Корабль

Предисловие

Люди живут историями, которые они рассказывают друг другу. Нет жизни без истории. Каждая из жизней – это книга, коряво исписанная разноцветными, причудливыми чернилами, а порой и кровью, залитой слезами. Чтобы от книги был толк, её надобно хоть немного разъяснить. О чём эта книга? Я склонен думать, что страницы написанной человеком книги знают его гораздо лучше, чем он сам себя знает… Следовательно, эта книга обо мне. Но чем явится она читателю? Писатель и всё написанное им – это всегда зеркало, в которое всматривается читатель. Что же он видит в книге? Себя самого прежде всего! Читатель видит отражение собственной жизни и собственных мыслей. Если он глубок, то сможет глубоко заглянуть и даже в мутном зеркале разглядеть неповторимые пейзажи! Если же он не способен видеть, если слеп, если внутри пуст, то в любом зеркале отыщет он лишь пустоту. Есть, правда, такие писатели, которые зеркалами вовсе не являются, а только лишь зеркальцами. Они и сами пусты, как могли бы они показать то, чего не имеют? Есть и те, кто не является зеркалом, но всецело стеклом и притом кристально чистым стеклом! В них не увидеть своего отражения, однако, они дают читателю возможность разглядеть кого-нибудь помимо себя. Такие писатели являются наиболее сложными и наиболее ценными среди писателей! Пытливому уму приходится изрядно постараться, чтобы проникнуть в душу писателя… Но много ли сегодня пытливых?

Многие бездельники успокаивались, когда я говорил им, что моя книга есть сон. Эта правда имеет место быть. В каком-то смысле, это действительно мой сон, сон моего разума. Её написание было спровоцировано потерей безмерно дорогого мне друга. Утрата погрузила меня в этот сон. Из родильных мук горя сотворены призраки, являющиеся нам во снах. Возможно, этот ответ удовлетворит вас.

Хочу, чтобы при прочтении вы помнили, что весь тот сумбур, который встречается на страницах книги – необходим. И вся та сплошная неизвестность, которой окутан сюжет, есть то новое и оригинальное, что, как мне кажется, я привнёс. «Что происходит?» – это вопрос, который должен мучить и преследовать читателя на протяжении всей книги. Это главная суть изложения! Ах, люди такие ленивые! Они ленятся даже не понимать! Важно уметь признать своё незнание, оно учит задавать правильные вопросы! А философия начинается с правильно поставленного вопроса! Ах, люди такие ленивые! Им всё следует разжевать и в рот положить, иначе они плюются точно дети малые! По большому счёту люди не знают почти ничего о мире, в котором живут, но спрятанные в своё высокомерие, плюются эти всезнайки! Не слишком ли высокомерно для жалкого млекопитающего, прожигающего свои жалкие дни на жалком клочке земли, объятом Необъятным? Видимо, человечеству предстоит ещё многое пройти, прежде чем каждый научится повторять за Сократом, что ничего не знает. Более чем уверен, мало кто оценит эту книгу по достоинству. Но именно этому меньшинству она и адресована! Большинство же пропустит её мимо, кто не пропустит, обольёт помоями, сказав, что это книга скучная, непонятная, глупая, непродуманная, аморальная, никчёмная, импульсивная, сумасшедшая и так далее…

Важнейшую роль в понимании здесь играют чувства, именно чувства! Эту книгу нужно чувствовать, а не понимать! И лишь тот может её прочувствовать, кто сродни мне… Но что поделать? Иррациональная рукопись никогда не будет понята всеми, в том и есть главная изюминка иррационализма. Да, моя книга иррациональна, экзистенциальна и сюрреалистична. Я считаю, что чувства и эмоции порождают мысль, а не наоборот. Меняются чувства, меняется и мир вокруг. Так что бо́льшую часть книги составляют эмоции и чувства персонажа. Это чувственный мир персонажа, это мир переживаний героя! Проникнуть в его ощущения – вот что должен сделать читатель! Герой и его мир в то же время являются противоречивым отражением моих чувств. Мир противоречив, чувства противоречивы, сама духовная борьба состоит в противоречии чувств, смыслов и убеждений! Духовная борьба – это прежде всего борьба с самим собой, противоречие с самим собой! Одна часть персонажа тянет его к жизни, другая к смерти, и все события книги – это лишь плацдарм для битвы этих сил. Абсурдность сюжета должна в полной мере продемонстрировать абсурдность самого́ существования. Эта книга – крик души моей! Послушайте ли вы её? Так или иначе, я заклинаю любого читателя не пройти мимо и посвятить время моему труду. Эта книга не повторяет старое, но творит новое!

Настало время заканчивать предисловие… Не люблю я долгих размусоливаний! Так сложно всегда начинать новую страницу книги и жизни! Я отдаю миру своё творение, свою боль, и будь что будет! Мне хочется верить, что вложив в эту книгу часть себя, мне удалось эту самую часть сохранить, отпустить. Я хочу также верить в то, что Книги – это птицы, улетающие прочь, на свободу из темниц, в которых томятся их создатели. Я отпускаю свою птицу, с замиранием сердца ожидая, выживет ли она в свободном, холодном мире.

Посвящается моему незабвенному другу – Монтикову Тимуру Эдуардовичу. Вечному свету и тоске моей души…

«…Книга о Сне первом и последнем…»

1

«Где это я?» – пронёсся, внезапно пронзивший, как кинжал мою голову, вопрос. Вдох наполнил лёгкие зловонным солёным воздухом. Кислорода не хватало, так что несмотря на отвращение, моё дыхание углубилось, участилось, и я растворился в палитре тошнотворных запахов. Со всех сторон меня окружал непроглядный мрак, и понять, закрыты были мои глаза или открыты, возможно было, лишь опираясь на ощущения и осязание. Поискав руками вокруг, я обнаружил, что поверхность подо мной была влажной и жутко холодной. Я лежал на спине. «Нельзя здесь оставаться!» – вырвалось невольно из моих уст. Сделав над собой усилие и приподнявшись, я встал, покачиваясь, на ноги и, вытянув руки, принялся искать пределы окружившей меня тьмы. Скользя и спотыкаясь, шёл я, как лунатик, по мокрому неровному полу. Смотреть вокруг было бесполезно, но я всё же вертел головой в разные стороны и всматривался в кромешную тьму.

Помещение, в котором я оказался, не должно было быть большим и наверняка имело какие-то границы. Тем не менее мне мнилось, что я бреду уже целую вечность и мои руки никогда не встретят сопротивления, а так и будут тянуться всё дальше и дальше в непостижимую, неосязаемую пропасть.

Вскоре мои ладони неожиданно уткнулись во что-то липкое и тотчас оказались запачканы неизвестной субстанцией. Влекомый любопытством и в то же время как-то произвольно, я поднёс одну из рук к носу, и в тот же миг мой желудок едва не вывернуло наизнанку. Но в тот момент важнее всего было выбраться оттуда, так что я принялся ощупывать находку. Изучив поверхность, я понял, что передо мной была стена, сплошь покрытая плотным слоем густой слизи. Мне вдруг стало не по себе. Горло сдавил ком, а грудную клетку словно зажало в тисках, стало трудно дышать, и в порыве эмоций я бросился искать выход. Как свободная доселе птица, внезапно пойманная, бьётся о стенки своей тюрьмы, кидался я из стороны в сторону, вновь и вновь поскальзываясь, падая и калеча хрупкое тело. Беспорядочный стук сердца затмил собою мёртвую тишину, а содрогавшиеся от адреналина руки искали хоть какую-нибудь лазейку в стене, но всё было тщетно. Я замер. Мгла грозно смотрела на меня, ужас наполнял мою душу, а отчаяние поглощало мой разум. От безумной тревоги у меня закружилась голова, и я рухнул на пол. Мысли о происходящем накидывались, словно звери, жаждущие свежей крови, но рассудок, всё ещё не покинувший меня, гнал этих демонов, несущих с собой на крыльях абсурда лишь боль и страдание всему разумному во мне. «Этому должен быть смысл!» – безнадёжно кричал я раз за разом, отпугивая губительные чёрные мысли, пока не сорвал голос. Чувство беспомощности угнетало и злило меня.

Проснувшийся во мне гнев помог подняться на ноги, и вскочив, я принялся что было сил бить в стену. Несмотря на всю тщетность моих попыток изменить своё положение и несмотря на осознание этой тщетности, каждый удар одарял меня неким неуловимым, призрачным чувством свободы, и поначалу мне становилось всё легче и легче. Сама наличность хоть малого, пусть и ничтожного, но шанса на сопротивление, на бунт, придавала мне новых сил для новых ударов. Довольно быстро мои руки превратились в кровавое месиво, но я чувствовал наслаждение расточителя в этом последнем рывке к свободе. Измождённый, я упёрся в стену спиной и, обессилев, съехал вниз. Помещение тотчас залилось безрассудным хриплым смехом. Хохот так и рвался из моей груди и вызвал его целый комок пёстрых эмоций, не поддающихся внятному объяснению. Вероятно, то был смех поражения. На душе было горько, но вместе с тем меня смешила вся нелепость происходящего. Пока я так смеялся, оно виделось мне всего лишь глупым представлением, в котором я являлся единственным актёром и зрителем.