Страница 8 из 19
Либерализация прав собственности в царской России
В 1906 г. государство Российское не было либерально‐демократическим, хотя, пожалуй, оно было не столь уж далеко от этого идеала, как принято думать. В начале июля 1906 г., когда Столыпин стал премьер‐министром, Российская империя жила в соответствии с Основными государственными законами (примерный аналог конституции), которые царь Николай II провозгласил 23 апреля 1906 г. под воздействием революции 1905 г. Этот закон создал законодательное собрание (Думу), избранное на основе избирательного права пусть и не совпадающего с идеалом «один человек – один голос», но по крайней мере гарантировавшего, что все существенные интересы были представлены – впервые в истории России. Однако этот закон оставил исполнительную власть в руках царя и его министров (не подотчетных Думе), а также оставил царю определенные законодательные полномочия. Даже там, где Дума могла проявлять законодательную инициативу (совместно с невыборным Государственным Советом), на ее решения могло быть наложено царское вето, которое, однако, можно было преодолеть. Хотя постоянные судьи назначались пожизненно, некоторые политические преступления находились в юрисдикции административных органов, а не судов, а судебные решения Сената, гибридного судебно‐исполнительного органа власти, во многих случаях осуществлявшего роль высшей судебной инстанции, могли быть отменены царем[44]. Хоть и можно сказать, что правительство Российской империи медленно продвигалось от самодержавия к конституционной монархии, путь ему предстоял неблизкий.
Это что касается несовершенства представительной демократии. Либерализм, если следовать моему определению, также был недоразвит. Отчасти это было связано с недоразвитостью крестьянских прав собственности на надельную землю, которая составляла подавляющую часть принадлежавших крестьянству земель и примерно половину всех сельскохозяйственных земель страны[45]. Гражданское общество было слабым, хотя уже вовсю действовали всевозможные союзы и ассоциации. Другие права собственности, не относившиеся к надельной земле, также были слабы; бизнес зачастую сильно зависел от государственных подрядов, разрешений, ассигнований и покровительства.
Возможно, именно православие сделало господствующий образ мыслей более враждебным к либеральной демократии, особенно в сочетании со склонностью некоторых русских подчеркивать отличия от Запада. «Славянофильская идеология, – пишет специалист по капиталистическому развитию России в XIX в., – всегда порицала легализм и его последствия – частную собственность, политический либерализм, конституционное правление и индивидуализм – как чрезмерно безличные и чуждые духу православия, приверженного идеям смирения, соборности и подчинения народа мудрому правлению самодержавного царя»[46].
Столыпин занял пост премьер‐министра именно в тот момент, когда царь – с согласия Столыпина – распустил первую Думу. Она была распущена в строгом соответствии с законом, но по причинам, которые не сулили ничего хорошего либеральной демократии. Оказалось, что невозможно придумать такого законодательного предложения, затрагивающего положение крестьянства, которое оказалось бы приемлемо и для царя, и для любого мыслимого большинства Думы. В Думе невозможно было составить большинство, которое согласилось бы открыть крестьянам доступ к тому, что, с нашей точки зрения, представляет собой всего лишь обычные права собственности на землю.
Крестьянские представители – социалисты‐революционеры (эсеры) и поддерживавшие их трудовики – стремились к масштабному перераспределению земли, точнее говоря, к тому, чтобы все частные сельскохозяйственные земли, не принадлежавшие крестьянам (а в 1905 г. таковые составляли половину крестьянских земель), были разделены между крестьянами[47]. Но если бы их идеи восторжествовали, крестьяне не получили бы защищенных прав собственности и в стране не сформировался бы обычный рынок земли. В любом случае никакой компенсации за отнятую землю прежним владельцам не предполагалось.
Господствующей в Думе партией были конституционные демократы, или кадеты, которых не без оснований считали «цветом русской интеллигенции»[48]. Партия состояла преимущественно из юристов, профессоров, журналистов и квалифицированных специалистов, т. е. из людей, которые вроде бы должны были придерживаться либеральной программы. И в известном смысле так оно и было. Они решительно выступали против некоторых совсем нелиберальных мер, предпринятых Столыпиным, прежде всего против военно‐полевых судов, которые были созданы для борьбы с грабежами и убийствами в сельской местности и делали свое дело прямо и просто – четыре дня от обвинения до казни.
Но для любого проекта превращения большинства русского населения, крестьянства, в полноправных граждан, необходимых для либеральной демократии, кадеты были совершенно бесполезны. Отчасти из верности принципу «слева у нас врагов нет» они даже не пытались вскрывать пороки в предложениях, выдвигавшихся левыми (и, разумеется, в своих собственных). А их собственная земельная программа также предполагала конфискацию дворянских земель, хоть и с выплатой некоторой компенсации, но отнюдь не по рыночной стоимости.
В Думе реформу Столыпина поддерживали только представители дворянства. Но даже при том что у курии землевладельцев представительство было пропорционально более высоким, чем у всех остальных, дворянские представители не могли составить большинства.
Да и за пределами Думы картина была столь же малообещающей. Казалось, что крестьяне равнодушны к идее реформы, направленной на предоставление им защищенных прав собственности на землю. Они бунтовали, захватывали землю и жгли дворянские усадьбы, но интересовало их только увеличение площади своей земли, а не надежность личных прав на ту землю, которой они уже владели.
Но хотя крестьяне не оказывали политической поддержки реформе прав собственности, многие из них громогласно жаловались на ситуацию, изменить которую могла только реформа. Они были крайне недовольны, например, тем, что не могли получить банковскую ссуду, а для того, чтобы помочь делу, достаточно было сделать их землю отчуждаемой, так чтобы банк мог принять ее в обеспечение кредита, но ведь это и было целью реформы прав собственности. Кроме того, крестьяне много и бойко говорили о неудобствах чересполосицы – иногда полоски оказывались настолько узкими, что на них даже борону нельзя было пустить[49], а система отрубов и хуторов превосходно решала эту проблему. Более того, как мы увидим при обсуждении политики реформ, данные опросов свидетельствуют, что значительная часть крестьян была готова выйти из общины, а выдвигавшиеся ими резоны сегодня одобрил бы любой грамотный экономист[50].
В следующей главе мы подробнее познакомимся с особенностями крестьянских прав собственности на надельную землю и попытаемся оценить, как эти особенности могли препятствовать крестьянской зажиточности и росту либерализма.
Глава 2
Права собственности, подлежавшие реформированию
«Реформа» имеет смысл только при наличии проблемы. А проблема была, и чтобы понять ее, нужно проанализировать особенности общинных полей, переделов и семейной собственности, а также некоторые теории их происхождения. Если в них проявляются некие почти неизменные свойства русского характера, тогда предложенные Столыпиным меры просто наивны, но ссылка на характер крайне неубедительна. Поэтому нужно задуматься о том, что раз все эти вещи вели к серьезным потерям производительности, то почему, спрашивается, если эти потери были существенными, крестьяне сами не принимали мер для исправления положения, почему они не прибегали к добровольным обменам между собой или между собой и общиной. Наконец, в этой главе рассмотрен ряд более общих вопросов о крестьянском складе ума, о сплоченности крестьян и об их точке зрения на некоторые основные атрибуты современности, такие как собственность и закон.
44
George L. Yanee, The Systematization of Russian Government (1973), 327. См. также: ibid., 205–220, 237, 250–251, 259–260, 301–302, 382). К числу «постоянных» судей не относились судьи волостных судов, о которых речь будет ниже, и члены самого Сената.
45
См.: Geroid T. Robinson, Rural Russia Under the Old Regime (1969), 268.
46
Thomas C. Owen, Dilemmas of Russian Capitalism: Fedor Chizov and Corporate Enterprise in the Railroad Age (2005), 198.
47
Robinson, 268–269. Если оставить в стороне государственные земли и земли царской семьи, значительная часть которых была сравнительно непригодна для хозяйственной эксплуатации, крестьянство владело примерно 63 % сельскохозяйственных земель, а некрестьянской частью владели все остальные. Более подробно об этом см. в гл. 3. К 1914 г. преобладание крестьянской земельной собственности существенно усилилось. См.: Robinson, 270–272. По ряду причин результаты расчетов у разных авторов не сходятся, но можно считать, что крестьянские владения выросли до 170,5 млн десятин, а некрестьянские (учитывая те же самые категории не крестьянских собственников, что и в расчетах за 1905 г.) сократились до 71,3 млн десятин, т. е. соотношение стало 70 % и 30 %.
За период 1907–1914 гг. ссуды Крестьянского банка на выкуп крестьянами земли у дворян позволили крестьянам скупить примерно 19,5 млн десятин. George L. Yaney, The Urge to Mobilize: Agrarian Reform in Russia, 1861–1930 (1982), 159. Дороти Аткинсон [Dorothy Atkinson, The End of the Russian Land Commune, 1905–1930 (1983), 83–84] приводит примерно те же цифры.
48
Дякин В. С. Был ли шанс у Столыпина? // Государственная деятельность П. А. Столыпина: сборник статей / Отв. ред. Н. К. Фигуровская и А. Д. Степанский. 1994. С. 18.
49
Сенчакова Л. Т. Крестьянские наказы и приговоры, 1905–1907 гг. // Деревня в начале века: революция и реформа / Под ред. Ю. Н. Афанасьева. 1995. С 50, 51.
50
См. главу 4 и обсуждение данных опроса, проведенного в 1902 г., приводимых в: Чернышев И. Крестьяне об общине накануне 9 ноября 1906 г.: К вопросу об общине. СПб., 1911.