Щит и вера

Завершившаяся к 1901 году война и подавление бунта ихэтуаней окончательно разыграли карту Китая среди участников военных действий. Иностранные миссии получили разрешение на содержание постоянных войск при полном вооружении. России доставалась Маньчжурия, где стояли русские гарнизоны. Участникам этих событий были вручены учреждённые государем медали «За подвиг в Китае. 1900–1901 годы». Такими медалями были награждены и Григорий со Степаном.

Вести о войне в Китае поздно и крайне скудно приходили в российскую глубинку. Гриша писал письма домой регулярно, но связь с Россией с началом войны прервалась, работала только штабная почта. Григорий это знал, но всё равно писал. Из дому также писем не приходило. Да и все однополчане находились в таком же положении. Каждый солдат понимал, как волнуются за них дома. Но война есть война.

В Луговом ничего не знали о Григории и Степане. В домах повис траур. Семьи жили в неизвестности с 1898 года, а уже шёл 1902 год. Воюют, и всё. Самсон Дмитриевич так и не подал весточку сыну о Даше.

Девушка жила по-прежнему у своего дядьки. На все его уговоры выйти замуж она отвечала отказом. Все ровесницы уже стали матерями. К ней всё реже и реже засылали сватов. Старый Фалей смирился с судьбой своей племянницы. Так шли дни, месяцы, годы… Даша уже и не знала, ждать ей Гришу или сгинул он где-то в чужой Китайской земле. Так и не получила она от него никакой весточки. Не верила, что забыл её Гриня, всё ждала и ждала чего-то. Со временем дядя стал к ней снисходительней, можно даже сказать, что старый Фалей полюбил свою племянницу, признал её за родню. Сыновья его жили отдельными семьями, а старый отец остался в доме с племянницей. Приученная к работе Даша чисто содержала дом, старика, небольшое домашнее хозяйство. Так и жили.

Старел и Самсон Дмитриевич. Часто на него накатывало чувство вины за судьбу Григория. Каждый раз, раздумывая о своём решении по сыну, он так и не мог себе ответить на вопрос: правильно ли он поступил? Если бы всё случилось, как должно быть! Сын был бы уже дома шесть лет назад. Прошло уже двенадцать лет службы его в армии, а конца и не видно. А тут ещё несколько лет нет вестей от него. Жена вся почернела, да и у самого сердце не на месте. Пробовал писать в штаб Сибирской стрелковой дивизии, где служил сын, но получал ответ: «Идут военные действия. Сообщения нет».

У Калины сыновья уже ходят в женихах, подрастают дочери. Живёт сытно, имеет две выездные тройки. Всё при нём. Семья крепкая, работящая. Уважают его на селе. Да и у Анисима всё хорошо сложилось. Торгует мясом, шерстью, маслом, зерном. Хозяйство большое, держит двадцать работников, мельница своя механическая. Семья разрослась. Анна замуж вышла, детей растит с мужем. Тоже вроде бы всё ладно. Прасковью вот никак сосватать не получается. Может, и не пришло ещё время, хотя девка перестарок уже. Из шумного многолюдного дома гнездо Самсона Дмитриевича опустело. Живёт с Матрёной и дочерью. Деда Матвея и тятю Самсоний схоронил в один год. Сильно тужил старик по Григорию. Велел все книги да иконы ему передать, как только он возвертается со службы. Общину староверов возглавил Самсон Дмитриевич. Случилось это неожиданно для него. Община была старообрядческая, беспоповская, включала немалое число семей. Настоятелем и старостой избирался самый уважаемый и грамотный член общины из наиболее старейшего рода. Исстари повелось, что кто-то из Зыковых всегда был главой общины беспоповцев и службу проводил. Луговое разрасталось. Село превратилось в большое торгово-промысловое поселение. Насчитывалось около двух тысяч крестьянских дворов, два молельных дома, российская православная церковь. Селяне помимо земледелия занимались ремёслами, ткачеством, торговали. Зыковские земли обрабатывал Самсон Дмитриевич вместе со своим средним сыном. По традиции они должны отойти младшему, с которым и доживают свой век старики. Однако самому это делать уже было не по силам. Старшой тоже помогал. Хозяйство было благополучным, по-прежнему кормило теперь небольшую семью Самсона Дмитриевича. Общинный сельский сход решил поставить старообрядческую церковь. Большое число старообрядцев-федосеевцев проживало в селе, в строительстве храма должен был принять участие каждый крестьянский двор. В какой храм ходить и как Богу молиться, это уже воля каждого селянина, а воздвигали церкви всем миром. На том и ладили. Этим вопросом и занимался Самсоний. Церковь была в волостном селе Гонохово, но общинники решили строить свою в Луговом. Деньги выделило собрание немалые. Теперь ума всему делу надо было дать. С уездными властями всё оговорено, подряд оформлен, должны за лето поставить обитель. А при церкви через год школу решили открыть, грамотёшки маловато среди селян. Жизнь идёт, одна весна сменяет другую, и всё острее сказывалась тоска по младшему сыну.

Военные действия завершились, но дипломатическая война за господство в Китае продолжалась. Всё в большей степени основным претендентом на китайские и корейские земли становилась Япония, которая использовала каждый дипломатический казус в своих интересах. Позиции Российской империи ослабевали. Через европейскую дипломатию Японии удалось навязать договор о выводе Россией войск из Китая до 1902 года. Но русское командование не спешило это делать, пользуясь правом охранять строящуюся Китайско-Восточную железную дорогу. Служба была напряжённая. Всё дышало новой войной. В своих письмах, которые по-прежнему писал Гриша, он сообщал: «Мы каждый день ждём, что наш полк выведут в Россию, так значилось в переписных бумагах с китайскими властями». Но командование медлило. Офицеры винили за нерешительность генерала Алексея Николаевича Куропаткина. Японские миссии стали часто посещать Кантонский гарнизон русских. Они всегда выказывали своё неудовольствие по любому вопросу, провоцировали на конфликт. Из ставки главнокомандующего, из Петербурга приходили противоречивые решения: то держать нейтралитет и не поддаваться на провокации, то активизировать военную подготовку и дать решительный дипломатический отпор японской стороне.

Самым главным событием для гарнизона стала возобновлённая переписка с Родиной. С 1902 года пошли письма в Россию. Из писем, которые продолжал писать Гриша, домой дошли несколько, причём написанные в разные годы. Как они не пропали и почему именно они, в этом разобраться невозможно. Однажды, в очередной поездке в волостное Гонохово по церковным делам, Самсону Дмитриевичу сказали, что на почте лежит письмо от его сына. Старик быстро развернул кошёвку, хлестнул Рыжего со всей мочи, на что тот заводил удивлёнными глазами, и метнулся к почте, что была далековато от волостной конторы. Рыжий от возмущения подал голос.

– Прости, прости, старый ты мой товарищ, поспешать надо, – дрожащим от волнения голосом ответил коню Самсоний, – поехали, поехали, друг любезный ты мой!

То ли плакала душа его в эту минуту, то ли радовалась, и не поймёшь. Подбородок дрожал, а по щекам текли слёзы. «Хорошо, что старуха не видит», – подумал он. Как только зашёл на почту, ещё у двери ему вручили три письма от Григория. Письма были изрядно истрёпанными, покружились они, видно, немало по белу свету. Отправлены были в разные годы, а последнее писано в 1901 году, с того времени минуло больше года. Но и эта весть облегчила душу. Нашёлся Гришка, нашёлся, воюет, чертяка, жив! Бурлило всё внутри. Забыв о делах, Самсон Дмитриевич заспешил домой.

К вечеру собралась вся семья, сидели затемно. Матрёна Никитична даже слегла от нервного возбуждения и волнения. Утром Самсон Дмитриевич обратился к жене:

– Матрёна, ты бы сходила, что ли, в дом Фалея Силантьева, Дарье сказать надобно про Григория, – виноватым голосом произнёс он.

– Да что ты, не знаешь, что ли, что пропала Дарьюшка, пропала! – запричитала та.

– Как пропала? Когда? Да ты толком расскажи! – растерялся он.

– Уж три месяца прошло! Как Фалей Силантьевич умер, так его старшой сын и забрал избу, сына своего туда поселил. Ведь Фалей не оставил никаких распоряжений насчёт дома, вот и пришлось Дарьюшке подаваться куда-нибудь. Говорят, в Новониколаевск пошла. А так кто его знает? Гришеньке что сказывать будем, как свернётся со службы?