Страница 15 из 16
Корыстных целей у меня не было никаких. Я хотел только посмотреть на камни и положить их обратно. Я даже колебался, говорить ли Петру Петровичу, если найду их. Я боялся, что у него проснутся весьма понятные меркантильные расчеты и он вынесет бриллианты на свет Божий и обратит в деньги… Кроме того, мне, как естественнику, тоже интересно было прямо-таки с научной стороны посмотреть, во что превращается тело и ткани в склепах через сотню с лишком лет.
Две недели я ходил, как опущенный в воду, и все придумывал способы, как бы проникнуть в склеп. Можно было подкопаться под фундамент, можно было также отпилить ржавый замок, можно было, наконец, разобрать часть разрушающейся стены. Но все это не годилось; меня могли увидеть за работой и помешать мне. А я хотел проделать все тайно и в большом секрете.
Наконец я остановил свое внимание на ветхой крыше. С этой стороны мне повезло.
К моему громадному удовольствию я открыл, что один из угловых листов железа несколько отстал от своего соседа и приподнялся. С меня этого было вполне довольно. В ближайшую ночь, когда все в доме и в усадьбе спали, я был уже на крыше каплицы с большим похищенным на кухне ножом и работал. Работа моя длилась по меньшей мере часа три. С большими усилиями мне удалось оторвать лист с трех сторон и отогнуть его по четвертой. Образовалась глубокая дыра.
Я заглянул в нее, и мне стало вдруг страшно. Сразу вспомнились старые нянины сказки о мертвецах. Но я скоро победил в себе этот страх. Разве естественник имеет право бояться мертвых? Разве для него чужая забытая могила может быть страшною?
Следующие две ночи я расширял отверстие. Для этого мне пришлось оторвать еще два листа и расшатать и сдвинуть две полугнилые деревянные доски. Когда я кончил с этим, в моем распоряжении был вход, вполне достаточный для того, чтобы, понатужившись, влезть внутрь каплицы. Этот визит я решил отложить до завтра и тщательно прикрыл дыру оторванными железными листами.
Весь следующий день я провел в ужаснейшем волнении и не потому, чтобы меня беспокоила предстоящая ночью встреча с прахом Елены Ивановны, а потому, что я принужден был прибегнуть к воровству. Я должен был, не возбуждая подозрения, стащить из конюшни фонарь и украсть из чердака над сараем длинную веревку, протянутую под крышей для сушки белья.
Вероятно, я был очень смешон, пока совершал эти кражи среди бела дня; но, во всяком случае, они мне удались, и я незаметно перетащил свои трофеи к каплице и спрятал их в бурьян.
По мере того как приближалась ночь, я, вопреки ожиданиям, начинал все более и более волноваться и к ужину заволновался так, что даже Петр Петрович заметил мне за столом полушутливо:
– Что с вами? Вы или больны, или влюблены…
Наконец пробило одиннадцать. Все разошлись. К двенадцати заснул Алеша, и я был свободен. Выпрыгнуть в окно и пробраться неслышной тенью в парк к каплице было делом нескольких минут. Осмотревшись и отыскав в траве свои краденые доспехи, я быстро принялся за дело. Прежде всего я привязал к ближайшему дереву один конец веревки, а к другому концу ее привязал фонарь. Взобравшись на крышу, я разобрал листы, скрывавшие отверстие, и в зиявшую темную дыру стал осторожно спускать фонарь без огня. Когда он стал на землю внутри каплицы, я натянул веревку и спустился вслед за фонарем. Ноги мои коснулись пола. Я нашел в карманах спички и зажег свечку в фонаре.
Нужно сознаться, что при этом мое сердце билось страшно. Его стуки отдавались у меня даже в ушах. Но я ободрял себя тем, что естественник не должен ничего бояться. Для него не существуют покойники. Есть трупы, есть скелеты, но страшных покойников нет.
Подняв фонарь, я начал осматриваться.
Внутри каплицы не было ничего. Огонь стеариновой свечки осветил только пустые стены с облупившейся местами штукатуркой. Я ожидал встретить здесь затхлый воздух, летучих мышей и каких-либо гадов, населяющих, как это пишется в романах, старые могилы и подземелья, но ничего этого не было. По углам была только паутина.
Среди кирпичного пола, у самых моих ног лежала запыленная железная плита на проржавленных петлях и с кольцом. Она закрывала вход, в самую могилу.
Теперь мне надо было приподнять эту плиту.
Я поставил фонарь в сторону, взялся обеими руками за кольцо и стал тянуть. Плита как-то тоскливо скрипнула, но не подавалась. Я напряг все силы и потянул опять, но результат был тот же.
Сделав несколько попыток, я с грустью должен был убедиться, что все мои труды пропали даром. Мне одному ни за что не поднять плиты. В душу закралась страшная досада, смешанная с обидой. Я выпустил кольцо из рук, выпрямился и стал обдумывать. По счастью, меня озарила новая мысль. Я вынул из кармана перочинный нож и стал расчищать им в полу пазы между плитой и кирпичами свода. Песок и ржавчина подавались легко, и через четверть часа я обошел ножом всю плиту. Опять я взялся за кольцо и потянул. К моей великой радости, плита стала подниматься и скоро вышла из пазов. Но у меня не хватило сил поднять ее совсем и повернуть на петлях. Кольцо вырвалось из рук, и она, поднявшись на вершок, с тяжелым металлическим звуком грохнулась на старое место.
Я снова оказался в беспомощном положении. Но мне удалось преодолеть и это препятствие. Поднявшись по веревке вверх, я вылез через дыру в сад и тем же порядком вернулся в каплицу с двумя крепкими суками толщиною пальца в три.
Приподняв плиту, насколько хватало моих сил, я подсунул ногами в щель эти суки, ухватился за них как за рычаги и после громадных усилий открыл-таки упрямую тяжелую плиту. Я никогда не забуду, как зловеще заскрипела она на своих ржавых петлях.
Передо мною открылся склеп. В нем было темно. Теперь настала самая важная минута. Нужно было преодолеть все страхи и предрассудки, спуститься в чужую могилу и святотатственно открыть гроб.
Я ждал, что мое сердце станет биться сильнее и чаще, но, к удивлению, я почувствовал в себе необычайную храбрость и самоуверенность. Взяв в руки кухонный нож для того, чтобы вскрыть гроб и поднять его крышку, я вспомнил, что в глубоких ямах часто скопляются удушливые газы, и позаботился поэтому сначала опустить в могилу на веревке фонарь и следить за ним с живейшим интересом, рисуя в воображении полусгнивший глазетовый гроб, отвисшую клочьями парчу, крест на крышке гроба и прочие могильные аксессуары. Но когда свет фонаря рассеял вековой мрак могилы, кухонный нож сам собою выскользнул у меня из рук и упал на дно склепа. Но это произошло не от страха, а от неожиданности и изумления. Меня точно кто хватил по голове.
Моим глазам представилась невероятная картина. Гроб был раскрыт, и крышка его валялась в стороне. В гробу лежал скелет, подернутый истлевшим платьем и с неправильно разведенными на груди руками. На голове прекрасно сохранились седые волосы и обрамляли беззубый и безглазый череп. Ткань платья удивительно хорошо сохранила все складки. В том месте, где была когда-то шея, материя, окутывающая скелет, была приподнята, точно покойницу душило и она порывистым движением освободила себе воротник или же точно чья-то грубая рука дерзко рванула в этом месте за платье. На груди ее лежали недалеко друг от друга черная длинная коробочка и в двух вершках – круглая крышечка от нее. Но этим ужасы могилы не кончались. Рядом с гробом на полу валялся спиною кверху и лицом вниз другой скелет в истлевшем мундире. Одна рука его судорожно сжимала костяными пальцами борт гроба; другая была надавлена телом. Ноги приняли неестественное положение: одна была как-то странно согнута в колене, а другая почти выворочена и упиралась в бок гроба у ног. Эта нога запуталась шпорою сапога в отодранный позумент, окаймлявший вечное жилище Елены Ивановны.
Эта картина удивила меня. Мертвые не встают из гробов и сами крышек с себя не сбрасывают. Значит, здесь кто-нибудь хозяйничал. Но кто? Что за второй скелет в такой необычной для покойника позе и без гроба?
Это так заинтересовало меня, что я смело спустился вниз и стал присматриваться к покойнице поближе. Выпяченные складки платья у шеи показывали, что здесь была когда-то брошь и что эту брошь грубо сорвали. Раздвинутые руки и раскрытая коробочка ясно говорили, что чья-то святотатственная рука охотилась за бриллиантами. Но чья?