От сессии до сессии

— Карина, у вас всё хорошо? — вежливо спросил преподаватель, видимо, глядя куда-то в глубину её души.

— Конечно, — убедительно кивнула Кара.

— Тогда как вам второй вопрос?

— Социология коммуникации. Массовая коммуникация, — забубнила Кара.

— Нет-нет… — Максим Сергеевич показал ей на плакат, недавно прикреплённый на стену столовой. Там красовалось: «Руки помыл? А если найду?». — Я хотел уточнить, может, вы знаете, что там грозятся найти — руки, мыло, может быть, умывальник…

— А может, нарушителя, — предположила смущённая Кара.

— А может, надо меньше над учебниками сидеть, — парировал Максим Сергеевич. — Я-то вам всё равно автомат поставлю.

— Вдруг нет!

— Карина, — проникновенно сказал преподаватель, — я поставлю. Теперь лучше?

— Ещё нет…

Кара знала, что пожалеет об этом ещё раньше, чем сделает, но терять было нечего — раз уж обещан автомат. Быстро переложив одну из своих булочек на барсовский поднос, она ринулась к кассе, благо подошла очередь.

— Вот теперь да! — выпалила Кара и смылась со своим оплаченным подносом еды как можно дальше. На втором курсе так не делают! Минимум — в конце третьего, но метаться было поздно.

Раз ей в голову не прилетела булка, значит, всё было хорошо. Или просто приемлемо. Разве что Максиму Сергеевичу придётся доплатить за неё…

Так или иначе, через пять минут Кара забыла как о научном руководителе, так и о булочках. Добывать место в столовой она отправила свою подругу Яночку, и это было, мягко говоря, не лучшей идеей.

Столовая в университетском корпусе предназначалась исключительно для элиты: если прийти туда заранее — места уже заняты, если прийти под конец перерыва — ещё не освобождены, а во время пары вы рискуете получить укоризненный взгляд работницы столовой, но никак не еду. Нормальные студенты игнорировали подобные намёки и всё-таки выбивали себе пропитание как в учебное, так и во внеучебное время, но Кара была паранормальным студентом — она не прогуливала. Поэтому каждый раз дралась за хлеб насущный в самый разгар обеденного перерыва.

Что касается Яночки, это было самое рассеянное в мире существо, настолько же рассеянное, насколько мечтательное и симпатичное. Мы имели удовольствие пересечься с Яночкой в торговом центре, и как же давно это было — наверняка Яночку уже никто не помнит. А зря, забудешь такое. Кара скептически вскинула брови: подруга сидела за столиком в самом центре зала в окружении не очень-то знакомых молодых людей.

— Кара, — томно и радостно повела рукой Яночка, — мы здесь! Я заняла.

— Я просила тебя занять место, а не снять мужиков, — прошипела Кара, но на место плюхнулась. Студенты оказались смутно знакомыми.

По левую руку от Яночки сидел Михан Григорьев. Историк так старался понравиться фееобразной Яночке, что, казалось, на нём даже веснушки горели ярче. Михан ничего не ел и не пил, нависнув над своей тарелкой, полной риса и котлеты (котлеты было ощутимо больше риса), и любовался Яночкой.

По правую руку от неё же расположился Геннадий Прянишников. Они с Карой были весьма поверхностно, но всё-таки знакомы. Философ выглядел как обычно, то есть, поправлял очки и занудно молчал, однако ел, в отличие от Михана, спокойно поздоровавшись с Карой.

О ужас, какие запутанные отношения! Михан смотрит на Яночку, Яночка, к вящему удивлению Кары, не сводит глаз с Геннадия, а Геннадий вглядывается в бытие.

— Какая странная компания, — натянуто улыбнулась Кара, тыкая вилкой мимо тарелки. — Ян, ты чем думал вообще?

Она специально назвала подругу Яном, чтобы разбавить слащавую атмосферу за столом, но не дёрнулся вообще никто.

— Я решила, что тебе без разницы, где жрать, — нежно повела плечиками Яночка.

Теперь Кара всё поняла. Если бы Яночке нравился Михан, она бы ни за что при нём не сказала «жрать» — это привилегия Кары, которая откровенно клала плитку на стили речи, особенно устной. А Геннадий всё равно не слушает…

Надо бы помочь подруге отвадить ухажёра, но тут к ним присоединился ещё и Илья. Увидев Калину, Кара сначала обрадовалась, потом передумала — он, конечно, солнышко, но вряд ли поможет Яночке, уж скорее Михану.

Впрочем, Михан активных действий пока не предпринимал — только пожирал глазами. А его возлюбленная аккуратно и изящно пожирала сэндвич, не забывая косить на философа.

— Что за Санта-Барбара? — шепнул Калина, присаживаясь рядом.

— Не знаю, — ещё тише буркнула Кара. — Но мне не нравится.

— Кажется, о сессии думаем только мы с тобой.

— От сессии до сессии… — на ум пришла старая добрая поговорка. Как же она заканчивалась? Ах да: — Живут студенты весело…

— Действительно. А в конце декабря начинается аврал, — вздохнул Калина и собрался было поесть, но ему не дали.

Геннадий Прянишников отложил вилку, та негромко звякнула, но все почему-то вздрогнули.

— Вы удивитесь, — загнусавил философ, строго окидывая каждого из присутствующих взглядом, — но я должен это сказать. Внимательно наблюдая за нашим корпусом в этом семестре, я обнаружил пренеприятнейшую вещь. Я не буду тратить время на объяснение того, что и так очевидно, а именно — существования иных оболочек реальности, которые нашему глазу недоступны. Все собравшиеся за этим столом уже сталкивались с нечистью в том или ином виде.

Собравшиеся промолчали, и Геннадий продолжал:

— Я потратил несколько ночей на размышления и пришёл к выводу, что однажды столкнулся на улице с существом, прямо или косвенно принадлежащим к другому миру. Илья и Карина, вы явно подверглись прямому воздействию этой неведомой силы, и не надо ничего отрицать — никто не придал значения тому, что вы, Максим Сергеевич, Александр Дмитриевич и Ирина Арсеньевна делали осенью на крыльце университета, но я придал. И сделал выводы. Яна, ты…

— Да? — хлопнула ресницами Яночка.

— Ты последние два месяца была в отношениях с мёртвым историком, — безжалостно сказал Геннадий. — Я проверил все списки и журналы, какие смог найти, и нашёл в сети некоторые записи касательно прошлого Александра Дмитриевича. Так вот, тот старшекурсник, с которым ты встречалась, давно умер, и только из-за тебя он до сих пор появляется на учёбе. Из-за тебя или из-за чего-то ещё.

Яночка вежливо ахнула. Кажется, её эта новость не шибко впечатлила.

— Допустим, — железным голосом сказал Илья. Кара покосилась на него: Калина внимательно слушал философа и, кажется, не собирался ничего отрицать. — Допустим, Геннадий. Но что насчёт Михана? Он-то тут при чём?

Четверо переглянулись и посмотрели на пятого. Михан осоловело моргнул и выдал:

— А я просто… мимо проходил.

— Михаил несколько раз пересекался с тем призраком, о котором я говорил ранее, — пояснил Геннадий. — Но, поскольку он лишён некоторых моральных и умственных качеств, не счёл нужным обратить внимание на некоторые странности…

— Слушай, Пряник, — разозлился Михан, — можно попроще?

— Ты дебил, — кратко перевёл Калина. — Геннадий, мы не будем ничего отрицать, а ты, будь добр, скажи… к чему это всё было и какой вывод?

Прежде, чем Геннадий снова открыл рот, вступила Кара:

— Тихо! Я догадываюсь, что сейчас будет. Философская революция… Да, мы с Ильёй сначала просто помалкивали, а потом помалкивали с разрешения, но… Это не касается нас, ребята. Это действительно страшно, и не надо лезть на обратную сторону из-за того, что мы обо всём догадались.

— Сама-то не болтай, — шикнул Калина. — Она имела в виду…

— У этой оболочки реальности есть название! — восхитился Геннадий, и это была первая человеческая эмоция, которую он выказал за всё время разговора. — Позвольте, я запишу.

— Не позволяю, — повысил голос Илья, — не пиши ни строчки, ты… Пряник. Ты молодец, что провёл такое исследование, даже немного завидно — мы с Карой предпочли сделать вид, что ничего не происходит. Но…

— Неужели вы не хотите избавить альма матер от зла? — вскинул брови философ.

— Ты зачтёшь траурным голосом Ницше и всё сразу станет хорошо? — ласково осведомился Калина, но у него от злости очки запотели. Кара восхитилась, правда, молча. — Нет, Гена, так не пойдёт. И не только Гена, это всех касается! Мы ничего не делаем и…