Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 21 из 22



А что делала отборная 15-я армия? Она была направлена на запад, 4 июля прошла с боями 4—10 км и, как мы знаем, встала, не продвинувшись вперед в течение всего дня 5 июля. Она отказалась от преследования, поручив его слабой конной бригаде. 6 июля отмечается движение самой северной правофланговой 54-й дивизии, которая внезапно изменила направление с западного на юго-западное, на направление марша из Лужков на Глубокое. Пан Тухачевский не пишет, получила ли и 15-я армия 6 июля приказ отказаться от Седана и изменить прежнее направление своего марша. Это отражено только в приказе от 7 июля, отданном из Смоленска в 9.40 утра. Пан Сергеев приводит его полностью. Пан Тухачевский изменяет направление 4-й армии с южного на западное, 15-й с западного на юго-западное на Молодечно; что касается 3-й армии, то ей приказано продолжать выполнение ранее поставленной задачи, то есть продвигаться в направлении Минска.

Из всех этих данных очень трудно понять, когда же п. Тухачевский отказался от идеи Седана и какое влияние оказало на него это топтание на месте всех его армий 5 июля. Я склонен думать, что донесения, поступающие в далекий Смоленск в течение двух дней боев и переходящие через фильтры армейских командований, были очень противоречивы, и п. Тухачевский колебался в принятии однозначного решения, что проявилось в его уступках подчиненным, в частичном, а потом и полном отказе от седанского замысла. В этих колебаниях ему эхом отозвались идеи недавнего прошлого, географическо-геометрический образ мышления, связанный со «Смоленскими воротами» и поворотом войск на 90º в новом направлении. Результатом этих колебаний и такого образа мышления явился отказ от преследования, потеря контакта с противником и медленное топтание на месте большей части войск п. Тухачевского, вращающихся в полусне вокруг какой-то воображаемой оси. Благодаря такому круговому танцу наши войска целыми и невредимыми вышли из операции, даже несмотря на приказ генерала Шептицкого, заставлявший их отступать в неестественном и, добавим, ненужном направлении. Только благодаря этому ген. Желиговский, представляющий отнюдь не главные наши силы, как это пытается показать п. Тухачевский, и, отнюдь не расстроенный своим поражением, казался п. Тухачевскому «раздавленными» и «разгромленными» остатками армии, в беспорядке отступающими на запад, в «поставском направлении». Силы и искусства управления в этом первом сражении «похода за Вислу» я также не могу усмотреть. Войска п. Тухачевского слишком часто топтались на месте, робея перед «разгромленным» противником, а их командующий метался между Седаном, который не получился, и «тараном», которого опять же п. Тухачевский осуществить не смог. К тому же в середине сражения, когда сорвался Седан, сам военный вождь прерывает боевые действия и преследования, переметнувшись на таран и геометрические развороты, оставляя тем самым свободу действий противнику.

А противник уже с 5-го числа ищет свободы действий. Приказ ген. Шептицкого, отданный в середине этого дня, предписывает всей армии оторваться от противника, чтобы и получить эту свободу. Целью этого, как говорится в первом пункте приказа, является «перегруппировка на новой линии для перехода к контракции». Не знаю, разъяснил ли командующий фронтом свою мысль командующим армиями, но приказ по нашей 14-й армии, повторив первый пункт приказа командующего фронтом о переходе к контракции, в своем пятом пункте предписывает занять «новую линию обороны». То есть контракция должна состоять в занятии линии обороны, а в одном из последних пунктов четко определено, что «линия обороны должна быть технически усилена». Несомненно, сама формулировка этих приказов должна вызвать у подчиненных впечатление противоречивости. Эта противоречивость еще боле нарастает и становится еще более странной, когда на карте появляется новая линия оборонительной контракции. Она начинается в Небышине на реке Понья, а заканчивается далеко на севере, на шоссе от Шарковщизны на Свенцяны, в Козянах. Протяженность этой контракции, или технически усиленной линии обороны, составляет примерно 100 километров, то есть именно столько, сколько еще несколько дней назад занимала наша 1-я армия на линии обороны по «извилистому ручейку – Ауте». А если вспомним, как выглядело техническое оборудование этой линии, сколько жалоб вызвал недостаток технических средств такого усиления, если вспомним, как трагично закончила свое существование линия обороны в ходе боев 4 и 5 июля, тогда мы поймем, с какой горькой иронией читали войска приказ командующего армией, где в том же пятом пункте было написано: «Удержание этой линии необходимо». И, таким образом, участки «линии обороны» уже совсем не отвечают «опыту мировой войны».

Но эти участки имеют и еще одну характерную черту. Если две северные дивизии, 8-я и 10-я, должны занять участки новой оборонительной линии общей протяженностью 55 километров (8-я – 30, 10-я – 25), то три дивизии на юге (17, 11-я и 1-я лит. – бел.) получают значительно меньшие участки примерно по 15 километров, то есть с той же плотностью войск, какую они имели в боях 4 и 5 июля. Наверное, это сделано не без определенной цели, и хотя я сильно сомневаюсь, чтобы относительное сосредоточение войск на юге отвечало замыслу командующего фронтом провести какую-то контракцию, тем не менее стоит разобраться, зачем была создана такая высокая плотность войск на юге и такое разрежение на севере. Это тем более необходимо, что такое стратегическое построение 1-й армии является результатом уже упоминавшегося дефилирования всего нашего центра вдоль фронта противника 4 и 5 июля, дефилирования, которое чуть было не привело к «разгрому» и «рассеиванию» наших войск. Судя по приказу ген. Шептицкого, можно было предполагать, что где-то за своим левым флангом он имеет бездействующую 7-ю армию. По крайней мере, во втором и третьем пункте приказа этой соседней «армии» уделяется достаточно много внимания. Приведу их дословно. Пункт второй гласит: «7-я армия получит от Верховного Главнокомандования приказ отвести части, стоящие на севере, в район Свенцяны»; в пункте третьем читаем: «Дороги Дуниловичи – Поставы – Ходучишки и Шарковщизна – Козины – Твереч (обе дороги ведут в Вильно. – Ю.П.) займет ком. 1-й армии соответствующими частями группы генерала Желиговского или 8-й пехотной дивизии, чтобы дать возможность ком. 7-й армии отвести еще ожидающие приказа части или осуществить эвакуацию Вильно».

Пора объяснить, что это за загадочная 7-я армия. Несмотря на такое громкое название, она состояла из одной еще только формирующейся дивизии – второй литовско-белорусской. Эта дивизия насчитывала в своем составе 2700 штыков и использовалась для наблюдения и прикрытия тогдашней демаркационной линии между нами и Литвой на протяжении более сотни километров. Это значит, что сам только сбор разбросанных по этой линии постов занял бы несколько дней. Громкое же название осталось после ее практической ликвидации, когда численный состав этого формирования был значительно больший. Таким образом, неясная формулировка приказа ген. Шептицкого, заранее предрекающая эвакуацию важнейшего политического центра – Вильно, по-моему, давала право командующему 1-й армией разредить свои силы на северном участке, тем более что непосредственный начальник, видимо, не проявлял особого беспокойства в отношении этого фланга. Не мог же командующий 1-й армией предполагать, что генерал Шептицкий оценивает боеспособность «7-й армии» выше, чем она была на самом деле. Я не хочу далее анализировать это решение, так как вообще стараюсь избегать, как я их называю, «стыдливых уголков истории». Отмечу только факт, необходимый для понимания операции с нашей стороны: приказ ген. Шептицкого от 5 июля после нашего тактического поражения в ходе боев 4 и 5 июля заставил нашу армию, отступающую после сражения, принять неестественную и не отвечающую обстановке группировку. Такое построение предполагало ее более сильный правый фланг, тесно связанный с левым флангом 4-й армии, в которую уже был направлен приказ об отступлении. Создавалось впечатление, что находившаяся до сих пор в безопасности 4-я армия должна опираться на свою потрепанную в боях соседку, причем опираться на ее южный фланг, усиленный за счет ослабления северного, прикрывающего западное направление на главный политический центр страны – Вильно. Этот приказ имел тяжелые последствия не только для Вильно, но и, как увидим дальше, для всего фронта. Несчастный приказ ген. Шептицкого, стягивающий к левому флангу 4-й армии большую часть сил 1-й армии, мог бы объясняться замыслом перегруппировать силы для проведения контракции. Но в этом случае приказ явно бы опоздал. Для контракции 4-й армии самое подходящее время было 4 и 5 июля, когда ее активная помощь соседней армии, ведущей тяжелые бои с превосходящими силами противника, наверняка оказала бы большое влияние на положение дел. Но тогда 4-я армия, в соответствии с окопным образом мышления, стояла в бездействии, наблюдая за схваткой на севере, и пошевелилась лишь для того, чтобы соорудить, говоря окопным языком, отсечную позицию на очередном извилистом ручейке – речке Понья. Непростительная пассивность 4-й армии проявилась и в совершенно неоправданной потере времени, т. к. она начала отступление только 7 июля. Я не хочу здесь анализировать причины такой задержки, потому что на фоне многочисленных событий, которые произошли позже, эти день-два не имели, по-моему, особого стратегического значения. Я отмечаю этот факт только для того, чтобы показать, что, если п. Тухачевский, как я указывал выше, 6-е и, по всей видимости, 7 июля просто-напросто подарил нам, совершая в пустоте свои маневры, то мы, рассуждая о контракции, а на деле придерживаясь принципа абсолютно пассивного сопротивления, не только не воспользовались этими днями, но и с лихвой вернули их п. Тухачевскому. Добавлю, что приказ об отходе 4-й армии был отправлен из Варшавы 6 июля.