Могила в горах

– Извините, что опоздал, – покончив с приветствиями, сказал Себастиан. – Я ждал слесаря по замкам.

– Неужели ты захлопнул дверь и не мог попасть в квартиру? – поинтересовалась Урсула, и Себастиану показалось, что она улыбается с некоторой надеждой.

– Нет. – Он снова повернулся к Йеннифер с теплой улыбкой. – Значит, тебя зовут Йеннифер?

– Да. Хольмгрен.

Коротко кивнув, Себастиан повторил ее имя. Торкель увидел, как Урсула закатила глаза, и обратился к Себастиану.

– Можно с тобой немного поговорить?

Не дожидаясь ответа, он взял Себастиана под руку и оттащил его шагов на десять в сторону.

– Я запрещаю тебе с ней спать, – тихо, но очень отчетливо сказал он, когда они оказались вне пределов слышимости.

Себастиан быстро взглянул через плечо Торкеля на остальную компанию. Йеннифер разговаривала с Билли. Урсула с неприязнью посмотрела Себастиану в глаза. Вероятно, вычислила, что говорит Торкель. Себастиан улыбнулся ей.

– Думаешь, она захочет со мной спать? – спросил он, переводя взгляд обратно на Торкеля.

– Нет, не думаю, но ты обладаешь странным талантом заманивать женщин в постель, а тут не смей даже пытаться.

– О’кей.

Торкель умолк. Встретился с Себастианом взглядом. О’кей? Сходу? Слишком легко.

У него внезапно возникло ощущение, что он, возможно, только усугубил ситуацию. Если говоришь Себастиану, что он должен делать, то он чаще всего делает прямо противоположное. Себастиан не в силах позволить кому-либо собой командовать. Может, от того, что Торкель ему запретил, Йеннифер стала его интересовать еще больше?

Риск существует.

Даже вполне вероятно, что так и есть.

– Я не шучу, – выразительно сказал он. – Я тебя сразу выставлю.

Торкель продолжал смотреть ему в глаза. Он надеялся, что радость Себастиана от того, что его снова пригласили, перевесит его потребность действовать вопреки.

– Я понимаю. Ничего не будет.

– Ладно. Хорошо.

Торкель развернулся, чтобы вернуться к остальным. Себастиан двинулся следом.

– Кстати, почему она с нами?

– Она, возможно, заменит Ванью.

Себастиан остановился как вкопанный и схватил Торкеля за руку. Чересчур крепко, чересчур резко. Он сразу выпустил руку, как только Торкель с недоумением обернулся.

– Почему? – Себастиан изо всех сил старался не проявить слишком большого удивления и заинтересованности. – С какой стати, куда денется Ванья?

– Она подала документы на учебу в ФБР.

Слова Себастиан услышал, понял, что они, собственно, означают, но не мог толком их осознать. Не хотел.

– В США? – Только и смог он выдавить.

– ФБР обычно находится именно там, да.

– Надолго? Когда же? – Себастиан чувствовал, что у него пересохло в горле. Ему показалось, что его слова прозвучали просто слабым хрипом. Наверное, потому что у него шумело в ушах. Торкель, похоже, не среагировал.

– Учеба?

– Да.

– На три года. Начинается в январе.

Торкель пошел к остальным. Себастиан остался стоять на месте. Его словно бы заклинило.

Три года.

Три года без нее.

Когда он наконец сумел с ней сблизиться.

Он услышал свое имя. Снова. Увидел, как остальные остановились на полпути к лестнице, ведущей к контролю безопасности. Они интересовались, собирается ли он лететь. Он двинулся вперед. Взял чемодан. Телом – на пути в Йемтланд, мыслями – в каком-то совершенно другом месте.

Леннарт Стрид выскочил из такси возле универмага «Оленс», напротив кафе «Болеро». Он на пять минут опаздывал и опрометью бросился к переходу, где светофор уже переключался на зеленый. Кто-то из автомобилистов сердито загудел, но он, даже не взглянув на него, побежал прямо к кафе, открыл тяжелую дверь и вошел. Внутри сладко пахло венскими булочками и молоком для кофе. Он стал оглядывать просторный зал: посетителей оказалось больше, чем он предполагал. Ей, по всей видимости, где-то между тридцатью пятью и сорока пятью. У нее два сына-подростка – вот, собственно, все, что ему известно. Чуть поодаль со своего места поднялась и посмотрела на него женщина с черной шалью на голове. Робко сделала несколько шагов вперед. Тонкие руки и ноги, темные глаза и более смуглая, чем у большинства окружающих, кожа. Это должна быть она. Она выбрала столик немного в стороне от остальных посетителей, в углу, откуда ее почти не было видно.

– Шибека?

Она слабо кивнула в ответ. Он подошел. Протянул руку.

– Здравствуйте, я Леннарт.

Она опять кивнула. Он видел, что ей явно неловко стоять в центре зала. Наверняка нервничает, заподозрил он. Ничего особенно странного. При встрече с ним большинство начинало нервничать.

– Приятно познакомиться. Не возражаете, если мы посидим здесь?

– Не возражаю, – впервые ответила она.

Вроде бы, теперь она говорила с мешьшим акцентом, чем ему показалось по телефону и у нее стал немного более расслабленный вид, будто волнение слегка отпустило, когда она услышала собственный голос.

– Хотите кофе?

– Чай, пожалуйста.

Хотя она почти не смотрела ему в глаза, она производила впечатление более сильной, чем он себе представлял. Во время разговора по телефону у него возник образ более подавленной женщины. Он пошел к кассе и купил чай, обычный кофе и две булочки с корицей. Ожидая заказа, он смотрел на нее. Она опять казалась напряженной. Руки на коленях, взгляд устремлен в пол. Получив кофе и чай, он вернулся к ней. Уселся напротив и протянул ей чашку. Решил сразу перейти к делу.

– Вы нервничаете? Не надо.

– Это немного необычно.

– Я понимаю, но все просто. Я задам несколько вопросов о вашем муже, а вы постараетесь ответить. Все, что вы скажете, останется между нами.

Она кивнула и, не отрывая взгляда от стола, решилась выпить глоток чаю. Леннарт вынул блокнот. Щелкнул шариковой ручкой. Некоторые его коллеги записывали все интервью на диктофон, но он предпочитал блокнот и ручку. Диктофон мог заставить людей больше нервничать. Он решительно отнимал у них возможность утверждать, что их неверно процитировали, поэтому Леннарту казалось, что они начинают осторожничать, цензурировать свои высказывания. Этого ему не хотелось. Надо было составить представление о Шибеке и потенциале ее истории. Оценить достоверность ее слов и решить, стоит ли заниматься исчезновением ее мужа или это тупик. В этом году Леннарт уже попадал в ряд тупиков, и новых ему не хотелось.

– Начнем с вас, – сказал он, поднося ручку к блокноту. – Вы с мужем приехали в Швецию в конце 2001 года?

– Да. Дети тоже. Им тогда было два и четыре.

– Из Афганистана?

Шибека посмотрела на него. Как легко у него получается. Будто они сели в самолет и несколько часов спустя приземлились в Швеции. Ее мысли на секунду перенеслись в лагерь в Пакистане, куда они бежали сперва. Повсюду вонь, толчея и детский плач. Палатки, ледяные ночью и душные днем. Хамид, убеждавший ее в необходимости оттуда выбираться. Двигаться дальше. Мужчины, которым они заплатили, чтобы те довезли их до Ирана. Жуткая поездка на грузовике через горы и каменные пустыни. Слившиеся воедино дни и недели. Единственное, что она помнила, – как сидит, притиснутая к водительской кабине, держа в объятиях Эйера и Мехрана. Боли в руках от того, что она так долго прижимала к себе сыновей, – вот, собственно, ее единственное воспоминание о бегстве. Остальное – неразбериха из разных картинок. Но болей ей не забыть никогда. Она слегка вытянула руки, чтобы убедиться в том, что они больше не вернутся.

– Да. Но сначала мы приехали в Грецию. Добрались до Греции.

– Значит, вы хотите сказать, что первой страной-убежищем была Греция?

Страна-убежище. Какое слово. Одно из первых, которые она выучила по-шведски. Это первая страна в ЕС, до которой ты добрался, и первая же, куда тебя высылают перед отправкой домой.

– Но потом вы приехали в Швецию? – не получив ответа, продолжил Леннарт.

Шибека кивнула.

– У нас были здесь друзья и родственники. Поэтому Хамид хотел сюда.