Страница 2 из 15
– Братва! Горим! Горим!!! Гори…
Они бросились к задраенному люку, но на пути стояли мичман и старпом, наводя порядок матом и кулаками.
– Но там же люди! Моряки! Лёха! – вопил Вадим.
– Если откроете люк – мы сгорим к чёрту! Тоже! – крикнул мичман. – Но если здесь есть камикадзе, то клянусь, их сейчас не будет. Мы все тогда взорвёмся! – он достал пистолет и щёлкнул предохранителем.
– Горим! Братцы! На помощь!
– Васька! – крикнул кто-то и нерешительно сделал два шага к люку, и тут же согнулся пополам, обмякнув.
– Сосунки, я же предупреждал! – мичман отбросил выстреливший пистолет, сполз, прислонившись к вентилю, и закрыл лицо руками.
– Гори… Мать… ваш… Сво-о-о…
И вот сейчас опять пистолет, смерть, запах жжёной органики. Вадим чувствовал, как раскаляется штурвал, от обшивки несло жаром. Но он спокоен. СПОКОЕН. СПОКОЕН! Чей это голос? ТЫ НЕ УТОНУЛ ПОД ВОДОЙ И НЕ УМРЁШЬ В ВОЗДУХЕ – ТЫ БУДЕШЬ ЖИТЬ ВЕЧНО! ВЕЧНО!
– Кто это? Чёрт бы тебя побрал!
Голос в голове рвал перепонки, хохотал, неистовствовал. Приборы бешено качали маятниками стрелок. Вадим уже видел надвигающуюся громаду тайги, но всё равно выпустил штурвал, зажимая руками уши, выпихивая локтем стекло в кабине – прыгнуть, разбиться, лишь бы не нюхать, не слушать – спрятать сознание от неприятного, всепроникающего голоса. Голоса цвета гари.
Что-то заставило обернуться. И за секунду до темноты и боли он увидел склонившиеся, нависающие, вскинутые брови, над которыми ширилась трещинами красная с белым муха. И глаза! Он никогда не видел таких глаз!
А НА ЕГО ПЛЕЧО ЛЕГЛА ТЯЖЁЛАЯ РУКА…
Часть первая
1
Небо нависло тяжёлым свинцовым полумраком, закрадывающимся в душу ощущением дождя – не того всепожирающего сумасшедшего ливня, а мелкого, муторного, моросящего. Но дорожки были сухие, с утра не пролилось ни капли, да и не прольётся – Молчун чувствовал это, хотя уже третьи сутки небо застыло в вязком полумраке. Но надежда на очищающий атмосферу дождь до сих пор оставалась несбыточной.
С противным карканьем пронеслась ворона. Её полёт перехватил находившейся в засаде порыв зябкого ветерка, перевернул, сбил с толку, и птица, обеспокоено задёргавшись в воздухе, сменила направление и, надрывно выкрикивая ругательства, умчалась в сторону тайги. Голуби, гордясь своей осанкой, тем не менее, частенько наклонялись и хватали клювами то обгоревшую спичку, то неуклюжего жука. Молчун бросил им горсть кедровых орехов и меланхолично двинулся по аллее, которая вела к декоративному трёхэтажному корпусу санатория, издалека напоминающему лесной домик из сказки про трёх медведей.
Прямо за зданием стеной поднимались кедрач и ельник, уводя высоко в гору, где отступали перед неумолимым Божеством железобетонной звезды, протянувшей великанские лапы к стальным проводам. Будто была готова выдернуть их в любую минуту из лап такой же гигантской звезды по другую сторону горы. Линия энергопередачи. Рядом с восьмилапой звездой – продолговатая арка подъёмника, остальные скрывались меж деревьев; и по ночам Молчун слышал скрежет покачивающихся тросов.
Он миновал лыжную базу и бассейн, присел на скамейку рядом с пустующими качелями и раскрыл местную газету в поисках программы телевидения. Озорной ветерок тут же спрыгнул с качелей и тоже принялся изучать газету, непрерывно шелестя бумажными краями, из-за чего газета как бы выпархивала из рук. Услышав знакомое тарахтение, Молчун поднял голову и долго следил за плоским животом ещё одного вертолёта, стремящегося куда-то вглубь тайги. Вертолёт спугнул ветерок, и тот спрятался у кухни в шёрстку дремавшего беспородного Тузика. Молчун уныло пробежал глазами колонку телепередач и свернул газету. На первой страница красовался снимок всё того же желтопузого вертолёта, и крупные чёрные буквы вещали: «ПОЖАР В СУМРАЧНОЙ БАЛКЕ ЕЩЁ НЕ ПОГАШЕН! ИТОГ ХАЛАТНОСТИ!»
Молчун взглянул на часы – до обеда оставалось пятнадцать минут – и углубился в чтение. Статья повествовала о том, что в течение трёх дней идёт интенсивное тушение пожара близ посёлка Майзас. По словам начальника МЧС В. С. Петрова, привлечены все имеющиеся в наличии средства, включая пожарные вертолёты и спасательные команды внутренних войск и отдела по туризму. Из-за недоступности дорог пожарные машины не могут принести пользу. В четверг прибыла комиссия по расследованию ЧС. Комиссия вылетала на место происшествия и выдвинула предварительную версию, которой и поделилась с журналистами. По их мнению, пожар был вызван обвалом заброшенной шахты. Не исключено, что на поверхность вырвались подземные газы.
Выходило, что матушка-Сибирь опять пукнула, и каменные глыбы, нарушив высоковольтную линию, раздавили метеостанцию, где и находился эпицентр взрыва, ставшего причиной пожара. Дальше журналист со смешной фамилией «Наш кор.» задавался вечным вопросом – кто виноват? И требовал на него ответить администрацию области. Затем приводились слова упомянутого В. С. Петрова: «Потушить пожар мы не в силах. Остаётся сдерживать его распространение на лесные массивы, а так же уповать на хорошие дожди». Решением комиссии являлось постановление об эвакуации людей из детских баз, домов отдыха, санаториев и посёлков, находящихся на возможном пути распространения огня.
Молчун зевнул, достал из нагрудного кармана нераспечатанную пачку сигарет, повертел её в руке и попытался привычно произнести рекомендуемый Леви текст:
– У меня есть выбор. Я могу закурить, а могу не курить… и так далее, чёрт возьми. Хочу – курю, хочу – не курю.
Он входил в новую жизнь и стремился отбросить старые привычки. Сколько сил и времени понадобилось на то, чтобы не считать по утрам мелочь и не бриться трясущимися руками! Как он мечтал, чтобы этот таёжный пожар внезапно ворвался в город и сжёг всего-навсего одну квартиру – чёрт с ней, с квартирой! Он представлял раскрытые от ужаса глаза, когда огонь постучит в дверь и распахнет её настежь, когда медленно приблизится к кровати и заглянет в расширенные зрачки…
– Ты здесь? Я думала, ты…
Какой-то своей частью, возможно, искрящейся ладонью полоснёт Её по лицу, схватит за волосы, превращаемые в палёную вонь. Уже дымится одеяло, тошнотворная гарь забивает ноздри… А тот, кто прикидывался другом, кто долгими вечерами выслушивал пьяный бред и видел, как трезвели глаза при упоминании о Ней, этот Иуда закричит, завопит, забьёт ногами под тлеющим одеялом, но будет поздно. Кулак огня, ломая зубы, влезет в распахнутый рот и сожжёт мерзкую душонку… А потом сгорит всё: вспыхнут шторы, заискрятся внутренности телевизора, лопнет кинескоп, куском поролона изогнётся и развалится кресло, рухнет дедовский стул с высокой спинкой, рванёт дезодорант на трюмо. Гардероб, повинуясь неистовой силе, распахнётся, и целый ряд повешенных на плечики Её займётся, разбрасывая разноцветные лоскутки. Он уж ощущал запах горелой ткани, перед глазами вился дымок – пусть всё сгорит: жизнь, любовь, долг, горит, тлеет, превращается в пепел, как эта сигарета…