Страница 6 из 19
Разумеется, если гражданское общество не будет обуздывать хищничество, частная собственность окажется чрезвычайно уязвимой, поскольку правящие элиты легко смогут отмахнуться от нее или подорвать ее независимость. Гражданское общество обеспечивает надежность прав групп, владеющих производительной собственностью. Его эффективность отчасти зависит от способности групп к самоорганизации. Маркс отметил, что это проблема для крестьян, поскольку слабость их рыночных позиций подрывает их способность защищать себя политическими средствами: «Парцельные крестьяне составляют громадную массу, члены которой живут в одинаковых условиях, не вступая, однако, в разнообразные отношения друг к другу. Их способ производства изолирует их друг от друга, вместо того чтобы вызывать взаимные сношения между ними… Каждая отдельная крестьянская семья почти что довлеет сама себе, производит непосредственно большую часть того, что она потребляет, приобретая таким образом свои средства к жизни более в обмене с природой, чем в сношениях с обществом… Поскольку между парцельными крестьянами существует лишь местная связь, поскольку тождество их интересов не создает между ними никакой общности, никакой национальной связи, никакой политической организации, – они не образуют класса. Они поэтому неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени, будь то через посредство парламента или через посредство конвента»[29].
Современной иллюстрацией положения Маркса может служить способ, каким во многих странах Африки и Латинской Америки правящие элиты вводят регулирование цен на продукцию тех, кого Маркс назвал «парцельными крестьянами», с целью изъятия значительной части их дохода в пользу горожан. Исключением является только Кения, где крупные фермеры сумели заручиться достаточной политической поддержкой и защитили не только самих себя, но и мелких крестьян[30]. В связи со столыпинскими реформами возникает вопрос: смогли бы крестьяне подобным же образом защитить новые для них права собственности.
Пути перехода к либеральной демократии
По вопросу о достижимости либеральной демократии существуют разные мнения. Оптимистическую точку зрения представляет Френсис Фукуяма, из работы которого «Конец истории» следует, что несомненное превосходство либерализма в решении социально‐экономических проблем должно быть достаточным для его победы. Но этот оптимизм, по крайней мере в его безоговорочной форме, сталкивается с очевидной проблемой: во многих странах либеральная демократия еще не восторжествовала.
Быстрой или легкой победе либеральной демократии препятствует именно тот факт, что, в отличие от всех известных альтернатив, это система чрезвычайно распыленной власти. Для того, чтобы она победила вследствие простого указа сверху, потребовалось бы поразительное самопожертвование со стороны власть имущих. Как сказал Фредерик Дуглас, «вся история расширения человеческой свободы показывает, что все уступки, сделанные в ответ на ее царственные притязания, были добыты в честном бою… Власть ничего не уступает без настойчивого требования»[31]. Отсюда следует неприятная асимметрия.
Тиран вроде Сталина может повернуть демократическое развитие вспять, но очень трудно вообразить антипода Сталина, самодержца, преподносящего народу на блюдечке либеральную демократию. Что еще хуже, талантливые самодержцы и элиты будут сопротивляться любым экономическим изменениям, которые в долгосрочной перспективе могут создать препятствия их политической власти. Так, Россия и Австро‐Венгрия какое‐то время противились строительству железных дорог, опасаясь возможных политических последствий, а уже сравнительно недавно в Гане Кваме Нкрума предпочел иностранных инвесторов отечественным, поскольку счел, что доморощенные капиталисты в будущем будут представлять куда большую угрозу его политической власти[32].
Можно, конечно, вообразить грандиозную сделку, по условиям которой самодержец и связанная с ним элита отказываются от политического доминирования в обмен на львиную долю благ, которые принесет режим либеральной демократии. Но какие трудности стоят на пути такого соглашения! Хотя, познакомившись с результатами развития других государств, участники гипотетической сделки могут убедиться в том, что будущее процветание весьма вероятно, вряд ли они могут быть полностью уверены в том, что процветание действительно наступит, особенно если говорить об обозримом будущем. К тому же льготы и привилегии элиты не так‐то легко оценить, особенно в нелиберальном обществе. Непроницаемость параметров реального положения дел сама по себе препятствует добровольному отказу от статус‐кво. А важнее всего то, что когда в стране нет устоявшейся приверженности принципу верховенства права, ни самодержец, ни другие участники сделки не могут рассчитывать на то, что суд обеспечит выполнение условий договора, не доводя дела до вооруженного конфликта. Каждой стороне придется основательно дисконтировать будущие выгоды.
Не удивительно, что либеральная демократия никогда не возникала в результате обдуманных уступок благонамеренного правителя[33]. Ближайшим примером обратного могли бы быть сами Соединенные Штаты в момент принятия конституции. Но ведь наивно видеть в акте принятия конституции причину триумфа свободы. Основные ингредиенты либеральной демократии существовали уже на протяжении почти двух столетий (при этом многих ключевых элементов, конечно, недоставало). Режим верховенства права функционировал по большей части вполне удовлетворительно; законы были приняты выборными законодательными собраниями колоний, действовавшими на основании колониальных хартий или уставов; на свободу слова и свободу совести никто особо не покушался, гражданское общество процветало[34]. Творцы конституции считали необходимым соединить штаты в «более совершенный союз», обуздать чрезмерный популизм и укрепить защиту от иностранных держав. Если не считать ряда изменений, внесенных в сложившуюся в колониях практику (зафиксированное законом ограничение государственной власти, несменяемость судей и закрепление права устанавливать налоги за конгрессом), они исходили по большей части из опыта колоний[35]. Разве мы обрели свободу потому, что у нас была (хорошая) конституция? Или вернее будет сказать, что мы обрели конституцию, потому что были свободны? Последнее представляется более правдоподобным[36], особенно если сравнить наш опыт с опытом десятков других стран, имеющих превосходные конституции, но мало свободы.
Дуглас Норт попытался систематизировать препятствия на пути к либеральному обществу, используя ряд ставших принятыми микроэкономических концепций[37]. Во‐первых, раз уж мы отбросили надежду на то, что правящая элита сама откажется от власти, любое изменение может достаться только ценой оплаты трансакционных издержек: издержек, которые мешают сторонам договориться о сделках, перераспределяющих права таким образом, что при этом увеличится совокупное благосостояние сторон. Примером может служить рассмотренная выше гипотетическая сделка с обменом самодержавия на либеральную демократию. Она натыкается именно на такого рода издержки – на отсутствие надежной информации о будущих выгодах, на неспособность достоверно оценить стоимость существующих привилегий, на отсутствие уверенности в том, что удастся принудить другую сторону к соблюдению условий соглашения, и на стратегическое маневрирование каждой стороны в целях закрепления за собой как можно большей выгоды.
29
Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2‐е изд. Т. 8. С. 207. Цит. по: Moeletsi Mbeki, “Underdevelopment in Sub‐Saharan Africa: The Role of the Private Sector and Political Elites,” CATO Foreign Policy Briefing No. 85 (April 15, 2005). Маркс сравнивает крестьян с пролетариями, но сказанное им дает возможность сравнить их и с фермерами, действующими в рыночном окружении и имеющими возможность превратиться в буржуазию, в способности которой защищать свои классовые интересы Маркс, конечно, никогда не сомневался.
30
Daron Acemoglu, Simon Johnson, and James Robinson, “Institutions as the Fundamental Cause of Long‐Run Growth” (National Bureau of Economic Research Working Paper 2004), будет опубликована в Handbook of Economic Growth, eds. Philippe Aghion and Steve Durlauf, 55–58.
31
Frederick Douglass, “The Significance of Emancipation in the West Indies,” Speech, August 3, 1857. In The Frederick Douglass Papers. Series One: Speeches, Debates, and Interviews, ed. John W. Blassingame (1985), 3: 204.
32
Acemoglu, Johnson, and Robinson, 42–43, 60. См. также: ibid., 70–71 о страхе Тюдоров перед политическими последствиями капиталистического обогащения; см. также: Alexander Gerschen-kron, “Agrarian Policies and Industrialization, Russia 1861–1914,” in Alexander Gerschenkron, Continuity in History and Other Essays (1968), 145–146.
33
Я оставляю в стороне реформы, проведенные в результате насильственной оккупации, как это было, скажем, в послевоенной Германии и Японии. Для проведения таких реформ явно нет нужды в добровольном согласии правящих элит отойти от власти. Что же касается трудностей преодоления сложившегося менталитета, о чем речь пойдет ниже, успех реформ вероятно был обусловлен, во‐первых, своего рода готовностью людей (см., напр.: John P. Powelson, Centuries of Economic Endeavour (1994), 13–41 (Япония), 314–326 (Германия); Francis Fukuyama, Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity (1995), 53–54, 166–167, 175–176, 182–183 (Япония), 204–205, 207, 210 (Германия)) и, во‐вторых, тем, что Вторая мировая война сделала полностью нелегитимными фашистские элиты, развязавшие войну. Ср.: Mancur Olson, Jr., The Rise and Decline of Nations (1982). [Олсон М. Возвышение и упадок народов. Экономический рост, стагфляция, социальный склероз. Новосибирск: ЭКОР, 1998.]
34
См.: Gordon S. Wood, The Radicalism of American Revolution (1991) (здесь рассматривается процесс, в результате которого в XVIII в. гражданская республиканская идеология частной собственности и представительного правления вытеснила патримониализм и в конце XVIII – начале XIX в. проложила путь к либеральному рыночному обществу. [Патримониализм – форма политического господства или политической власти, основанная на «личной» и бюрократической власти. – Ред.]
35
См.: Steven Calabresi, “The Historical Origins of the Rule of Law in the American Constitutional Order,” Harv. J. of Law & Public Policy 28 (2004): 273–280.
36
Douglas C. North, Institutions, Institutional Change and Economic Performance (1990), 59–60, 101–104. [Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Начала, 1997. С. 83, 130–133.]
37
См.: North, Institutions. [Норт. Институты.] См. также: John V.C. Nye, “Thinking About the State: Property Rights, Trade, and Changing Contractual Arrangements in a World with Coercion,” in Frontiers of the New Institutional Economics, eds. John N. Drobak and John V. C. Nye (1997), 121–142.