В сердце Африки

Путь по пустыне был ужасен. Колодцы встречались редко, а поэтому, несмотря на зной, путники страшно торопились. Полузасыпанные кости верблюдов и людей белели в песке. У одного колодца Нахтигаль с ужасом заметил почти засыпанные песком трупики детей с остатками их ситцевого платья. Лохмотья одежды теребил ветер пустыни. Вероятно, эти трупы остались здесь после прохода каравана невольников из Судана. Изможденные матери-невольницы с плачем оставляли своих несчастных младенцев медленно умирать на горячем песке под знойными лучами африканскою солнца. Сами они плелись дальше, может быть, навстречу той же участи. Сухой воздух пустыни сушит трупы, и со временем от этих жертв человеческой жестокости остаются только белеющие кости. Наши путники часто двигались по ночам, которые в противоположность жарким дням, были тихи, ясны и прохладны.

Вскоре они стали приближаться к цепи высоких гор Тюммо.

Через несколько часов пути по скалистым пустынным долина и ущельям они добрались до пяти колодцев с превосходной водой. За этим хребтом лежала долина под названием Афафи, а за ней и озеро Чад, где лежит красивый город Кука?.

— Вот пройдем два дня, будем в Афафи, — уверял проводник. — Я знаю, я был там. Дорог тут нет, но я знаю местность.

Действительно, на гладком песке пустыни не виднелось ни малейшего следа человека или вер-блюда, ни какого-либо знака. Вечером на стоянке Колокоми стал беспокоиться.

— Пейте меньше воды, — советовал он.

— Что так?

— Ничего, мы не иного сбились.

Известие было неутешительное, тем более, что три меха из шести были уже пусты.

Весь следующий день путники шли по каменистой пустыне. Колокоми не давал им отдыха, а поспешно торопил людей и животных вперед и вперед. Наступила ночь, но проводник и не думал об отдыхе. Поведение его навело Нахтигаля на мысли, что Колокоми или не рассчитал расстояния или вовсе сбился с пути.

Стоял июль месяц. В это время года провести два дня в пустыне без воды — верная смерть. К вечеру лучи заходящего солнца обрисовали вдали очертания горы, но она была еще очень далеко. Ночью путники наткнулись на другую цепь гор. Когда же в 3 часа стало светать, они увидели, что отклонились во мраке в сторону и сделали крюк. Так наступил третий день, который они встретили, имея всего полмеха воды. Надолго ли хватит ее?

Верблюды истомились до того, что час спустя после восхода солнца они стали и не могли двигаться дальше. Путники остановились в знойной впадине и выпили остаток воды. Но и она не утолила их жажды. Затем они поднялись и двинулись дальше по песку. Их продолжала мучить жажда, и томил страх гибели.

Каждый шел молча, закрывая литамом[1] рот и нос и устремляя беспокойный взор на проводника. Колокоми часто взбирался на возвышенные точки и внимательно обозревал окрестность. Каждый раз возвращался он с безнадежными словами:

— Ма цал! (еще нет).

В полдень после короткого отдыха караваи двинулся в путь. Истощение людей и животных достигало уже крайней степени. Вот один из спутников стал и опустился на песок. Его с трудом поднимают и гонят дальше. Другой пригнулся и копает песок, как-будто надеется найти под ним воду. Третий воет и молит Джузеппе дать ему хоть каплю воды, потому что итальянец приберег ее немного.

Наступило утро четвертого дня, а в ушах путешественников все еще звучало жестокое «ма цал!» Колокоми. Когда рассвело, оказалось, что в составе каравана нехватило двоих: слуги Волла и Галма отстали где-то в темноте.

— Вот что! — сказал Колокоми. Надо бросить все вещи, сложить их на видном холме и двигаться дальше на верблюдах.

Путники сложили вещи. Перед тем, как взобраться на верблюдов, Джузеппе разделил между всеми остаток воды. Каждому досталось полстакана. К удивлению Нахтигаля, Колокоми не стал пить свою порцию. Он сполоснул водой рот, глотку и выпустил драгоценную влагу струей на воздух.

— Я еще не чувствую жажды, — заметил он Нахтигалю, подавая ему пустой стакан, — и удивляюсь, что вы — люди воды[2] — не можете обойтись без нее такое короткое время.

Сухой и крепкий, как кремень пустыни, стоят Колокоми перед европейцем. Бу-Сеид, Бирса и старый Мохамед подобно ему испытывали мучение жажды слабее. В словах сожалений, которыми они утешали европейцев и двух негров, чувствовалась насмешка.

Колокоми и Бу-Сеид поскакали вперед на своих легконогих верблюдах и вскоре скрылись от взоров остальных. Они медленно двигались вперед на своих истомленных животных. Утром на пятый день они очутились в сухой долине. В глубине ее у подножья черных скал должен был находиться спасительный источник. Все ободрились, когда заметили на песке, где еще недавно струилась вода, следы. Это было многочисленные следы верблюдов, ослов и антилоп.

Вскоре солнце, этот жестокий враг умирающих от жажды, поднялось выше. Оно обливало знойными лучами черные бока ущелья и песчаное дно его. Путники чувствовали себя точно в раскаленной печи: со всех сторон их обдавало жаром горячих солнечных лучей. Мучения жажды стали ужасны. Нос, рот и глотка стали сухи. Виски и лоб сжимало, точно железным обручем. Воспаленные глаза горели невыносимо, и истощение охватывало все тело.

К довершению несчастья там и сям из песка подымались отдельные кусты акации. Эти деревца своей тенью притягивали к себе верблюдов. Дело кончилось тем, что верблюд Нахтигаля, несмотря на все усилия седока, влез в колючую чащу кустарника и ни за что не хотел покинуть тенистое место. Остальные верблюды последовали примеру своего вожака. Вскоре весь караван застрял в кустах, как корабль на мели. Не оставалось ничего, как остановиться здесь до вечера и затем сделать попытку добраться до источника. К тому же все надеялись, что Колокомп и Бу-Сеид вернутся к тому времени.

Полдень еще не наступил, и часы ожидания текли среди невыносимых мучений. Скоро негры стали впадать от жары и зноя в безумие и осыпали градом ручательств эту проклятую страну. Вдруг Джузеппе вскочил на ноги и с диким ревом на устах и пистолетом в сжатой руке кинулся вперед. Он ревел, что не хочет помирать жалкой смертью и либо найдет воду, либо рассчитается по-своему с этим плутом Колокомп. Один только Мохамед был спокоен и пытался успокоить своих спутников.

Но вот солнце стало спускаться к горизонту, а воды, все еще не было. Сам Нахтигаль потерял уже надежду на спасение. Кругом в знойном безмолвии лежала мрачная, безжалостная пустыня. Ни одно дуновение накаленного воздуха не шевелило листьев, не вздымало песка.

— Неужели так быстро кончится мое путешествие по Африке? — думал несчастный путешественник.

Но мысли ползли все ленивей и ленивей. На смену им потянулись какие-то бессвязные мечты и видения. Вдруг глаза умирающего широко раскрываются от ужаса: громадная коза скачет на дерево. На козе сидит человек, — да, человек. Это было не видение, а Бирса, на верблюде с двумя мехами воды. Один вид спасительной влаги вызвал слезы радости на глазах умирающего и призвал его к жизни.

Вода сотворила чудеса. Во мгновение ока Нахтигаль, Саад и Али проснулись от зловещего сна. Они тянули «драгоценнейший из напитков», но не пресытились. В то же время Мохамед вытащил из сумки несколько сухарей, размочил их в воде и проглотил, затем сунул порцию табака в рот и закусил его куском соды[3]. Вода была грязна до того, что в другое время они с отвращением отвернулись бы от нее. Напившись, путешественник погрузился в сон, в самый крепкий, здоровый, освежающий сон, какой он когда-либо испытывал в жизни.

Его разбудили прибывшие Колокоми и Бу-Сеид. Они привезли еще немного воды и неприятную новость, что источник почти иссяк и надо искать другой, потому что кроме людей ведь и верблюды погибали от жажды. Покинув тенистое местечко около акации, путешественники вскоре отыскали и привели к жизни Воллу и Галму, лежавших без сознания на песке. Горячий Джузеппе в своем сильном гневе тоже умчался недалеко: Бирса нашел его лежащим под утесом. Он смочил несчастному голову, напоил его и привел под дерево. Здесь решено было оставаться, пока Мохамед, Бу-Сеид и Бирса не доставят сюда покинутую в пустыне поклажу.