Обреченные пылать

Именно наши музыкальные способности однажды стали серьёзным поводом для столь редких конфликтов в нашей сплочённой семье.

Миша в одиночку готовилась к конкурсу по игре на скрипке, снова и снова прогоняя по струнам одну и ту же мелодию, снова и снова фальшивя на одном и том же отрезке, что её в тот момент безумно злило. Хотя в музыкальной академии мы с Мишей и считались эталоном для подражания по классу скрипки не только среди ровесников, но и среди детей старших возрастов, и взрослые возлагали на нас весьма большие надежды в мире музыки, у меня всегда получалось обойти Мишу хотя бы на полшага, благодаря чему я в тот момент уже разучила необходимую мелодию и, сидя за столом в столовой, меланхолично смотрела в окно, ожидая, пока сестра наконец осилит нужную ноту.

Миша начинала нешуточно злиться, что отразилось в последней её попытке сыграть ровно, как вдруг сидящий на полу в гостиной Энтони произнёс что-то вроде того, что даже глухонемая Пени сыграла бы эту мелодию лучше нее. Эти слова услышали не только Миша, я и Джереми, играющий в углу гостиной с котом, но и вошедшие в этот момент в комнату родители. Пени же, мирно сидящая на диване и, как всегда, с головой ушедшая в поглощение “взрослой” литературы (кажется, ей тогда было двенадцать и она читала “451 градус по Фаренгейту”), естественно ничего не расслышала и даже глазом не повела в сторону брата. Впоследствии она говорила отцу, что слова Энтони не несли в себе негатива и не оскорбили бы её, даже если бы Энтони нарочно желал её уязвить, однако это был тот редкий случай, когда отец был неумолим даже перед своей любимицей. Он всегда слишком остро воспринимал замечания посторонних людей по поводу немоты Пени и особенно больно реагировал на слово “глухонемая”, на которое Пени вообще не обращала никакого внимания. Отец готов был рвать на себе рубашку, доказывая всем, что Пени не глухая, а немая, и что это не означает отсталая, и, кажется, все знакомые нашей семьи уже давно засекли у себя на носу, что эту папину дочку лучше не обижать даже намёком.

Слова же Энтони отец всерьез расценил как оскорбление Пени. В итоге он не разговаривал со своим старшим сыном ровно неделю. Все дети сочувственно смотрели на поникшего брата и умоляюще на грозно молчащего в его сторону отца, но отец был непоколебим в своём тяжеловесном выговоре. Это страшное “немое” наказание продлилось бы еще неизвестное количество дней, а, зная целеустремленность и усидчивость отца, может даже и недель, если бы Джереми, играя в баскетбол на соседней улице, не сломал себе руку. Пока Джереми накладывали на руку гипс, отец и Энтони вновь нашли общий язык, а уже на следующий день на порог нашего дома явилась нервная дама, заявив, что Энтони разбил её сыну губу сразу после того, как тот случайно толкнул Джереми, что и послужило причиной его перелома. Отец тогда так и не смог решить, наказывать ли Энтони за распускание рук или хвалить его за защиту брата.

В шестнадцать лет Пени твёрдо знала, какую именно профессию она хочет освоить. Когда она озвучила, насколько это возможно сделать жестами пальцев, своё желание оставить школу и не продолжать необходимое для поступления в университет обучение, отец не только ни слова не сказал против её желания, но даже поддержал её мечты освоить профессию визажиста, которой она бредила уже несколько лет, пересматривая все возможные каналы на ютюбе и практикуясь на сёстрах, подругах и одноклассницах. Восемнадцатилетнего Энтони разочаровала подобная реакция родителей, совсем недавно оспоривших его желание отказаться от поступления в университет в пользу волонтёрской работы в заповеднике Кении, оплату которой, по его понятиям, они должны были взять на себя с не меньшим энтузиазмом, чем оплату его образования. В итоге Энтони так и не получил образование юриста, но это было позже, а пока он с горем пополам учился на первом курсе юридического факультета, в то время как Пени постепенно становилась профессиональным визажистом. Она с детства мечтала стать тем самым визажистом, который раскрасит сестёр и невест братьев на их свадьбах. Что ж, её мечта исполнилась только наполовину – она действительно стала первоклассным визажистом, однако никто из нас, за исключением её самой, до сих пор так и не вышел замуж, и не женился.

Во время своего обучения в Лондоне Пени познакомилась с неким Рупертом МакГратом. Сначала она упомянула о нём один раз, потом ещё раз и ещё раз, а потом вдруг этот огромный мужчина возник на пороге нашего дома. Говоря “огромный мужчина” я не преувеличиваю. Высокий (выше Пени на две головы) и раскаченный едва ли не до умопомрачения, отчего не знаешь с какой стороны его обойти, чтобы не ушибиться об его бицепс… “Самый настоящий бык”, – раздраженно ворчал отец, скрестив руки на своей груди в ожидании, пока закипит чайник. Его любимая доченька, не ожидавшая прихода своего нового знакомого, так называемого “быка”, только что надела своё любимое платье и ушла гулять с этим… Бородатым незнакомцем!.. Отец, всю жизнь лелеющий свою “жемчужинку”, явно не был готов передать свою сияющую нежным блеском драгоценность в копыта какого-то “быка”… В тот момент он даже не подозревал, что впоследствии именно этот парень станет лучшей партией для его дочери и идеальным зятем для него самого. Тогда же было только начало мая, Руперту, тянувшему минимум на двадцать семь лет от роду, шёл двадцать третий год, а до восемнадцатилетия Пени оставалось ещё целых пять месяцев.

Было забавно наблюдать за тем, как отец хмурится и громко ставит чашку на блюдце при виде Руперта, и как “бык” напрягается при каждом лишнем звуке со стороны отца его возлюбленной, и словно пытается вжать все свои прокаченные мышцы поглубже в себя, будто извиняясь за то, что занимает слишком много пространства в нашем домике, оборудованном не иначе как для гномов. Но что действительно заставляло всех улыбаться до ушей, кроме, естественно, напряжённого отца и отсутствующего Энтони, в тот момент уже второй год учащегося и живущего в Лондоне, так это то, как этот громадный мужик буквально “на пальчиках” разговаривает с Пени. Он, как и я в своё время, так сильно жаждал общения с моей сестрой, что ради неё всего за несколько недель вызубрил язык жестов, но всё ещё владел им слишком уж неуверенно. Этот амбал вообще был “мистер неуверенность в себе”, когда на его горизонте появлялась Пени или хотя бы звучало её имя. Пени же, выглядящая на фоне Руперта хрупкой веточкой, долгое время считала, будто Руперт действительно просто очень хороший человек и просто хочет с ней подружиться, пока не выяснилось, что этот гигант преследует корыстные цели, о которых отец настойчиво сигнализировал нашей матери, беспечно улыбающейся новому знакомому своей дочери, и которых он так СИЛЬНО опасался.

В общем, примерно где-то в первой половине июня Руперт всё-таки решился поцеловать Пени и поцеловал её прямо в губы. Об этом узнала только я, так как всегда находилась в статусе родственной души, которой Пени доверяла больше остальных. Рассказывая мне об этом головокружительном происшествии, пунцовая от стеснения Пени едва не пищала от испытанного ею восторга.

То, какими стеснительными в самом начале своих отношений эти двое становились при виде друг друга и какими счастливыми они стали впоследствии, заставляет меня улыбаться всякий раз, когда я думаю об их отношениях, и даже верить в то, что, возможно, настоящая любовь и вправду может существовать.

Они впервые переспали почти спустя три месяца после того, как Пени исполнилось восемнадцать. Это произошло сразу после Рождества, на день рождения Руперта, за которым вскоре следовал Новый год. Зная Руперта, едва ли этот “уверенный в себе бык” решился бы сделать “это” со своим предметом обожания раньше её совершеннолетия, и зная Пени, едва ли она рассказала бы о подобном кому-либо, даже мне, но к тому времени абсолютно всё в нашей семье изменилось и, предполагаю, она пыталась меня поддержать хоть какими-то положительными эмоциями, разделив со мной своё тайное счастье…