Зомби (ЛП)

ЗДОРОВЯК был наиболее перспективным, потому что тогда я, думаю, уже научился искусно управляться с ножом, это умение, которое приобретаешь с практикой, и чтобы добраться ножом до «лобной доли» я использовал молоток, как писал доктор Фриман, вместо того чтобы просто бить по рукояти ладонью, как раньше. Кроме того, ЗДОРОВЯК, как ни странно для полуниггера, полуиндейца-гурона, вылетевшего из колледжа бейсболиста-шлюхи-барыги, был таким здоровым, в смысле, имел здоровый вид, черные волосы, густые и блестящие, и кости, такие длинные и прочные, мускулы, плоский живот и волосы на груди, и член размером с кровяную колбасу, кожу насыщенного сливово-черного цвета, я с ума сходил, проводя по ней языком и сжимая ее в зубах. Даже его пальцы на ногах, большие пальцы! — ДА Я ПРОСТО С УМА ПО НЕМУ СХОДИЛ. И все же ЗДОРОВЯК подвел меня, как и прочие, потому что после операции уже не приходил в так называемое сознание и, подобно ИЗЮМНЫМГЛАЗКАМ, стал втягивать воздух этими отрывистыми всхрапами после того, как я вытащил губку, решив, что он ею давится. «Эй? Ну что же ты? С тобой все в порядке, попробуй открыть глаза?» Но левый глаз, в который я попал ножом для колки льда, вытек, а правый вел себя не лучше, закатился ему в череп, будто неизвестно что, а не глаз. ЗДОРОВЯК прожил, думаю, около пятнадцати часов, и отдал концы, когда я трахал его в задницу (у себя в кровати, а не в ванне) чтобы надрессировать, как ЗОМБИ, до меня дошло, что он мертв, лишь когда я проснулся посреди ночи по нужде и почувствовал, какой он холодный, его руки и ноги по-прежнему обвивали меня так, как я их на себя закинул, и его голова покоилась у меня на плече, но ЗДОРОВЯК уже коченел, и я перепугался, решив, что застрял в его объятиях!

Мои первые три ЗОМБИ — не потянут даже на двойку.

И все-таки К_ П_ не утрачивал надежды. И я не утратил ее по сей день.

20

КАК ДУРАЦКАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ МОЖЕТ ИЗМЕНИТЬ ЖИЗНЬ.

Я ждал одного парня, юного студента из Уэйн-Стейт, у фонтана в парке Гранд-Серкус в центре Детройта, это было жаркой и душной летней ночью семь или восемь лет назад — К_ П_ один в городе на выходные, свеж как младенец среди алкашей у загаженного голубями фонтана, по уши залитых бормотухой и герычем, среди них бывают такие конченые, что молодого можно спутать со старым, белого с черным, глаза у них налиты кровью или затянуты гноем, а кожа плесенно-серая, как у выкопанных трупов. Это было, кажется, как раз в тот период, когда я ходил на курсы риэлторов в Маунт-Вернон — идея моей старшей сестры Джуни, и, наверное, вполне разумная, просто из этой затеи ничего не вышло. Может я и сам пил, но пьян не был, это точно, я никогда не напиваюсь до того, что называется В СТЕЛЬКУ, я прочно стоял на ногах и смотрел прочным взглядом, весь прочный как сталь. Я был чертовски хорош в своих облегающих джинсах и кожаной куртке цвета паломино, которую надел ради стиля, невзирая на тридцатиградусную жару, мои волосы были словно крылья, смазаны маслом, зачесаны назад и заправлены за уши. Только недавно пришел в себя после того, как заснул и резко пробудился, не сразу сообразив, что нахожусь на галерее одного из больших, старых и роскошных кинотеатров на Вудвард-авеню, ПЫЛКАЯ МУЖСКАЯ ЛЮБОВЬ И ЗАПРЕТНЫЕ НАСЛАЖДЕНИЯ. И наступила полночь, и я гудел от электричества, хотя Вудвард и Гратиот совсем опустели. И я ждал своего знакомого и ждал, а он так и не пришел, и я жалел о том, что потратил половину субботней ночи впустую, и с досады пошел по барам на Гранд-Ривер, и должно быть, набрался, а потом шел себе по дороге, и тут сзади напали двое или трое неизвестных, а может, их было и больше, еще кто-то стоял на стреме, банда ниггеров? — обычные подростки, но крепкие, сильные и вусмерть обдолбанные, с улюлюканьем повалили меня на грязный асфальт, словно гоняли мяч на футбольном поле, и давай ПИНАТЬ ПИНАТЬ ПИНАТЬ с воплями «Где твой бумажник, чувак? Где бумажник?» Я лишь недавно видел на перекрестке патрульную машину, но никто не пришел мне на помощь, если вокруг и были свидетели, они не утруждались и шли себе дальше, или останавливались посмеяться, глазея на то, как колотят бледнолицего, на его разбитые очки и окровавленный нос, и чем больше он корчился как рыба на крючке, тем громче они ржали и орали, раздирая мою куртку цвета паломино, и бумажник они отобрали первым делом, но продолжали издеваться, скандируя «Где твой бумажник, чувак? Где бумажник?» как будто это слова какой-то ниггерской песни, а может, это и была ниггерская песня. И я всхлипываю и пытаюсь сказать: «Нет! не бейте! о нет пожалуйста! нет, НЕТ!», даже не как школьник, а как младенец, и ссу в штаны, и даже не замечаю, когда все заканчивается и они убегают, я все всхлипываю, пряча лицо, скрючившись, как большой червяк, стараясь защитить живот коленями, и много времени спустя кто-то подходит, чтобы меня осмотреть, и спрашивает «Парень, ты живой? Тебе скорую вызвать или как?»

А на следующий день, когда я увидел свое лицо, меня осенило.

Я щурился, склонившись близко к зеркалу, без своих очков, и там было это ЛИЦО! это невероятное ЛИЦО! избитое и перебинтованное (и сквозь бинты уже проступала кровь) и перешитое (в общей больнице в Детройте на три глубокие раны мне наложили более двадцати швов), с разбитыми губами и отеками, и с этого лица смотрели почерневшие от кровоподтеков НЕИЗВЕСТНЫЕ МНЕ ГЛАЗА.

И тогда я понял, что способен надеть ЛИЦО НЕИЗВЕСТНОГО. Которого не узнает НИКТО НА ВСЕМ СВЕТЕ. Я мог бы путешествовать по миру КАК ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК. С таким лицом я мог бы вызывать ЖАЛОСТЬ, ДОВЕРИЕ, СОЧУВСТВИЕ, ИЗУМЛЕНИЕ И БЛАГОГОВЕНИЕ. Я мог бы ВЫЖРАТЬ ТВОЕ СЕРДЦЕ и ты, ублюдок, об этом в жизни не догадался бы.

21

Звонил телефон, это была мама. Спросила, как дела, и я рассказал. Спросила, как моя учеба в техколледже, и я рассказал. Спросила, как мои носовые пазухи, и я рассказал. Спросила, как работа управляющим (что было папиной идеей для К_ П_, а не маминой), и я рассказал.

Разве не прошло еще полгода с тех пор, как я в последний раз был у зубного, спросила мама, и я сказал, что не знаю, и мама сказала, ей кажется, что полгода уже прошло, а то и год? и разве я не помню, сколько мне пришлось лечиться у зубного десять лет назад из-за того, что я отказывался ходить на регулярный осмотр и чистить зубы, и я ответил, и мама спросила, записать ли меня на прием? у доктора Фиша? Я стоял с телефонной трубкой в руках и смотрел, как за открытой дверью дальше по коридору возле почтовых ящиков парень по имени Акил разговаривает с другим, по имени Абделла, и гадал, о чем они говорят. Если бы я только мог их слышать, если бы знал их язык.

22

Не мог вспомнить, где я их спрятал. Обшаривал балки, покрытые паутиной и высохшими оболочками насекомых, и рука ничего не находила. ОЧКИ С КРУГЛЫМИ ЛИНЗАМИ И ОПРАВОЙ ИЗ ПРОЗРАЧНОГО ПЛАСТИКА. В школе, в соседнем ряду — его шелковистые волосы и лицо, на которое я смотрел, и свет отражался в ответ от его очков, будто между нами была ТАЙНАЯ СВЯЗЬ.

Только вот ее не было.

А может, и была, но он ее отрицал. Если я становился слишком близко в очереди в столовой, он меня отталкивал. Брюс и его друзья — я проскальзывал к ним за спины и притворялся, что стою вместе с ними, иногда прижимался к ним, к чьей-нибудь мальчишеской спине.

БРЮС БРЮЮС БРЮЮЮЮС! шептал я, стискивая во рту пальцы и уткнувшись ртом в промокшую от слюней подушку.

В моих снах случалось чудо, и я становился БРЮСОМ.

Его родители пришли поговорить с мамой и папой. Я спрятался, прислушиваясь к их жутким голосам. Наконец за мной явился папа — «Квентин! Квен-тин!» — он был весь красный, с запотевшими очками и мелко дрожащей бородкой, когда нашел меня, свернувшегося за мусорным ведром в кухонном шкафчике под мойкой, будто большая улитка. «С чего это ты вздумал от меня прятаться, сын? Думаешь, от меня можно спрятаться?» Привел меня за руку в гостиную, где на диване с обивкой из кремовой парчи сидела мама, натянуто улыбаясь, и двое незнакомцев, мужчина и женщина, родители Брюса, их лица были злыми, а взгляды — словно битое стекло, и папа стоял, положив руки мне на плечи, и спрашивал ровным голосом, как кто-то в теленовостях, специально ли я сделал Брюсу больно? специально ли я намотал цепь от качели ему на шею и наголову? и я сунул пальцы в рот, я был застенчивым и глуповатым на вид ребенком с широко распахнутыми глазами, и на моем лице легко отражался малейший испуг. Я разглядывал ковер и маленькие круглые пластиковые штучки, на которых стояли кофейный столик и диван, они были нужны, чтобы сберечь ковер, и я гадал, есть ли у них название, и кто вообще стоит за НАЗВАНИЯМИ, почему мы являемся теми, кто мы есть, и так приходим в мир — один из нас БРЮС, а другой КВЕНТИН. Мама быстро заговорила своим высоким голосом, и папа спокойно прервал ее, сказав, что я обязан ответить, мне семь лет, а это сознательный возраст. И тогда я заплакал. Я сказал им — нет, это Брюс, это Брюс сделал мне больно, напугал меня, пригрозив, что задушит цепью от качели, потому что я отказывался трогать у него между ног, но я вырвался, вырвался и прибежал домой, я горько плакал, у меня были ссадины на локтях и коленях и грязь на одежде.