Сброд

– Замечательно. После окончания совета, передай его главе стражи этой крепости, уж он-то вытащит из него оставшиеся, нужные нам сведения. Можешь занять своё место. Уничтожить это кодло, вполне по силам всего одной тысяче из моей дружины. И среди моих тысячных, есть человек, как раз подходящий для столь благородного задания!

В последних словах Батурия, прозвучала откровенная ирония. Все тысячные, ехидно улыбаясь, покосились на правый край своей скамьи, где сидел человек, около сорока лет от роду. Имя его было Волибор, что выдавало его простое происхождение. Вся знать Чёрного Края, да и вообще всей Земли Ругов, ещё со времён князя Мировлада, давали своим детям имена на рунейский манер, что категорически запрещалось простолюдинам. История о том, как этот простолюдин оказался среди высшего воинского сословия, достойна былинных сказаний бродячих гусляров!

Во время осады Славнограда войсками Батурия, когда князь был ещё молод и особенно честолюбив, он сам возглавил дружину на одном из приступов. Воодушевлённые действиями молодого князя, воины ринулись на стены, и в упорном бою захватили одну из башен. Бои за эту башню продолжались целый день, и в одной из ответных атак славноградцев, Батурий был ранен, а его воины были оттеснены от него противником. Один из простых ратников всё же пробил вражеский строй и отбил князя, хоть сам так же был ранен. Этим воином был Волибор. Тогда Батурий начал переговоры со славноградцами, и, приняв контрибуцию, снял осаду. По возвращении в Кременец, Батурий немедленно сделал Волибора тысячным в своей дружине, и подарил ему роскошную усадьбу, близь Драгостола.

Эту историю можно было бы считать сказкой со счастливым концом, если бы не человеческая зависть, помноженная на высокомерие. Остальные тысячные, являясь потомками знатных родов, сильно раздражались присутствием в своих рядах столь недостойного (на их взгляд!) человека. До ведома Батурия доводились малейшие оплошности его нового тысячного, разумеется в раздутом, приукрашенном виде. Темой подобных доносов, была либо низкая дисциплина в тысяче Волибора, либо неудовлетворительное исполнение поставленных перед ним задач.

Причиной первого, было категорическое неприятие Волибором «солдатского» уклада. Ему претило, чтобы его люди каждым своим действием, выражали к нему своё подобострастие, обращались к нему на «вы», вскакивали на ноги при его появлении. Он был искренне уверен, что такие люди не способны на «живое», изобретательное мышление, которое так выручает в тяжёлых боевых ситуациях, да и на элементарную доблесть неспособны. Каждый ратник Волибора, говорил с ним как с первым среди равных, каждый имел право голоса, и голос этот всегда был услышан. Это не могло дополнительно не раздражать остальных тысячных, так как волей-неволей и среди их ратников заводились о том осторожные толки, на что тысячные так же беспрестанно жаловались лично Батурию.

С неудачами в решении поставленных перед Волибором задач, всё обстояло ещё проще. После снятия осады Славнограда, крупных военных конфликтов, требовавших задействования всей дружины Чёрного Края, больше не случалось. Для разрешения локальных пограничных задач, или подавления мелкого бунта в одном из регионов, вполне достаточно было одной тысячи, а то и сотни. Все тысячные Батурия всеми силами пытались избежать участия в подобных мероприятиях, и, сплотившись, советовали князю поручить выполнение очередного задания тысяче Волибора, в назидание за низкую дисциплину. Со временем повелось так, что другая тысяча выступала для выполнения какой-либо задачи, только если люди Волибора были уже чем-то заняты. Зато любая реальная или мнимая ошибка последнего, при выполнении очередного приказа, долго и тщательно мусолилась в придворных кругах, особенно в присутствии князя. Принцип «не ошибается тот, кто ничего не делает», играл на руку придворным интриганам. Сам опальный тысячный, будучи человеком простым, и не склонным к интриганству, даже не пытался оправдываться, что приподносили князю, как лишнее доказательство его вины. Так, в течение многих лет, ценность Волибора в глазах Батурия понизилась до ноля. Спасение в Славноградской битве, в памяти князя затёрлось, обросло многократными слоями осадков, от неудач спасителя. Придворные прихвостни могли и вовсе выжить ненавистного простолюдина, но смекнули, что возникающие боевые задачи, придётся решать кому-нибудь из них.

– Ну что, Волибор, – уточнил Батурий своё язвительное замечание – Справишься с толпой голодранцев или опять в лужу сядешь? Только нужно не разогнать их, а уничтожить! Можешь с полсотни пригнать в Драгостол, для показательной казни. Нужно же как-то и быдло столичное потешить.

– Как скажешь, князь, так и сделаем – поднявшись, ответил Волибор. Он держал спину прямо, а не подобострастно скрючившись, как это делали остальные, чем вызвал десятки ненавидящих взглядов.

– «Как скажешь, князь…» – презрительно перекривлял его Батурий и, повернувшись к своему сыну, проговорил – Вот всегда у него так: обещает всё гладко сделать, а потом я от верных людей узнаю, что всё у него наперекосяк вышло…

В выражении лица Волибора, эти слова не вызвали никаких изменений. Он давно привык к подобным уколам, но последующие слова князя, заставили его насторожиться:

– Знаешь, Волибор, я решил разбавить твою тысячу благородной кровью. Сын моего главного советника – Виктор – станет твоим помощником. Будет постигать военную науку под твоим руководством. Глядишь, когда-нибудь станет тебе хорошей заменой. Ты стареешь, скоро тебе на покой пора будет… Да от тебя и от молодого проку немного было…

Волибор ничего не ответил, но про себя грустно улыбнулся: значит, князь решил направить сына своего советника обучаться военному делу у самого нерадивого из тысячных? Ну, ну… Замену приготовили. Да и к лучшему. Больше не придётся в этой змеиной яме появляться. Наконец можно будет осесть в своём поместье… Только ратников да сотников жалко: небось сынок советника ещё тот высокомерный молокосос. А ведь люди в его тысяче привыкли говорить открыто, многие и резких слов не стесняются… Мелкий выродок, небось, бесноваться будет, людей ломать… А он – Волибор – что может сделать? Тут уж Судьба у руля…

Батурий же посчитал этот вопрос закрытым, и решил двигаться дальше, согласно регламента. Осмотрев ряды послов из разных областей Чёрного Края, князь с ироничной улыбкой проговорил:

– Что-то не вижу среди вас послов из Радовежских земель. Видать, обижается ещё мой будущий родич.

Произошедшая в Радовеже свара местных с угличами была широко известна при дворе, как, собственно, и последствия этого инцидента. Поэтому все присутствующие прекрасно понимали, о чём говорит князь, и в зале послышались ехидные смешки. Шире всех улыбался Смотрящий Углича – Алексей – сильно возгордившийся, что Батурий рассудил тот конфликт в пользу его родственника. Князь остановил на нём взгляд и сказал, тоже широко улыбнувшись:

– А ведь уже не за горами свадьба моего сына и дочери Радовежского Смотрящего. Пора уже и сватов назначать… Вот ты, Алексей, будешь моим сватом! Так что готовься ехать в Радовеж.

Улыбка в один миг пропала с лица Смотрящего, цвет лица стал бледным, а нижняя губа предательски затряслась. Растерянно посмотрев по сторонам, как будто ища поддержки, он залепетал:

– Но князь, как я могу?!. Меня же там могут…

– А это не просьба! – резко перебил его Батурий, облик которого стал холодным и жестоким – Это приказ! А уважительная причина, для неисполнения моего приказа, может быть только одна – смерть! Откажешься ехать, так тебя и здесь могут… А коль обидят тебя радовежцы, ты за то не забудь кузена своего поблагодарить. Да не бойся ты так сильно, все ведь люди! Глядишь, и помиритесь там!

Алексей замолчал, и белый, как соль, уставился отсутствующим взглядом в одну точку. По залу вновь пробежал ехидный смешок, но теперь по поводу перспектив приёма Алексея в Радовеже.

Совет продолжился. Батурий выслушал всех послов и просителей, дал им ответы на прошения и указания к дальнейшим действиям. Выслушал отчёт своего казначея, а также выслушал представителей духовенства, которые, впрочем, ни к чему, кроме нытья об острой необходимости расширения церковных земель, интереса не проявили. В итоге, спустя несколько часов, всеобщее мучение было окончено, и Зал Совета опустел. В нём остались только Батурий, и его старший советник – Феофан. Последний, криво усмехнувшись, заметил: