Страница 12 из 16
Подруга расставляет гостинцы и называет, что она принесла и куда ставит. Я старательно киваю, хотя ничего не могу запомнить – абсолютно светлое отупение. Почти счастье.
Я думаю о трусах и прошу надеть мне крестик и пижамную рубашку: она короткая и теплая, в ней есть смысл и можно припрятать первую половину, а припрятывать вторую нет смысла, там какой-то катетер торчит, о трусах можно только мечтать, я мечтательно протягиваю руки. – Подожди. Сначала голову, потом руки, – объясняет мне далианская подруга, всовывая меня в рубашку.
– Ты откуда знаешь? – восхищенно вопрошаю я.
– Я детей так своих одеваю.
Я посмеиваюсь над собой, исчезнувшая способность надевать рубашки смешит, но смеяться неудобно – чего-то не хватает.
В детской палате умеющие ходить устраивают игру в путаницу. Это ужасно весело, но правил я уже не помню. Меня только что отвязали от кровати после операции по удалению паховой грыжи. Это довольно унизительно, когда тебе привязывают руки и ноги, и медсестра только после моего твердого заверения, что я не сорву повязку, освобождает меня и помогает надеть трусы и ночнушку. Я лежу и смотрю на эту путаницу. Девочки в разноцветных халатах держатся за руки, меняются местами. Я не выдерживаю и смеюсь. С другой стороны палаты тоже смеются. И это так смешно и больно! Больно! В паху жжет и тянет! Мы стонем и орем от смеха и боли! У меня текут слезы – так смешно. Прибегает медсестра и все прекращает, потому что у нас могут разойтись швы. В палате двенадцать человек.
– Отодвинь меня как-нибудь от края, – прошу я.
Это очень важно, потому что я боюсь высоты, а кровать высокая. Лежать на краю кровати даже в полуселедочном состоянии мне скверно, если бы не мысли о трусах, я бы поддалась панике.
– Ок, погодь.
– А закрой мне ноги. Не могу на них смотреть.
– Ок, ща, – бежевые селедки исчезают.
Приходит Зеленое Облако и говорит, что нужно пить воду, не меньше двух литров, что где-то к четырем отойдет наркоз, и когда я почувствую боль, можно будет есть. Мне только боли не хватает… Я киваю, хотя в боль не верю. Он обещает зайти еще.
Боль я не почувствовала, наркоз отошел только после десяти вечера, было уже не до еды. Я гадала: болит или еще нет? Точнее, я ожидала какую-то особенную боль, потому все, что приходило, казалось мне не похожим на настоящую боль, впрочем, с мурашками ведь тоже не вышло.
Котлеты вкусно пахнут, далианская подруга ест бутерброды, от меня котлетам все равно никакой пользы. Селедки спрятаны под бинтами и одеялом. Я пью воду. Есть не хочется, так хорошо и почти свободно, что еда не имеет никакого значения. Имеет значение время. Лежать нужно до утра. А утро осталось где-то там, на пляже.
Кровати здесь специальные: каким-то хитрым образом их можно поднять с двух сторон и из прямой кроватной линии сделать что-то вроде треугольника без верхней линии. Сам ты тоже становишься таким треугольником, но никуда не выпадаешь. Кажется, что ты занят йогой и представляешь собой довольно гибкий субъект. Моя кровать поднята только с одной стороны, поэтому кажется, что я в шезлонге просто задрала ноги и загораю.
В кровати обнаружилась дыра. Вчера ее не было, а теперь я лежу на кровати с дырой. Я пытаюсь сообразить, откуда бы ей взяться. Ничего предосудительного я пока не вытворяла. Но – голова, плечи, грудь с синяками и часть живота лежит на вчерашней кровати, а дальше ничего нет, ноги торчат, обозначая первую линию горизонта, вторая – белые очертания кроватной спинки.
– Слушай, посмотри, пожалуйста, под кровать, там дыры нет?
Далианская подруга с интересом лезет под кровать.
– Дыры нет.
– Нет? Точно?
– Точно.
– Ерунда какая, под кроватью дыры нет, а на кровати есть.
– Ты уверена?
– Да, я чувствую, дырявая кровать. А что там есть?
Подруга ныряет обратно.
– Мешочек такой и трубочка вон тянется к тебе.
– Это катетер. Он у меня из операционной. И все? Больше ничего?
– Сейчас еще раз проверю.
Подруга вернулась под кровать.
– Ну как? – еще от двери кричит Зеленое Облако и облокачивается на вторую линию горизонта.
Далианская подруга вылезла обратно.
– Что там у вас?
– Да вот, проверяем, дыра там в кровати. Ищем вот.
– Дыра? Дай-ка посмотрю.
Зеленое Облако отпустил горизонт и нырнул под кровать.
– Нет никакой дыры. Ты воду пьешь? Боль появилась? Голова не кружится? Не тошнит?
– Пью. Не тошнит, не кружится. Боли нет и некоторых частей тела тоже пока нет, а ведь уже шестнадцать часов, – щипнув что-то для верного ответа, говорю я.
– Ну и хорошо, потом будут, – и, хихикая, исчез за дверью.
Ему смешно… пожалуй… говорящая селедка… Пожалуй, я понимаю, почему в кровати дыра.
– Слушай, вот почему дыра! – говорю я далианской подруге. – Там же ничего нет, все в наркозе! Это я не чувствую кровать, а не она меня.
Как-то беспокойно это полное отсутствие всего, что у меня раньше было. Русалочий хвост слишком синий и неподвижный. А раньше там были, я помню: ноги, ягодицы… я себя за что щипала? Будут ли они? Облако обещал, но мурашек-то не было… Поэтому я периодически проверяю подпоясничный отдел, а кто знает? Вдруг все упрыгало туда же, куда и поясница? Кто только учит такие наркозы делать?
– Слушай, а катетер? Что он делает?
Я пытаюсь посмотреть, что это такое, но мне удается увидеть только прозрачную трубочку на кровати.
– Хочешь, я его сфоткаю?
– Давай!
Далианская подруга щелкает под кроватью.
– Забавный мешок. И прозрачный.
Я еще раз смотрю внимательно на трубочку.
– Смотри, я пью воду, а она течет в мешок прозрачная!
– Ага!
– Кому хороший анализ! Чистый, незамутненный!
– Десять рублей стакан!
– Стакан много, перебьются!
– Полстакана – тридцать рублей!
– А может, просто катетер неправильно работает? Где цвет? И вообще, кажется, он уже наполнился водой, я боюсь, вдруг лопнет? Вдруг он сломан? – осеняет меня ужасная догадка. Далианская подруга убегает за медсестрой. За окном синица крутит пером у левого виска. Я отворачиваюсь. Веселая медсестра объясняет, что с катетером все в порядке – работает. Это я, видимо, такая прозрачная стала. Время потекло медленней, но интересней, исключая беструсость и бестелесность. Я, наконец, шлю туповатые сообщения знакомым: «Жива, пью воду». Перепуганные получатели перезванивают, чтобы убедиться. Звоню своим – маме, моей младшей Сестре-Ангелу. Мама грустит, а у меня все еще липнут губы и щелкает язык, мешая как следует говорить, чтобы как-то ее утешить:
– Не беспокойся, здесь так интересно. Мама, из меня торчит настоящая трубочка, к которой прикреплен мешочек, в который стекает вода, которая не знает, куда пристроиться в отсутствующем подпоясничном отделе, который, наверное, тоже улетел еще в операционной, которая на седьмом этаже, который на пляже… Знаешь, а мы тут продаем анализы!
Приходит Л. А. Я смотрю на него, как на Полярную звезду, потому что он тоже стоит за горизонтом, светится и говорит:
– Ноги в коленях не сгибать, на бок не ложиться, вставать нельзя, катетер снимут завтра утром. Колено-стоп тянуть на себя! Голова не кружится? Не тошнит?
– Ага, – туплю я, пытаясь отделить колени от стоп, стоп от себя, бок от катетера. Ложиться от нельзя.
Звезда покачнулась и уплыла.
– Что он сказал? Ноги нельзя отключать от катетера? А колени снимут завтра?
– Немного не так, – уточняет далианская подруга, – стопы нельзя поворачивать набок! А колено тянуть на катетер!
– Опа! Я так раньше не умела. Это вообще возможно проделать?
– Не знаю.
– Ты попробуй!
– Ща.
Далианская подруга встает со стула и машет руками. – Так на самолет похоже. Что там колени? Набок их реально завернуть?
– Кажется, нет.
– А тошнить зачем?
– Не знаю, еще кружиться, что еще было про кружиться!