Кир-завоеватель

– Спасибо за сандалии, мой добрый царь… Желаю счастья.

– В твоих устах желание такое звучит зловещим пожеланием скорой смерти! – Царь снова пошутил и засмеялся во весь голос. Солону вручили новые кожаные сандалии и, с одобрения Креза, проводили к выходу всеобщим гоготом, насмешками и топотом, словно заморского шута или фригийского флейтиста.

Глава 3. Юродивый старик Эзоп

– Не выгнали взашей, хитон не изорвали, помоями ты не измазан, на том скажи им всем спасибо… – пожалел Солона сгорбленный старик, сморщенный, как жаба, с верблюжьими губами и шершавым, как у ящерицы, носом. Он выглядел поистине уродливым и казался неодушевленной статуей, но с глазами живыми, как огонь. В руках он держал сеть для ловли рыбы и кольцо с двумя жареными сардинами.

Догнал он мудреца, которого прогнали, в речной долине и предложил полакомиться рыбкой.

– Богатством царь пытался ослепить тебя, но ведь достаточно порой одной рыбешки, чтоб сытым быть, а он не соизволил пригласить тебя на трапезу. Возьми, поешь, мудрец.

– Спасибо, я не голоден, – даже не обернулся Солон. Но старик не сомневался, что Солон примет его предложение, но несколько позднее.

– Приятно слушать мне тебя, Солон, в отличие от пифий Дельф и прорицателей Амонны. Они мошенники и шарлатаны, – пристал он к мудрецу.

Измученный жаждой, Солон, довольный, что добрел до реки, сперва собирался проигнорировать старика, но, зачерпнув ладонью воды из Герма и отпив глоток, подобрел. Как только ему стало хорошо, он наконец обратил внимание на неказистого старика и почему-то решил не пренебрегать разговором с ним, присев на песочный берег.

Иногда беседа с нищим и отшельником приятнее диалога с вельможей. Уж это Солон знал на собственном опыте. Он взял рыбешку и отломил кусочек. Вкус был отменный, и соли вдоволь. Таяло во рту.

– Бери вторую, соплеменник мой, – протянул вторую сардину старик.

– Я насытился, добрый человек. Все в меру хорошо. Оставь себе, собрат. Давай же перейдем мы к пище для души. В чем распознал ты мошенничество пифии из Дельф? – Теперь Солон был расположен к разговору.

– Оракул лишь жонглирует словами, искусно, как поэт Эзоп, – ответил согбенный уродец. – Принес к нему в руке я воробья и спрятал птичку в лоскуток. Спросил: живое что-то я принес иль мертвое держу в руке? Оракул думал долго и ответил, что от меня зависит состояние сокрытого предмета. Коль захочу, он будет жив, а нет – то он испустит дух…

– Все верно вроде, чем же ты недоволен?

– Признал оракул сам, что все в руках моих. От человека ведь зависит его судьба.

– И от богов.

– Но не от пифии-всезнайки! Так я в лицо сказал – теперь приговорен. Оракулы спесивы и усыпаны дарами, коих недополучили боги. А предрекают так, что, как ни поверни – все сбудется. Двойное дно в любом их предсказании, толкуй как хочешь – будешь прав в итоге!

– Мы все мошенники отчасти. И кто такой Эзоп, чтоб пифию бранить?

– Я и есть Эзоп. Меня здесь сумасшедшим все считают.

– Признай, что зачастую выгодно бывает быть дураком, не так ли? – понимающе прищурил глаз Солон.

– Еще как! Вот притча о летучей мыши, что раненая пала оземь. Ее схватила ласка, и мышь взмолилась о пощаде. Но ласка хищная сказала ей в ответ: «Не милую я птиц. Вражда с крылатыми навек!» А мышь ей: «Не птица я, а мышь!» И отпустила ее ласка. В другой же раз, упав на землю, попалась мышка ласке новой. И вновь взмолилась о пощаде. А ласка ей: «Мышей я не прощаю, ненавижу их!» А мышь в ответ: «Какая же я мышь, я птица!» И снова оказалась на свободе. Вот так и я: когда мне надо, могу и дураком я показаться.

– Хитер. Но прав ты. Я тоже прибегаю к такому старому, как мир, приему. Однажды прикинулся я полоумным, сказал я то, что думают вокруг, но не признаются вовек, – кивнул Солон.

– И что же? Помогло для достижения цели?

– Сгодилось. К войне я призывал, когда все запретили о ней вещать. В итоге мне доверили войска, и выиграл я сражение.

– Ого! Прислушались к тебе, даже когда ты притворился идиотом! Мне это не грозит. Обидно мне… – разоткровенничался Эзоп. – Язык мой полон наставлений, но их никто не слышит.

– Не жди признания от глупца, – посоветовал Солон. – В его признании толку мало. Придет твой истинный ценитель. Кто знает, может, это будет великий человек и новый царь! И насладится он твоим советом.

– Дождусь ли? Стар я. Хоть и жаловаться не на что! Бывший раб – обузой стал я для хозяев. Вот и свободу даровали мне, отправив в сардские жаровни к Крезу, но у жаровни сам я сытым стал. Царь оценил, что соплеменники мои меня так ненавидят, и даже в Дельфах со скалы меня бы скинули за то, что развенчал их лживость.

– Судьбу благодари, не Креза. И не кичись, что удалось тебе вывести на чистую воду оракула из Дельф. Это не так.

– Как это «не так»?! Так, никак иначе! Ведь сам я – мастер изворотливого слова. Могу, как уж, я извиваться речью! Двоякий смысл закладывать в памфлеты!

– Но сам при этом знаешь истину? – просверлил Эзопа глазами Солон.

– В ней путаются сами боги, откуда же уродцу знать замыслы богов? Вот, например, пророчество дельфийское о муле… Что это значит? Царь меня спросил, а я ответил, что не хочу я объяснять пророчество из Дельф: они и так приговорили бедного поэта к позорной смерти за то, что не признал я их авторитет. К тому же вдруг я ошибусь? Всего лишь человек я. Все выводы мои исходят лишь из скромных наблюдений, из опыта скитаний и страданий. С богами мне не суждено общаться, но знаки их я вижу в повседневной жизни.

– В глазах твоих я вижу философа и мудреца. Готовься же и ты при жизни к высмеиванию и поруганию, – вздохнул Солон. – Я покидаю проклятые Сарды. Твой царь противен мне. Он изгаляться мастер, но притчу пифии про мула ему никто не объяснил, а зря. Род нечестивый проклят Креза в пятом поколении. Черед его настал, он пятый в роде. Кифары отпоют его на пепелище.

– Все это было, да и будет после нас. Глупец не разглядит в науке божий сказ… – с искренним сожалением проводил Солона Эзоп.

Следовать за ним дальше по дороге поэт не стал, вернувшись в Сарды. Здесь, как и в дальнейшем нашем повествовании, Эзоп окажется нужнее…

Глава 4. Астиаг – царь Мидии

Жрецы и маги Мидии выстроились в ряд перед царем Астиагом, чтобы ответить на прямой вопрос грозного правителя. Они не хотели разгневать властелина, но еще меньше желали показаться глупцами и лишиться своих привилегий.

Астиаг не имел привычки проверять пророчества, как царь Лидии Крез, однако Астиаг не был столь же снисходительным к изречениям и толкованиям ученых мужей, он не прощал ошибок. Время могло расставить ловушки произнесенным словам и заманить в сети даже признанного оракула за неосторожно выроненные предсказания. А если бы в его владения проник какой-то грек и выпалил слова, которые пришлись бы не по нраву, беды эллин не миновал бы точно.

Молвил самый старый из магов, коему нечего было терять.

– Да, государь, все так, именно из чресл дочери твоей родилось опасное семя, оно истребит твое царство и ниспровергнет богов в угоду незримого Бога.

– Предлагаешь умертвить только что родившегося наследника? Убить младенца? Предлагаешь, чтоб я приказал лишить жизни собственного внука на основании необъяснимого пророчества? Ты в своем уме, жрец? Смотри мне в глаза. – Его дыхание стало прерывистым, а глаза наполнились кровью.

– Пророчество верное, мой царь, – подтвердил старец.

– Так же верно ты служишь мне, а главное, так же точно истолковываешь приметы, как моему отцу Киаксару? Расскажи мне, с чего ты сделал такие выводы, что моей империи грозит опасность не от коварного Креза, водящего дружбу с эллинами, а из-за этого мальчика? Он ведь не мидянин даже, его отец – перс! Деревенщина!

Астиаг бросил взгляд на сановников, ухмыльнувшись. Сановники улыбнулись в ответ. Мидяне с пренебрежением относились к жившим в вассальной Пасаргаде горцам, которые никак не могли остепениться, словно не в силах были забыть свое кочевое прошлое.