Усама

Тельце Крохи Раза не вынесло уколов. Кот метался по комнате с быстротой, какой Джо не видывал от него прежде, потом резко остановился и заполз под стул, вывернув ноги, тельце его сотрясалось от судорог. Он не сводил глаз с Джо, писая под себя, лежа в луже собственной мочи, не в силах шевельнуться. Джо положил его в коробку, не раздумывая, почистил, а потом прижал Кроху Раза к себе и почувствовал, как тот уходит: тельце на его руках обмякло, глаза оставались открытыми, но больше не видели Джо, не было и сердцебиения.

Он возненавидел фельдшерицу за то, что та сотворила, но еще больше себя возненавидел, что не остановил ее, не сказал ей, что Кроха Раз еще слишком мал, слишком слаб для уколов. Он позволил ей проделать это, потому что думал, что так и надо, и она тоже делала то, что считала правильным.

Ночью он схоронил Кроху Раза. Луне дня не доставало до полнолуния. Он выкопал ямку, положил Кроху Раза в землю в его коробке и засыпал ямку.

– Происходит посадка на рейс «Транс Атлантик эруэйз» до Парижа. Пассажиров просят пройти ко входу номер тридцать пять, – произнес по трансляции женский голос.

Джо встал, отрешившись от налетевших воспоминаний. Нынче только такие ему и являлись. Подхватив свой багаж, он глянул на большое табло с расписанием вылетов, где таблички с пунктами назначения и номерами рейсов, все еще неуверенно клацая, только-только распределялись по местам, и в этот момент почувствовал чью-то руку на своей руке, а чей-то голос вблизи произнес:

– Пожалуйста, не уходите.

Пораженный, он обернулся. Рядом стояла низенькая пухлая азиатка. Он не слышал, как она подошла. На ней были мешковатое платье и туфли на мягкой подошве, вздернутое лицо было обращено к нему, а взгляд близоруких глаз, казалось, умолял.

– Простите, – начал Джо, – но…

Женщина же сказала со вздохом:

– И вы простите меня. Вы счастливчик. Можете отыскать, куда идти. А я все никак. – Она отвела от него взгляд, переведя его на табло вылетов. Вздохнула, приговаривая: – Было бы лучше, если б было тихо, а слова высвечивались бы. Не как сейчас. Лучше бы… лучше было бы похоже на указатель к раю, так я иногда думаю. Только я не знаю, где мой рейс. Не знаю, к какому выходу мне идти. Я уже все их перепробовала.

Джо положил ладонь на плечо женщины. Сам не смог бы сказать, почему он так сделал. Что-то изнутри побуждало его откликнуться, прочувствовать ее боль – сработал не мозг, а сердце, чувство, и это ему самому было странно.

– Присядьте, – сказал он. – Позвольте мне принести вам что-нибудь поесть. Когда поешь, все становится лучше.

– Еда на борту, – слабо махнула рукой женщина. – Это все, что я могу себе позволить. И еще яблочный сок. Я никогда не пью спиртное в самолетах. Только яблочный сок. В таких прозрачных стаканчиках со складками. Теперь мне даже вкус его противен, но я уже не отступлюсь.

– Простите, – повторил Джо. Он не знал, что сказать. Чувствовал себя беспомощным перед нею. Женщина все еще разглядывала табло. Секунду-другую спустя Джо убрал свою руку. Ему показалось, что пожилая женщина успела забыть о нем, но тут он услышал, как она произнесла:

– Ступайте. – Говорила она очень тихо. – Мне не следовало подходить к вам. Но порой мне делается так одиноко… мы где?

– Бангкок, – ответил Джо.

– Бангкок? Я никогда прежде не бывала в Бангкоке.

Он оставил ее там. Женщина так и не отвела взгляда от расписания.

Черные туристические ботинки

Мужчина был наполовину ямайцем, наполовину англичанином и под два метра ростом. Выговор у него был южнолондонский, родился же он в Бромли, а учился в Кидбруке[11], в школе, носившей имя композитора и органиста XVI века Томаса Таллиса. У него были глубоко посаженные глаза и густые черные волосы, а еще в полых подошвах его черных туристических ботинок хранилось больше ста граммов тетранитрата пентаэритрита и пероксид пластик ацетона, высококачественной взрывчатки-пластида. Звали его Ричард Рейд.

Когда Ричард родился, отец его сидел в тюрьме. В шестнадцать лет Ричард окончил школу и к тому времени воровал чужие машины, уже ничуть не уступая папаше. Имел приводы и мелкие отсидки за хулиганство. «Меня не было рядом с ним, чтоб окружить его любовью и заботой, какие ему полагалось бы получать», – признавался впоследствии отец. Когда спустя несколько лет после своего первого ареста Ричард случайно столкнулся с папашей в каком-то торговом центре, Робин Рейд не поскупился на совет сыну. Мусульмане относятся к человеку по-человечески, поведал он. И у них в тюрьме лучше кормят.

После принятия ислама в Фелтем[12], заведении для юных правонарушителей, Ричард принял имя Абдул Рахима. Через несколько лет после этого он исчез. Мать его считала, что он в Пакистане. Сведения, полученные позже, дают основания полагать, что он проходил обучение в Афганистане. Вновь он выплыл в Амстердаме, где работал в ресторане. Из Амстердама отправился в Брюссель, а из Брюсселя – в Париж.

Декабрь выдался холодный и темный, дни были коротки. Семнадцатого числа Ричард купил в «Америкэн эйрлайнз» билет туда и обратно до Майами. Время в Париже он провел вблизи Северного вокзала, не останавливаясь ни в какой гостинице. Когда двадцать первого декабря он прибыл в аэропорт, вид у него был помятый.

Багажа у него не было. Сотрудники французской службы безопасности опросили Рейда, но не смогли отыскать причину для его задержания. Опоздав на свой рейс, он на следующий день вернулся в аэропорт и на этот раз успешно прошел на борт «Боинга-767».

Было субботнее утро. На борту находилось сто восемьдесят пять пассажиров. В подошвах ботинок Ричарда Рейда, как уже упоминалось, хранилась взрывчатка, а также детонатор. Когда самолет перешел на режим полета и после первой кормежки на борту (от какой Ричард отказался) в салоне пахнуло дымком. Стюардесса Эрми Мутардье увидела, что пассажир пытается зажечь спичку, и предупредила, что курить на борту не разрешается. Рейд пообещал перестать. И принялся ковыряться горелой спичкой в зубах. Сидел он у иллюминатора, рядом не было никого. Некоторое время спустя Мутардье, возвращаясь, увидела, что тот же пассажир сидит в кресле согнувшись. Она решила, что он курит. «Извините, – обратилась она к нему, – что вы делаете?» Пассажир не ответил. Когда же стюардесса потребовала ответа, Рейд повернулся в кресле, открыв зажатый между ног ботинок запал, и чиркнул спичкой. Мутардье вцепилась в него. Он отталкивал ее, пока она не отлетела и не перелетела через ручку кресла соседнего ряда. Мутардье побежала по салону с криком: «Держите его! Скорей!»

Кристина Джонс, услышав Мутардье, побежала на шум. Рейд сидел к ней спиной. С криком: «А ну перестань!» – стюардесса попыталась схватить его. Рейд, повернувшись, укусил ее в левую ладонь, вцепился зубами в мякоть под большим пальцем и не отпускал. Джонс закричала.

Когда злодей отпустил ее, Джонс откинула столик на соседнем с ним кресле. Пассажиры передавали бутылки с питьевой водой, какую лили на Рейда. Потом они пустили в ход ремни, провода наушников и пластмассовые наручники и связали его. Когда позже сотрудники ФБР попытались вывести Ричарда, им пришлось разрезать на нем несколько слоев пут.

«Считаю, мне незачем просить прощения за свои действия, – заявил Ричард Рейд на суде. – Я воюю с вашей страной. И воюю с ней не по причинам личного свойства… Так что можете судить, предоставляю вам судить. Не возражаю. Больше мне сказать нечего».

«Вы не вражеский военнослужащий, – определил судья Уильям Янг. – Вы террорист. Не солдат вы ни на какой войне. Вы террорист… Мы не идем на сделки с террористами. Мы не подписываем никаких документов с террористами. Мы выслеживаем их одного за другим и предаем правосудию. Вы террорист. Тот, кто повинен в преступлении, в попытке убийства множества людей. Охрана, в тюрьму его. Уведите».

11

Районы Большого Лондона (юго-восток).

12

Тюрьма Ее Величества Фелтем – тюрьма для подростков мужского пола, расположенная близ городка Фелтем в юго-западном Лондоне.