Страница 6 из 12
Русское мнение, исходящее от людей даже высокостоящих в императорской России, встречалось англичанами с добродушным снисхождением, похлопыванием по плечу и с той типичной английской веселостью, которая заставляет людей совершенно не различать, имеют ли они дело с очень умным и хитрым человеком или с совершенным простаком.
Результат этого русско-английского обмена мнений всегда был один и тот же. Англичане всегда все делали по-своему и всегда неудачно.
Вновь изобретенные карельские части были сформированы, обучены и вооружены англичанами весьма хорошо. Форма у них была совершенно как и в британской армии, но в виде отличия они носили на фуражке медный «трилистник». Карельский флаг также состоял из трилистника на оранжевом поле.
Офицеры этих частей были почти целиком назначены из рядов английских войск.
Трудно себе даже и представить, сколько политической нетерпимости, ссор, борьбы и затруднений внесло в жизнь края это формирование. Окрепшие впоследствии части эти не хотели подчиняться русскому командованию. Ценный для мобилизации элемент был употреблен на организацию фантастических частей, а русские части было нечем пополнять.
В гражданскую часть управления краем это «самоопределение» внесло путаницу неописуемую.
Немного забегая вперед, я должен упомянуть, что всего лишь полгода спустя я по просьбе того же генерала Мейнарда произносил речь этим самоопределившимся карелам, угрожая им всякими репрессиями за их недостойное поведение.
Вместе с генералом Звегинцевым я нанес визит В.В. Ермолову – главе Мурманской краевой администрации. Василий Васильевич произвел на меня чарующее впечатление. Образованный, молодой, полный энергии – это был настоящий генерал-губернатор. Местные условия он знал уже великолепно и пользовался авторитетом не только среди администрации, но и среди населения края, самого разношерстного, а на линии железной дороги и беспокойного. Как это ни странно, но даже англичане считались с мнением Ермолова и искренно его уважали.
От Ермолова я попал к генералу Мейнарду. Довольно еще моложавый, лет сорока может быть, он на меня произвел впечатление человека энергичного, здорового. Мы с генералом Мейнардом обменивались лишь общими впечатлениями и много говорили о войне и победе, ставшей уже совершившимся фактом.
Вечером я обедал у Мейнарда. Хорошо устраивались англичане даже и на Мурмане. Барак генерала был отлично отделан свежим деревом, циновками и сукном. Я обедал в кругу офицеров его штаба и адмирала, командующего эскадрой.
Обед был отличный, портвейн превосходный. Прислуга в белоснежных куртках, отлично обученная и выдрессированная. Никто не умеет жить с таким комфортом в самых необычных условиях, как это делают англичане.
На следующий день утром я получил приглашение прибыть к 7 часам вечера на английский крейсер, идущий в Архангельск.
Часам к шести за мною был послан моторный катер, который живо домчал меня до довольно далеко стоявшей громады крейсера, я вошел по трапу, команда отдала мне честь, и вот я – в капитанской каюте за отлично сервированным к обеду столом.
Моими спутниками до Архангельска оказались граф Мериндоль, о котором я уже упоминал выше, и г. Янг из состава дипломатической миссии в Архангельске.
Янг сразу заинтересовал меня своею осведомленностью и отличным знанием всех экономических вопросов в крае. Впоследствии Янг был начальником той эмиссионной кассы, которая выпускала в Северной области русские рубли, обеспеченные фунтами стерлингов.
Путешествие до Архангельска прошло совершенно незаметно. Я люблю море, чуть-чуть знаю его. Полтора дня на иностранном военном судне, возможность пробыть все это время на капитанской рубке, относительно хорошая погода – все это было удовольствием и отдыхом.
К устью Двины мы подошли к полудню 19 ноября и бросили якорь, не входя в реку, далеко на открытом море. Навстречу нам вышла целая флотилия буксиров; на крейсере ожидали приезда из отпуска генерала Пуля и, как говорили, еще и русского какого-то начальства, что, вероятно, относилось ко мне.
Операция перехода на буксиры оказалась не из легких. Крейсер стоял как скала, но буксиры бросало до того, что ломало трапы.
Наконец мы на буксире. Покачало часа полтора в море, и вот мы вошли в Маймаксу – судоходный рукав Северной Двины. По обоим берегам замелькали огни.
Часам к 6 вечера показалось уже море огней, замелькали силуэты больших судов, церквей, каких-то башен. Показался Архангельск. В 7 часов вечера мы причалили к Соборной пристани, и я по мосткам сошел на мостовую города, где мне предстояло пережить грустную эпопею, которая кончилась эвакуацией.
III. Архангельск
На соборной пристани меня встретил комендант города полковник Трагер, красивый офицер, с маленькой георгиевской розеткой на груди, без погон, в шинели офицерского образца.
В сопровождении расторопного адъютанта я двинулся на извозчике мимо гостиного двора – в гарнизонное собрание.
Я люблю шутку даже и в серьезные минуты. Въезжая в архангельские улицы, я процитировал моему спутнику Б.В. Романову первые строки из «Мертвых душ» о том, как в ворота такого-то губернского города «въехала бричка».
Поставив свои чемоданы в отведенной мне комнате, я поднялся наверх в большую залу-столовую и здесь съел своего первого архангельского рябчика. Эти рябчики потом меня преследовали, так как в течение зимы их приходилось видеть за столом пять раз в неделю.
Столовая была наполнена, так сказать, бывшими офицерами, которых можно было угадывать лишь по орденским ленточкам на фантастических костюмах защитного цвета.
Тогда же произошла моя первая встреча с С.С. Писаревским. Старый мой сотрудник еще по Владимирскому училищу – Сергей Сергеевич, в чине полковника, состоял для связи между британским командованием и русскими войсками.
Писаревского я нашел глубоко разочарованным в положении дел, и даже больше – я сказал бы, что он даже с недоверием относился к возможности формирования русских частей и приведения в порядок офицерского состава.
Довольно неопрятное собрание, понурый вид офицеров, кое-как одетых и невыправленных, рассказы и встречи этого вечера произвели на меня впечатление удручающее.
Раньше чем перейти к описанию моих первоначальных шагов на служебном поприще, я кратко охарактеризую, что, собственно, собой представляла область в двадцатых числах ноября 1918 года.
Силы союзников, высадившихся в начале августа 1918 гола в Архангельске, были трагически малочисленны. Всех союзных войск было всего около 30 рот, усиленных небольшими добровольческими, почти целиком офицерскими отрядами.
Отдельные группы этих войск, постепенно продвигаясь от Архангельска по всем направлениям, заняли, вернее, закупорили, все подходы к Архангельску по долинам рек, являющихся сосредоточием возможных на Севере путей сообщения. Этим свойством и объясняется тот секрет, что небольшие части могли удержать область в своих руках в течение полутора лет. Кроме долин рек были заняты и Мурманская и Архангельская железнодорожные линии[2].
Мобилизация первых 3 месяцев собрала около 4 тысяч штыков, в архангелогородских казармах. Командование войсками, бывшее в руках последовательно у капитана 2-го ранга Чаплина, а затем у полковника Дурова, по чисто политическим причинам не могло управиться со своей трудной задачей.
Именно здесь я снова, как и в истории генерала Звегинцева, хочу подчеркнуть, что в революции и гражданской войне инициаторы и борцы, кладущие первые камни в основание дела, чаще всего попадают в невыгодное положение. Чаплин устроил переворот, арестовав временное правительство области, не управился с обстановкой, когда на месте правительства образовалось пустое место, и оказался в положении амнистированного полуизгнанника.
Николай Андреевич Дуров, вызванный правительством, попал в водоворот и правых, и левых течений и был именно тем козлом отпущения, на спине которого правительство убедилось в несовершенстве военных приемов Гучкова, Керенского и компании.
2
Таким образом, начиная с Запада получились следующие направления операций: 1. Мурманская железная дорога. 2. Долина р. Онеги. 3. Архангельско-Вологодская жел. дорога. 4. Долина р. Емцы и Средь-Мехреньги. 5. Долина р. Ваги. 6. Долина р. Сев. Двины. 7. Долина р. Пинеги. 8. Долина р. Мезени. 9. Долина р. Печоры. Все эти направления были заняты как бы охранением, под прикрытием которого должны были мобилизоваться русские национальные силы.