вот и подумал лично, так сказать, познакомиться и пообщаться. Рассказывай, как он там? Что привело сюда тебя?

Скотий бог потянулся к кожаной торбе, стоявшей у его ног, выложил на стол нехитрую снедь. Завершил сервировку стола бурдючком, емкостью литров на пять. Пояснив при этом:

–Сурья. Медовуха, по-вашему. Разливай. Ты смотри, на лице ни удивления, ни страха перед существом вышнего мира. Ты хоть бы наносное подобострастие выказал. Знаешь, как волхвы о такой встрече десятки лет мечтают, про князей промолчу.