Страница 5 из 9
Фрейд, таким образом, бросил вызов рационалистической оптимистической картине, глубоко внедренной в мышление и чувства того времени, но в других отношениях остался верен современной ему системе отсчета – особенно в том, что касалось механистического материализма, которым он восхищался и методы которого использовал, как и немецкие профессоры Г. Гельмгольц, Э. Дюбуа-Реймон и Э. фон Брюкке. Последний, наставник и учитель Фрейда (в качестве заведующего психологической лаборатории Венского университета), оказал заметное влияние на воззрения своего студента, и тот никогда не скрывал своей признательности учителю и восхищения его талантом. Несмотря на то что Фрейд отошел от физиологии, неврологии и психиатрии (в том смысле, как ее тогда {016} понимали) и занялся психологией, он сохранил верность базовым концепциям и методам лаборатории Брюкке. Фрейд искал физиологический субстрат психической энергии (либидо). В своем осмыслении психоанализа он следовал неврологизации, характерной для идеологии лаборатории фон Брюкке. Катексис энергии, связанная и свободная энергия, сдвиг энергии – таковы были основные категории его нового мышления. После всего сказанного становится ясно, что важнейшими с исторической точки зрения открытиями Фрейда были следующие: (1) наличие мощных иррациональных сил, движущих поведением человека, (2) бессознательная природа этих сил, (3) патогенные следствия их действия (в определенных ситуациях) и (4) излечивающий и освобождающий эффект преобразования подсознательного в осознанное.
Открытия Фрейда подверглись нападкам со стороны психиатров и психологов, которые его не поняли. Но они также подверглись критике и со стороны его бывших учеников и последователей, которые хорошо его понимали, но хотели освободиться от ярма ведущей роли Фрейда и его подчас упрямого нежелания пересматривать ошибки. Среди таких мятежников были А. Адлер и К. Г. Юнг. Они предложили разумную ревизию, которая отчасти была принята и самим Фрейдом. Намного раньше Фрейда Адлер понял важность агрессивных и деструктивных побуждений. Юнг, в свою очередь, освободил психическую энергию от ее суженной концептуализации в качестве сексуальной энергии и сделал последнюю лишь частью общей психической энергии. Его концепция символизма и мифологии также была богаче, чем у Фрейда. В частности, Юнг утверждал, что человек не только и даже не главным образом подвергается в своей жизни влиянию личностных факторов; наоборот, считал он, эти личностные факторы, например влияние матери, представляли собой универсальные феномены и архетипы, которые оказывают мощное воздействие на жизнь каждого человека, невзирая на личность каждой конкретной матери. В контексте этих условий и пересмотров не было никакой причины или, по меньшей мере, потребности в расколе {017}. Даже упрямство самого Фрейда или амбиции Адлера и Юнга не являются удовлетворительным объяснением. Истинная причина разрыва, сделавшая его неизбежным, заключалась в том, что Адлер и Юнг выражали несогласие с основными положениями Фрейда. Адлер, несмотря на то что был одаренным и проницательным человеком, не желал балансировать на грани рационализма, заглядывая в бездны иррационального. Напротив, он принадлежал к группе новых, относительно поверхностных оптимистов, характерных для среднего класса Германии и Австрии во времена до и после Первой мировой войны. Ни парадоксальное, ни трагическое мышление не были присущи этой группе. Ее представители были убеждены в том, что мир становится лучше и лучше и что даже недостатки и поражения в конце концов обернутся благом.
Тот же наивный оптимизм доминировал среди немецких и австрийских социал-демократов-реформистов, одним из которых был и Адлер. Юнг же пребывал в совершенно ином историческом положении. По сути своей он был романтиком и противником рационализма. Он представлял романтическую традицию, согласно которой иррациональное не было препятствием, каковое надо было преодолеть разумом, но, наоборот, было источником мудрости, подлежащим изучению, пониманию и усвоению ради обогащения и углубления жизни. Фрейд интересовался иррациональным и бессознательным, потому что хотел освободить человека от власти бессознательного. Юнг интересовался этим, потому что хотел помочь человеку и вылечить его посредством контакта с бессознательным. Фрейд и Юнг напоминают двух путников, которые, идя в противоположных направлениях, на какой-то момент встречаются и вступают в оживленную беседу, забыв о том, что после окончания разговора направятся дальше и расстояние между ними станет увеличиваться.
Третью группу диссидентов обычно называют неофрейдистами, культуралистами или ревизионистами. Главными представителями этой группы являются Салливан, Хорни и автор этих строк. Конечно, были и другие, кто значительно расходился с {018} ортодоксальными взглядами, например Ф. Александер и Ш. Радо. Но поскольку они остались в организации Фрейда, постольку ярлык неофрейдистов к ним не приклеивали.
Взгляды неофрейдистов не являются одинаковыми у разных представителей этого «течения». Объединяет их только большее значение, которое они придают культурным и социальным факторам, чем это было принято у ортодоксальных фрейдистов. Но определенно, что это подчеркивание было лишь дальнейшей разработкой социального подхода самого Фрейда, который всегда учитывал социальный контекст и приписывал обществу решающую роль в процессах подавления. Салливан придавал меньшее значение сексуальности и большее – избеганию тревожности и неуверенности. Хорни считала главной роль тревожности, страхов и несовместимости идеалов эго. Она также предложила фундаментальные изменения в представления Фрейда о психологии женщин. И, наконец, ваш покорный слуга, который сильно усомнился в теории либидо, предложил другую, согласно которой потребности коренятся в условиях бытия человека. Автор этих строк подчеркивает роль общества не как «культуры», а как специфически структурированного общества, рычаги воздействия которого связаны со способом производства и главными производительными силами, а также подчеркивает значимость ценностных и этических проблем для понимания сущности человека.
Ни одна из фундаментальных теорий Фрейда не подвергалась нападкам (в упомянутом выше смысле) со стороны этих трех психоаналитиков, и они не пытались основать новую школу, которая смогла бы вытеснить школу Фрейда. Они покинули организацию Фрейда главным образом из-за нетерпимости бюрократии в отношении несогласных, а вовсе не из желания основать новую организацию для создания новой антифрейдистской системы. Этим они решительно отличаются от Адлера и Юнга. Эта разница символически выражается в том, что Адлер и Юнг дали своим системам новые названия (индивидуальная психология и аналитическая психология соответственно), в то время как неофрейдисты настаивают на сохранении слова психоанализ – правда, не без протестов со стороны некоторых фрейдистов, которые утверждают, что всякий, кто не следует (019) правилам организации, не имеет права называть себя психоаналитиком. (Абсурд, до которого может довести этот бюрократический дух, демонстрируется тем фактом, что пять сеансов в неделю и использование кушетки становятся критерием того, проходит ли пациент психоанализ.)
С научной точки зрения главным грехом основателей этих новых школ, Адлера и Юнга, было «выхолащивание» великих открытий Фрейда, а затем полный отказ от них с заменой собственными, более мелкими теориями.
Неофрейдистов, включая и меня, тоже можно критиковать за недостаточное подчас внимание к Фрейду или даже за избыточную критику в его адрес. Несмотря на то что этот критицизм понятен (особенно в свете враждебности фрейдистов), он все же не является ни избыточным, ни неуравновешенным. Несмотря на большую разницу во взглядах между неофрейдистами, они пытаются понять подсознательные процессы и ставят целью осознание бессознательного. Однако ни один из нас не приложил усилий, чтобы найти формулировки, которые бы умиротворили фрейдистскую бюрократию и заставили ее более дружелюбно принять воззрения «неофрейдистов».