Страница 3 из 120
Когда я пришел в себя, ураган все еще бушевал. Голова раскалывалась от боли, но на такие пустяки не стоило обращать внимания. Больше всего меня беспокоило то, что я не знал, где нахожусь: на суши или на торчащей из моря скале. Вцепившись мертвой хваткой в мокрые, скользкие от водорослей камни, я боялся пошевелиться, опасаясь, что буря сметет меня, как пушинку. Однако спустя некоторое время я заметил, что ветер ослабевает, а потом все вдруг стихло, дождь прекратился, на небе замерцали звезды.
В их неверном свете я осмотрелся: скала, на которой я лежал, находилась на берегу, позади меня бушевали волны, а впереди темнели какие-то заросли. Я сполз с камней и подошел к ним. Одни деревья выдержали натиск урагана, другие ветер вырвал с корнем, а некоторые даже унес на значительное расстояние. Вдали мерцали огни, и, поняв, что там находятся люди, я пошел на свет.
Это были рыбаки. Ураган загнал наше судно на один из островов Драй-Тортугас (Острова Драй-Тортугас расположены на шельфе Мексиканского залива примерно в 180 км юго-западнее Флориды и в 150 км севернее Гаваны), где в то время находился форт Джефферсон.
Несчастные жители стояли около своих разрушенных ураганом домов и несказанно удивились, увидев меня. Они пялились на меня, как на призрак. Море все еще ревело, и мы вынуждены были кричать, чтобы услышать друг друга.
Рыбаки отнеслись ко мне очень доброжелательно, снабдили чистым бельем и необходимой одеждой, поскольку все то, в чем я ложился спать на пароходе, превратилось в лохмотья. Потом ударили в колокол тревоги и разбрелись по берегу в поисках других потерпевших. К утру было найдено шестнадцать человек, но только троих удалось спасти - остальные умерли. Взошло солнце и осветило берег, усеянный обломками разбитого судна. Его нос все еще торчал между скал, куда наш пароход забросил ураган.
Итак, я оказался жертвой кораблекрушения в полном смысле этого слова: наг, бос и без средств к существованию. Я потерял все. Деньги, предназначавшиеся на благородную цель, покоились на дне моря. Конечно, я сожалел об утрате, но нет худа без добра, и в том, что со мной случилось, были и свои счастливые обстоятельства: я все-таки остался жив.
Комендант форта позаботился обо мне и трех других спасшихся пассажирах, обеспечил нас всем крайне необходимым, да еще помог мне отплыть в Нью-Йорк. Я был беден, как церковная крыса, значительно беднее, чем в тот день, когда впервые прибыл в этот город. У меня не осталось ничего, кроме жажды жизни.
Почему я отправился в Нью-Йорк, а не в Сент-Луис, где жили мои знакомые и друзья и где я в любом случае мог рассчитывать на бескорыстную помощь мистера Генри? Да потому, что я уже стольким был ему обязан, что не хотел злоупотреблять его добротой. Будь я уверен, что непременно встречу там Виннету, я, конечно, поступил бы иначе. Однако такой уверенности у меня не было - ведь вождь апачей шел по следу Сантэра, погоня могла затянуться на месяцы, и я уже не знал, где его искать. Так или иначе, я все равно собирался повидаться с Виннету, но для этого следовало ехать на Запад, в пуэбло на Пекос. Только сначала было необходимо снова встать на ноги, и мне казалось, что именно в Нью-Йорке я быстрее сумею поправить свои финансовые дела.
Я оказался прав. Удача сопутствовала мне, и в Нью-Йорке я познакомился с неким мистером Джесси Тейлором, весьма уважаемым человеком и владельцем частного сыскного бюро. Я предложил ему свои услуги. Досконально расспросив меня и узнав, кто я и чем занимался в последнее время, он согласился взять меня стажером с испытательным сроком. Однако вскоре благодаря, как мне кажется, случайности, а не своей собственной расторопности я завоевал его полное доверие, которое со временем возросло до такой степени, что мистер Тейлор поручал мне самую ответственную и хорошо оплачиваемую работу.
Как-то он пригласил меня в свой кабинет. Там уже сидел незнакомый мне пожилой мужчина с усталым, озабоченным лицом. Это был банкир Олерт, искавший у нас помощи в сугубо личном деле, которое, однако, могло нанести ему значительный ущерб и существенно расстроить все его дела.
У мистера Олерта был единственный, еще холостой сын двадцати пяти лет, наделенный столь широкими полномочиями, что все принятые им решение по финансовым вопросам имели ту же силу, что и решения отца. Уильям -так звали его сына - обладал характером мечтателя и предпочитал банковскому делу занятие искусством и метафизикой, считая себя ученым и в некоторой степени поэтом. Его убежденность подкреплял тот факт, что нью-йоркские газеты приняли и напечатали несколько сочиненных им стихотворений. Странным образом молодому Олерту пришла в голову навязчивая идея написать драму, главным героем который должен был стать сумасшедший поэт. Чувствуя, что ему не хватает знания предмета, он приобрел массу книг, посвященных психическим расстройствам. Результат был ужасающий: молодой человек все больше и больше отождествлял себя с героем своей драмы, пока не поверил окончательно в собственное безумие. Отец его в то время свел знакомство с одним врачом, якобы намеревавшимся открыть лечебницу для душевнобольных. Врач рассказывал, что прошел практику в клиниках известных психиатров, сыпал именами светил, вошел в доверие к Олерту-старшему и добился у него такого расположения, что тот попросил его заняться лечением Уильяма, в надежде на то, что общение с доктором пойдет больному на пользу.
С того дня началась сердечная дружба врача и молодого Олерта, завершившаяся неожиданным исчезновением обоих. Банкир бросился наводить подробные справки о психиатре и с удивлением узнал, что тот был обыкновенным мошенником, из числа тех, что тысячами приезжают в Соединенные Штаты.
Тейлор спросил банкира, как звали мнимого доктора, а когда Олерт назвал фамилию Гибсон, выяснилось, что речь идет об уже известном нам человеке. У меня даже была его фотография, и когда я показал ее банкиру, тот сразу же узнал друга и врача своего сына.
Гибсон был крупным авантюристом, в течение длительного времени действовавшим на территории Соединенных Штатов и Мексики. Вечером предыдущего дня Олерт навестил владельца квартиры Гибсона и узнал, что мошенник рассчитался за жилье сполна и отбыл в неизвестном направлении. У сына банкира была с собой крупная сумма наличными, а несколько позже пришла телеграмма из Цинциннати с известием, что Уильям снял там со счета пять тысяч долларов и направился в Луисвилл к своей невесте. Последнее было явной ложью -никакой невесты в действительности не существовало.