Страница 13 из 21
Командование Северо-Западного фронта приняло ключевые решения уже в первые часы войны. Так, в 9.45 22 июня, примерно через шесть часов после начала боевых действий, на свет появляется директива командующего фронтом на контрудар. Начинается она словами: «Противник занял танковыми и мотоциклетными частями Кретинга. В Таураге ворвались его танки и мотопехота. Видимо, противник пытается окружить части 8-й армии»[48].
В реалиях Второй мировой войны обороняющемуся жизненно важно было понять, где именно противник ввел элиту своих войск – подвижные соединения, т. е. танковые дивизии. Это направление требовало наибольшего внимания, поскольку именно подвижные (механизированные) соединения могли прорваться в глубину обороны и образовать кольцо окружения. Теоретически это не составляло большого труда: мехсоединения выделяются большой массой колесной и гусеничной техники. Но на практике быстро понять, где нас атакуют бронетехника поддержки пехоты, а где – танковая дивизия, было не так просто. Вождение войск делают искусством, а не ремеслом, именно такие моменты. Военачальнику нужно принять решение не поздно и не рано. Директиву войскам нужно писать не по первым сбивчивым донесениям, но и не в обстановке полной ясности, когда уже поздно принимать контрмеры. Как мы сейчас знаем, немецкие подвижные соединения в полосе советской 8-й армии были только под Таураге. На приморском фланге была только пехота и штурмовые орудия.
Однако выяснилось это далеко не сразу. Силы противника, атаковавшие 10-ю стрелковую дивизию, были оценены штабом 10-го стрелкового корпуса достаточно точно примерно в середине первого дня войны. Уже в оперсводке от 12.00 22 июня указывалось, что они составляют «до двух ПД». В оперсводке от 19.00 22 июня эта оценка сохранилась: «Перед фронтом [10 сд] наступает до двух ПД пр-ка». Действительно, активные действия в первый день войны были предприняты здесь двумя пехотными дивизиями немцев – 291-й и 61-й. В той же полуденной оперсводке говорилось: «На фронте 90 сд действует до двух ПД и одного танкового полка или мотодивизии»[49]. Слова «или мотодивизии» были вычеркнуты, и от руки было вписано «имеются моточасти». Это тоже соответствовало действительности – здесь наступали 11-я и 21-я пехотные дивизии. Тем не менее некоторая неопределенность сохранилась в донесениях корпусов в течение 22 июня. В 16.47 22 июня из штаба 10-го стрелкового корпуса было принято донесение: «К местечку Сковдас приближается мотомехчасть противника»[50].
Стандартным средством противодействия глубоким прорывам противника были собственные подвижные соединения. Считалось, что целесообразнее всего их использовать для фланговых контрударов. Еще утром 22 июня Кузнецов и Кленов решили использовать в контрударе соединения 12-го и 3-го механизированных корпусов. 23-я танковая дивизия 12-го мехкорпуса была нацелена на Кретингу, а остальные силы должны были ударить «по флангу и в тыл противнику, прорывающемуся на Таураге». То есть был задуман удар по обоим флангам наступающей на Шауляй группировки противника, классические «клещи». В 3-м и 12-м мехкорпусах осталось по одной танковой и одной моторизованной дивизии для этого контрудара. В разведсводке штаба Северо-Западного фронта к 18.00 22 июня указывалось: «На участке Шилале, Скаудвиле, Эржвилки, Юрбург наступают до трех пехотных дивизий и около одной танковой дивизии»[51]. Такой противник был двум неполным мехкорпусам «по зубам». Как мы сейчас знаем, в действительности здесь было две танковых дивизии. Еще одна танковая дивизия немцев (8-я) проскользнула незамеченной на Арёгалу.
Детализация контрудара была отдана Военным советом фронта на откуп командованию 8-й армии. В 14.00 22 июня появляется приказ № 01 войскам армии, в котором 23-й танковой дивизии приказывается нанести контрудар по приморской группировке противника «немедленно», а главными силами 12-го мехкорпуса – в 4.00 утра следующего дня. 3-му мехкорпусу точное время контрудара не задавалось, лишь было указано «2-й танковой и 84-й моторизованной дивизиями выйти к утру 23.6.41 г. в район Россиены для удара по противнику во взаимодействии с 12-м механизированным корпусом и 9-й артиллерийской бригадой противотанковой обороны».
В целом же следует признать, что 4-ю танковую группу штаб Кузнецова существенно недооценил. В журнале боевых действий Северо-Западного фронта об этом говорится вполне однозначно, в формулировках, не допускающих двойного толкования. Во-первых, там утверждается, что всего «до 50 танков атакуют Тауроген». Во-вторых, уже в записи, датированной 8.30—9.00, прямо сказано: «Главная группировка до 500 танков прорывается на Кальвария – Алитус. Такая группировка и действия войск врага невольно наталкивают на вывод, что главные усилия противник направил на Алитус – Вильно»[52]. Нельзя не отметить, что оценка танковых сил противника под Алитусом в 500 машин не сильно завышена. Там действительно было 494 танка 7-й и 20-й танковых дивизий, а с учетом саперных «единичек» – даже 518 бронеединиц. Часто советская разведка завышала силы противника. Но в данном случае оценка оказалась близка к реальности.
Сгоревший под Алитусом танк БТ. На заднем плане виден подбитый и сгоревший немецкий Pz.IV
Подводя итоги дня, штаб фронта констатировал: «Главный удар противник наносил – Кальвария – Алитус – Вильно, вспомогательные: Вилькавишкис – Каунас; Тильзит – Шауляй»[53].
Можно было бы предположить, что именно на Алитус будут нацелены самые сильные резервы. Однако задачу парирования главного удара противника штаб Кузнецова делегировал Верховному командованию. Если относительно наступления противника на Таураге у Военного совета Северо-Западного фронта сразу созрел план с ударом двумя мехкорпусами по флангам, то прорыв противника в полосе 11-й армии заставил просить помощи у Москвы. В том же донесении от 9.35 22 июня Кузнецов писал:
«Крупные силы танков и моторизованных частей прорываются на Друскеники. 128-я стрелковая дивизия большею частью окружена, точных сведений о ее состоянии нет. Ввиду того что в Ораны стоит 184-я стрелковая дивизия, которая еще не укомплектована нашим составом полностью и является абсолютно ненадежной, 179-я стрелковая дивизия – в Свенцяны также не укомплектована и ненадежна, так же оцениваю 181-ю [стрелковую дивизию] – Гулбенэ, 183-я [стрелковая дивизия] на марше в лагерь Рига, поэтому на своем левом крыле и стыке с Павловым[54] создать группировку для ликвидации прорыва не могу»[55].
Это «не могу» со стороны выглядит не лучшим образом. Тем не менее следует признать, что своя правда у Кузнецова все же была. Раз на границе оказались вытянутые в нитку на широком фронте дивизии, значит, в распоряжении Верховного командования есть достаточно крупные силы, предназначавшиеся для первой операции. Эти крупные силы в распоряжении Москвы действительно были, но они только еще сосредотачивались на рубеже Западной Двины и Днепра. Немедленно затыкать брешь на стыке Северо-Западного и Западного фронтов было нечем.
Вечером 22 июня на свет появился и был разослан в округа весьма интересный и знаковый документ, известный ныне как Директива № 3. Она была отправлена из Москвы в 21.15 22 июня. Уже первая строка Директивы имела прямое отношение к тому, что происходило в Прибалтике: «Противник, нанося удары из Сувалкского выступа на Оолита [Алитус. – А.И.]…» То есть информация из штаба Кузнецова была принята к сведению и использована в постановке задач. Соответственно общая задача для войск Красной армии в Прибалтике звучала следующим образом:
48
СБД. № 34. С. 38.
49
ЦАМО РФ, ф. 344, оп. 5554, д. 71, л. 54.
50
ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 64, л. 8.
51
СБД № 34. С. 40.
52
ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 200, л. 4.
53
ЦАМО РФ, ф. 221, оп. 1351, д. 200, лл. 4–5.
54
Павлов Д. Г. – генерал армии, командующий войсками Западного фронта.
55
СБД № 34. С. 37.