Страница 11 из 74
И помимо всего этого я собирался во второй раз в жизни принять командование кораблём. Я с содроганием вспомнил те мгновения на шканцах обречённого «Хэппи ресторейшн» в Чатеме прошлым летом, когда зачитывали мой приказ о вступлении в должность и я чувствовал на себе внимательный взгляд ста тридцати пар глаз, безошибочно оценивающих меня как невежественного расфуфыренного попугая, ставшего капитаном военного корабля по той лишь причине, что его брат оказался другом короля. Все, начиная с Олдреда и заканчивая десятилетним поварёнком, точно знали, что я был самым младшим офицером крошечной армии роялистов в изгнании и принимал участие в единственном сражении на берегах Дюнкерка, где эта армия была стремительно разбита смертоносной комбинацией французов и «железнобокой» конницы Кромвеля. В сражении на суше! Им также было отлично известно, что до вступления в командование кораблём я лишь один раз выходил в море, по сути, не более чем простым пассажиром. По мнению команды «Хэппи ресторейшн», я не лучше подходил на роль капитана, чем Дамарис Пэйдж, знаменитая гетера с Друри–Лейн, и, милостивый Иисусе, как же правы они были! И как жестоко бедняги поплатились за это!
В этот раз всё будет совсем по–другому, поклялся я себе, и, развлекая лишь пустую дорогу впереди, начал вслух репетировать чтение приказа, это мистическое и основополагающее таинство принятия новым капитаном командования королевским кораблем. Оконфузившись к югу от Гилфорда, когда скрытые кустами батраки на привале услышали моё выступление и высмеяли меня как полоумного, я стал осторожнее и быстро нашёл подходящий тон. На этот раз я буду уверен и внушителен. Я направлю свои слова к передней части корабля, как я по–прежнему называл бак, и буду одет скромно, но впечатляюще, а чёрный плащ, позаимствованный у графа Рейвенсдена, будет развеваться за моей спиной.
К тому времени, когда я остановился, чтобы отдохнуть и напоить коня, я был уверен в своей речи и способности выполнить возложенную королём задачу. В этот раз я буду знать, что делаю. На борту «Хэппи ресторейшн» плебейское ремесло навигации казалось мне ниже достоинства капитана корабля, к тому же сына графа, и сотня человек из–за этого погибла. В этот раз я завершу миссию, невзирая на трудности, и приведу «Юпитер» и его команду домой в целости. Такой успех принесёт мне не только почёт и прощение. Если я преуспею в мероприятии столь важном для самого короля — сохраню одно из его королевств, ни больше ни меньше, то заслужу награду. И какая награда будет более подходящей или более желанной, чем назначение в лейб–гвардию?
Когда я выезжал из захудалой таверны в Питерсфилде после лёгкой трапезы из хлеба и эля, взошло солнце, и мои возвышенные мечты воспарили до самых небес. Несомненно, спасение шотландского престола стоило больше, чем простого назначения, оно стоило посвящения в рыцари! Сколько себя помню, я по несколько раз в день представлял этот ритуал, и вот теперь почти ощутил, как королевский меч касается моего плеча, и произнёс про себя волшебные слова, воплотившие мечту всей моей жизни: «Встань, сэр Мэтью Квинтон!» Мне вспомнилось, как дядя Тристрам, усадив меня к себе на колено, старался вернуть к жизни разбитое смертью отца детское сердце историями о благородных рыцарях, о Хотспуре, Чёрном Принце и о сэре Филипе Сидни. Он рассказывал мне легенды Круглого Стола о Ланселоте, Галахаде и своем тёзке–рыцаре Тристраме. Я заучил почти всего старого Мэлори наизусть, ещё не достигнув десяти лет, и, поощряемый дядей, думал о своём павшем отце как о рыцаре прежних времён, пустившемся без страха и упрёка навстречу славе и бессмертию в битве при Нейзби. Когда суровой зимой пятьдесят третьего моя сестра–близнец умирала от горячки в Рейвенсден–Эбби, я винил в этом Кромвеля и его солдат нового образца, за пару дней до того обшаривших дом в поисках писем от брата и до смерти испугавших несчастную слабеющую Генриетту. И когда мы похоронили её рядом с отцом и дедом, мне представлялось, как я, угрюмый рыцарь в доспехах, рублю весь отряд в клочья и, промчавшись по галереям самого Уайтхолла, насаживаю лорда–протектора на копьё, как поросёнка на вертел. Вот что значит быть рыцарем!
Внезапный ливень развеял мои грёзы. Я ехал среди небольших холмов, ведущих к возвышенности Даунса. Вся земля по обе стороны дороги была усеяна пнями, немыми свидетелями гибели английских дубрав, пошедших на военные корабли Кромвеля и на уплату его долгов. Такой пейзаж и злой весенний дождь, бьющий в лицо, остро напомнили мне о горькой истине: рыцарство ныне стало достоянием толстых городских лавочников. Дед короля Карла, Яков I, даже ввёл баронетство — по существу, наследуемое рыцарство, которое могло быть продано тому, кто заплатит больше. Неотёсанные сыновья и внуки таких баронетов расхаживали теперь при дворе как павлины, обращаясь друг к другу «cэр Червяк» и «cэр Болван». Хуже того, чтобы не допустить повторения своих скитаний, король Карл разбрасывал титулы, как крошки, тем, кто так недавно были его заклятыми врагами, людям вроде моего зятя, сэра Веннера Гарви, активного члена кромвелевского Охвостья от какого–то захудалого местечка в Йоркшире и доверенного советника самого лорда–протектора. Сейчас он входил в число основателей так называемого парламента кавалеров, от которого все ожидали полной поддержки восстановленного короля, но, увы, напрасно. Веннер Гарви — раболепный мерзавец, принимавший щедрые подарки из рук короля и обличавший его (за спиной) как атеиста и распутника. Бедная Элизабет, даже право называться леди Гарви и три тысячи годового дохода, соблазнившие нашу мать на этот брак, не могли окупить необходимость делить постель и тело с этой отвратительной пародией на рыцарскую честь.
Когда я поднялся на Портсдаун–Хилл, то снова пребывал в горьком и подавленном настроении. Живот скрутило, и было слишком жарко, несмотря на промокшую одежду. Я придержал коня, чтобы рассмотреть открывшуюся внизу панораму. Невдалеке поднимался дымок из труб Портсмута, приткнувшегося в уголке низкого острова, что тянулся к югу от старых римских стен до замка Портчестер прямо подо мной. Единственный мост через узкую протоку соединял этот зловонный болотистый клочок земли с берегом. Над неказистыми городскими строениями возвышалась квадратная башня церкви Святого Фомы, лучший морской ориентир на многие мили. А дальше слева виднелся королевский флаг, развевающийся над приземистым округлым замком Саутси, вторым и последним достойным внимания зданием на всём острове.
Вдоль пристаней верфи и по всей гавани высился лес мачт, самые высокие из них принадлежали легко узнаваемой махине «Ройал Чарльза», в прошлом «Нейзби» — кораблю, на котором король вернулся на родину. Я не задержал на нём взгляда. Моя цель находилась дальше, за узким входом в гавань с её серокаменными фортами. Пролив Солент раскинулся от берегов Портсмута до острова Уайт, тёмно–серого пятна суши вдали. Здесь, меж двух берегов, стояло на якоре несколько десятков кораблей. Я не стал обращать внимания на явно торговую флотилию, отправляющуюся, надо полагать, с западным ветром через Даунс в Северное море. Ближе к Уайту было ещё несколько судов, однако даже в те дни моего глубокого невежества в мореходстве, я понял, что они слишком малы и пузаты для королевского флота. Итого остались всего два корабля, стоявшие у Госпорта, перед входом в гавань Портсмута. Даже без подзорной трубы я различил, как треплются на крепком западном ветру большие королевские вымпелы. Ближе ко мне находился более крупный корабль, по–видимому, «Ройал мартир». А за ним…
Несколько минут я угрюмо глядел на далёкий тёмный корпус, поступающий под моё командование. Вот он — корабль его величества «Юпитер», и на нём зиждутся все мои надежды, моя судьба, а возможно, и сама жизнь.
Я въезжал в Портсмут на закате. Стражник у ворот поначалу был груб и небрежен, но взгляд на мои бумаги резко призвал его к порядку. По дороге я подумывал остановиться в таверне и отправиться на корабль утром, но вспомнив, насколько это дело для короля срочное, решил перебраться на борт немедленно. Для этого мне нужно было найти шлюпку с «Юпитера», а значит, сначала нужно разыскать кого–нибудь из команды. Я прогрохотал по тихим ровным улочкам Портсмута, отвечая на редкие оклики дозорных и ополченцев, спустился по Хай–стрит к Святому Фоме и миновал дом, где умер великий герцог Бекингем. Бедняга Джорджи Вильерс, как называла его моя мать — и это естественно, ведь они с отцом были хорошо знакомы с герцогом. Любимец как короля Якова, так и первого короля Карла, Бекингем успешно управлял Англией за каждого из них по очереди, бездумно развязав ненужную войну против французов и испанцев одновременно, и погиб от ножа дешёвого убийцы, когда планировал ещё одно безнадёжное вторжение флота во Францию.