Страница 7 из 13
Вечная тайна жизни раскрывается весной, как нежный, загадочный цветок. И как только становится теплее, облака белых цветов взлетают к небу, как гигантские бабочки. А бабочка в Корее – символ радости.
Следом за белым облаком бабочек-магнолий, на корейскую землю спускается золотой дождь. Зацветает "кэнари жен". На горных склонах, среди камней и снега вспыхивают потоки его ослепительно-желтых кустов. Городские стены покрываются ажуром ветвей, изгибающихся в танце маленьких цветов.
Вслед за магнолиями, камелиями и сливами в Корее начинается цветение дикой вишни. В Японии это – сакура. Но это слово в Корее лучше не произносить, а говорить, что вы любуетесь просто «flower». А еще лучше назвать это дерево по-корейски "пот ккот". После Японско-китайской войны (1894-1895) и оккупации Кореи Японией, японские названия цветов кажутся кровавыми. На рассвете группа вооружённых японцев, так называемых "наёмных мечей", убила королеву Мин в спальне дворца Чхандоккун. После чего, на глазах, парализованных ужасом, придворных дам и прислуги, японцы изрубили королеву на куски и сбросили останки в королевский пруд на съедение рыбам. Организатором заговора был японский посланник в Корее.
Убийство было осуществлено в глубокой тайне, и мир так и не узнал бы об этом преступлении, если бы не свидетельства двух иностранцев, в том числе, русского подданного, служившего во дворце, якобы, сторожем…
(Показания дал подданный Россиийской империи Афанасий Середина-Сабатин, бывший на службе корейского монарха и, дежуривший в ночь на 26 сентября 1895-го года.
Афанасий Иванович Середина-Сабатин, корейское имя Саль Пхаджон, или Саль Пхаджин (1860 – 1921 годы). Русский подданный, малоросс по национальности, он жил в Корее с 1883 по 1904 год и выполнил около двух десятков архитекторских проектов, 14 из которых, по меньшей мере, были реализованы. В своей переписке Афанасий Иванович именовал себя «архитектор Его Величества короля Кореи», и тому были основания, поскольку корейский монарх к нему очень благоволи и пригласил для работы во дворце. Самый известный его проект – мемориальные «Ворота независимости», построенные в Сеуле в 1896 году.)
– Джонни, откуда ты всё это знаешь? – тихо спросила Симона.
Они стояли на крыше лаборатории. Отсюда открывался чудный вид на вечернее море, по которому скользил последний луч майского Солнца, уходящего за гору Манисан.
– Я родился и вырос в Кении, но каждый день мама перед сном рассказывала мне что-то о Корее. Совсем немного…. Но каждый день… Она говорила, что тем, кто покидает Родину, остаётся только память о ней, и она обязательно поможет, когда будет трудно. Я давно хотел сам почитать про историю Кореи, но всё время откладывал – постоянно находились какие-то другие неотложные дела…. Теперь жалею…. А ещё мама говорила, что потерявший память о своей Родине, гибнет… Ты знаешь, я, может быть, даже рад, что у нас ничего не получилось с перемещением обратно в 2017-й год. Может быть, всё должно было произойти именно так, чтобы мы могли что-то исправить здесь?
– Кевин сказал, что не успокоится, пока не разберётся, почему не получается. А ты ведь знаешь, он упёртый.
– Пусть пробует. Я понял, если мы просто так вернёмся обратно в 2017 год, я буду корить себя всю жизнь. Корить за то, что был здесь и не сделал ничего, чтобы защитить корейский народ от тех бед и страданий, о которых здесь, сейчас, никто не подозревает, но которые всем еще предстоит пережить.
Перемещение обратно в будущее опять не состоялось. Программа работала в своём привычном режиме, соглашаясь с любой командой, но наотрез отказывалась менять окружающую действительность. После нескольких неудачных попыток ребята загрустили, и только Кевин поклялся вычислить этот загадочный алгоритм перемещения и теперь, оставшись в гордом одиночестве, бомбил искусственный интеллект хитро сформулированными запросами и командами.
Сценарист взял на себя обязанности дежурного по кухне и ушёл оживлять найденную в покинутом лагере печку, а Симона с Джонни отправились на крышу устанавливать и подключать камеры наружного наблюдения, где их и застал потрясающей красоты весенний закат.
– Отменить войну – хорошая идея, вместе мы обязательно что-нибудь придумаем…
Глава 11. Все мы твари Божьи, но некоторые – совсем уж, твари…
Истинное лицо – всегда то, которое хуже.
Сценарист, растопив очаг в заброшенном лагере, и поставив на огонь ужин, пытался решить ту же проблему.
Над путешественниками дамокловым мечом висела угроза оказаться через семь месяцев в эпицентре десантной операции японской армии. Впрочем, и за полгода до неё, при наличии вольно шастающих в окрестностях военных агентов и активно проводимых приготовлениях к вторжению, безопасностью здесь вовсе не пахнет. И что делать? Эвакуироваться? А если изменение локализации сделает невозможным обратное перемещение?
Искать защиту у «сильных мира сего»? У каких? Корейский правитель Коджон, гордо именуемый императором – фигура номинальная, не обладает ни малейшим влиянием на происходящие события, прячась от политических невзгод в российской миссии в Сеуле.
Логичным было бы обратиться к Российскому императору, войска и флот которого реально противостоят японцам, если бы не одно НО… «Многие знания – многие печали». Сценарист, на свою беду, был знаком с дневниками будущего «царя-страстотерпца», поэтому русский царь совсем не походил на того, на кого можно опереться.
У любого нормального человека личные записи Николая Второго вызывают оторопь и подозрение в подделке. Такие откровения могут принадлежать перу юного гимназиста, закомплексованной курсистки, контуженого прапорщика в отставке, но никак не правителю одной шестой части суши.
То, что в начале ХХ-го века творило венценосное семейство Романовых, трудно назвать иначе, чем полной потерей адекватности. По их милости «корабль Российской империи» швыряло на геополитических волнах, как пьяного, но всё печальное заключалось в другом. Подавляющее большинство пассажиров первого класса этого корабля представляло собой пугающий симбиоз беспринципных, циничных, ловких коррупционеров, и, одновременно, слабоуправляемых и неисправимых личностей, когда дело касалось «службы государевой».
Многие, в основном, военные представители элиты, честно служившие Отечеству, терялись на фоне вороватых классовых собратьев. Эти, «приближённые» к монаршей семье деятели, изрядно вкусив казённых плодов, были ходячими примерами коррупции, жадности и безнаказанности.
Нарваться на подобного «кренделя» было легче лёгкого, что означало абсолютно непредсказуемые последствия. Самым счастливым для них вариантом стало бы полное игнорирование обращения непонятных, а значит, подозрительных «пришельцев». Особо рьяный служака мог запросто упаковать «источник беспокойства» в «места не столь отдалённые». Самый же ушлый и вовсе мог продать «по случаю» “нашим западным” партнёрам.
В порту Чемульпо, с намёком на собственные «особые интересы» обозначали своё присутствие практически все великие на тот момент державы. На рейде стояли военные корабли Англии, Франции, США и других стран. Но эти варианты были еще хуже. Несмотря на всю гнилую сущность обитателей российских «коридоров власти», по сравнению со своими коллегами из “цивилизованного мира” они выглядели исключительно честными и порядочными людьми. Скелеты в шкафах российской монархии меркли на фоне содержимого мебели монархов “просвещённой Европы”.
Зная количество заказных похищений и убийств, совершённых «от имени и по поручению» «партнеров», на счету которых к началу ХХ-го века было пять российских царей, в их сторону не хотелось не только смотреть, но даже думать. В лучшем случае, посадят в клетку и будут выпускать на цепи за “бананами” для “сахиба”. А скорее всего, выпотрошат и придушат, хотя бы для того, чтобы другим не досталось.