Бурлеск: новая жизнь

– На макияж тратится много времени, – ответил Кира.

– Тогда не буду вас отвлекать, – и она покинула комнату.

После ухода администратора, Рома, как ни в чем не бывало, придвинул косметику обратно и приготовился красить лицо. Да уж, давненько так Киру не осаживали. По негласному правилу он считался здесь главным, и все, включая администраторов, беспрекословно ему подчинялись. Все, кроме этой. А ведь это ее он тогда случайно встретил в проулке. Потом вцепилась в него, как репей, и потащилась рядом.

Он взял спонж, корректирующий карандаш, рядом положил основу для макияжа, тональный крем, пудру и приступил.

Кожа на лице совсем сухая стала. Сколько раз он говорил Кире, что не подходит ему эта марка! Тот одно, что стоит на своем – это самый лучший бренд! По барабану! Если для его типа кожи он не подходит, плевать он хотел на его крутизну. Кроме того, Кира поменял ему косметику для бритья тоже на эту марку. Причем, без Роминого спроса! Вот просто взял и поменял! Мало того, что он заставляет его бриться два раза в день, потому что не переносит колючую щетину по утрам, так еще и раздражение на коже от нового лосьона окончательно портит настроение.

Взял маленькое зеркальце, темные тени, черный карандаш и откинулся на стуле вырисовывать глаза. Они даже поругались из-за этого! Нехило так полаялись, потому и ушел из дома, на ночь глядя, когда девчонку эту встретил. Кира даже не позвонил, не побеспокоился за него, негодяй.

Рома украдкой взглянул на него и вернулся к своему занятию. С того дня они толком и не общаются. Так только, по делу. И, сказать по правде, Рома был даже рад этой паузе, потому как его стало тяготить в последнее время Кирино превосходство, назидательство во всем, в любых спектрах его жизни. Он сократил его степень свободы до минимума. Рома бы даже и продлил эту паузу на подольше, а может и совсем ушел бы от него…

Он нарисовал четкие контуры на глазах и посмотрел в большое зеркало, сравнивая их между собой. Эта пугающая мысль в ту ночь впервые закралась ему в голову и крепко засела там. Пугала она своей осознанностью, определенностью. Он абсолютно четко понял, что больше не хочет жить под гнетом постоянного контроля, неусыпного надзора. Кому звонил, куда ходил, где был, что делал… это начинало сводить с ума! Каждый шаг, любое действие – все находилось под пристальным наблюдением! С другой стороны, Рома и не знает другой жизни…

Больше десяти лет они живут вместе, как пара. Роме тогда еще и двадцати не было. Тогда, в ту далекую пору, ему даже нравилось такое отношение. Он реально кайф ловил, потому что думал, что так Кира проявляет свою любовь и заботу. Этот взрослый серьезный дядька заботиться о нем, мальце – как тут не одуреть от счастья? Время шло, такое отношение усугублялось, спрос за его действия усиливался, меры пресекания его вольностям ужесточались и Рома понял, что такое поведение диктуется не добрыми побуждениями. Это черная безосновательная ревность, смешанная с признаками параноидной шизофрении.

Он стал подчеркивать и выделять глаза светлыми тенями и блестками. Самое ужасное заключалось в том, что Рома не знал, как от него уйти, а, главное, куда? Этот так просто не отпустит, Рома его знает, как облупленного. Будет клясться на могиле матери, что исправится и после перемирия и некоторого затишья все начнется по новой. Да и сам Рома не представлял, как будет жить без него, ведь он не знает иной жизни. Других отношений, другого общения… он не умеет жить по-другому.

– Зайка, долго ты еще будешь на меня дуться? – прервал его мысли мягкий голос Киры.

– Я дуюсь? – Рома поднял еще выше только что нарисованную, высоко изогнутую бровь. Имея от природы прямые, как палки, брови, ему приходилось всячески ухищряться, чтобы придать им женственные изгибы. Кира много раз настаивал удалить эту растительность лазером и придать долгоиграющим татуажем более утонченные и изогнутые очертания бровей. Рома не соглашался. Кое-как отстоял право хотя бы эту часть растительности на своем теле оставить нетронутой.

– Ну, не я же, – дал отпор Кира и тут же смягчился, – я готов принять тебя в свои объятия, в свою постель, как и прежде, но ты холоден со мной. Неужели все из-за дурацкого лосьона?

– Дело не в нем, и ты это прекрасно знаешь. Дело в твоем отношении ко мне. Ты даже не спросил, хочу ли я этого! Просто взял и сделал по-своему!

– Но, пупсик, раньше тебя устраивал такой подход, – деланно удивился тот.

– Когда раньше? Когда мне было восемнадцать? Я вырос, Кира. Ты сам меня вырастил, и я больше не нуждаюсь в твоей гипер опеке! Меня раздражает твое пренебрежительное отношение ко мне, как к личности! Ты ни во что меня не ставишь! Мое мнение для тебя – пустое место! Я устал от этого! Я больше не хочу так жить! – Рома разошелся и даже стукнул кулаком, с зажатой в нем кисточкой, по столу.

– Хочешь, могу купить тебе прежний лосьон. Делов-то.

Рома безнадежно усмехнулся и, снова повернувшись к зеркалу, стал наносить румяна толстым ярким слоем.

– Ты опять меня не слышишь. Впрочем, как всегда, – буркнул он. Потом они принялись вырисовывать губы, и стало не до разговоров.

Когда Жанна в следующий раз зашла в гримерку перед началом программы, то так и обомлела на самом пороге. Если бы она лично, своими глазами, не видела здесь пару часов назад мужчин, она бы в жизни не поверила такому преображению!

Перед зеркалом крутились и вертелись две яркие представительницы кабаре, наводя заключительные штрихи своему лоску. Кира был немного выше Ромы и в целом крупнее его. На нем был блестящий корсет, коротенькие шортики, колготы в крупную сетку и туфли на каблуке и нереально высокой платформе. Все выдержано в черном цвете. Подобная обувь возвышала и Рому, ноги обтягивала крупная черная сетка, а тело – блестящее черное боди с глубочайшим, до пупка, V-образным вырезом. Он был гораздо стройнее своего напарника и, пожалуй, женственнее, но все же широкие плечи и узкие бедра выдавали в нем представителя мужского пола. Талии обоих охватывал широченный ремень, из которого пышным веером развевались объемные, пушистые и почти невесомые страусиные перья. Замысловатая конструкция на голове в виде короны также украшалась дарами пернатых. Их-то они и помогали закрепить на головах друг у друга, когда вошла Жанна. Она встретилась взглядом в зеркале с Ромой, и он ей подмигнул.

– Вижу, вы готовы, – ей пришлось прочистить горло, чтобы вернуть голосу звук.

– Ага, – непринужденно отозвался Кира. Жанна, как застыла, и не может отвести глаза от Ромы, и он не отворачивался.

– Тогда начинаем после медленной композиции.

– Да, как обычно, – снова голос Киры встрял между их взглядами. Тогда Жанна усилием воли заставила себя отвернуться и выйти.

Что сейчас было?? Она никогда не позволяла себе так откровенно разглядывать мужчин! Во-первых, это неприлично, а во-вторых, кроме мужа она в принципе никого больше не замечала. Теперь же… она, как неопытная молодка попалась на крючок цепких глаз бывалого охотника, и не может вырваться. Это затяжное разглядывание продолжалось до тех пор, пока Кира не развернул его к себе, чтобы поправить головной убор.

В ту незабываемую ночь Жанна открыла для себя мир абсолютно новых взаимоотношений между мужчинами и женщинами. Не обычных, к коим она привыкла, а нестандартных, однополых. Весь зал заполнился подобными парочками, которые с продвижением ночи позволяли себе легкие ласки и поцелуи на глазах у всех. В конце концов, Жанна перестала выходить в зал без надобности совсем, избегая с ними встреч. Не так сразу. Ей надо привыкнуть и хотя бы мысленно смириться, что такое бывает…

Глава 4

Первый глоток кофе – самый желанный, на втором раскрывается вкус, и только на третьем получаешь неподдельное удовольствие от напитка. Жанна сидела за столом на кухне, неспешно потягивала крепкий черный кофе с ванильным сиропом и глядела в окно. Все для нее было ново: и пейзаж за окном, и само окно, стол, кухня, вся квартира, куда она перебралась пару месяцев тому назад и еще не освоилась здесь до конца. До сих пор повсюду стояли полу разобранные коробки, вещи из которых вынимались по мере необходимости.