Сброд

Ворон на время замолчал, и сунул руку за пазуху, вытащив оттуда небольшой свёрток. Бережно развернув ткань, он явил взору Духовлада содержимое. На развёрнутой ткани лежал фрагмент человеческого скелета, а именно – пожелтевшая от времени, кисть. Немного подержав трофей в таком виде, атаман стал снова заворачивать его в ткань, продолжая рассказ:

– … И отрубил руку, ударившую меня по лицу. Прихватив с собой её, а также меч напыщенного придурка, и дал дёру. Никто из рекрутов не осмелился встать у меня на пути. Благо, наш барак находился вне стен Златоврата, а до леса было рукой подать. Не помню, как долго я бежал по лесу, не разбирая дороги, но, наконец, остановился на берегу небольшой речушки. Смочив пересохшее горло, я побрёл вдоль неё уже спокойнее. Несколько дней я блуждал по лесу, стараясь не отходить далеко от речушки. Сдохнуть от голода мне не дали заросли орешника, на которые я однажды набрёл. Отрубленную руку своего командира, я решил оставить себе, как талисман, но через несколько дней она стала невыносимо вонять. Отыскав огромный муравейник, я бросил её туда, и на следующий день, забрал уже только чистенькие, беленькие косточки. Однажды речка вывела меня к небольшой лесной деревушке. Эта деревня, только что подверглась нападению разбойников: несколько домов были подожжены, повсюду плакали женщины и дети, а напавшие неспешно уходили в лес. Я догнал разбоев, и, держа в руке меч, заявил, что хочу к ним присоединиться. Главарь указал на меня пальцем, и приказал своим людям отобрать у меня оружие, а меня самого прогнать пинками. Разбои стали обступать меня, а я вскинул меч и закричал, что оружие они смогут забрать, только убив меня в бою. Главарь рассмеялся и ответил… Эти слова стоят в моей памяти до сих пор: «Этот парень храбр, нам он подойдёт! Вот увидите: ещё и на моё место позарится!». Я влился в ряды этих людей, и до сих пор не жалею об этом. Отряд был не очень большим, около трёх десятков человек, но каждый знал своё дело. Людей «для числа» среди нас не было… да и сейчас нет. Мы нападали на деревни, при встрече – на небольшие обозы, не избегали стычек и с равными по силам разъездами дружинников. Последние, кстати, в боях оказались не такими уж опасными противниками. Может кое-какая выучка у них и есть, да и отбирают в дружины парней поздоровее, а вот думают они только о своей шкуре, и портить её о чужие мечи да копья, ради барахла придворных белоручек, не очень-то и торопятся. Так проходил год за годом. Постепенно я окреп и возмужал, снискал себе уважение всего отряда. А вот отношение главаря ко мне, со временем становилось всё холоднее. Это меня раздражало, так как зла я ему не желал, и поперёк его воли слова не молвил. Однажды на Совете он стал нападать на меня с обвинениями, мол, я хочу место его занять, и всех против него настраиваю, а раз так, то предложил он мне смертельный поединок, в котором победитель оставался главарём. Разозлённый таким поклёпом, я принял вызов. Мы сошлись в схватке: по нему было заметно, что видит и думает он быстрее, чем тело выполняет его команды. Пару взаимных выпадов, и он хорошенько распанахал мне левую руку от плеча до локтя, а я насадил его на свой меч. Обессилив, он в последний раз взглянул мне в глаза. Я не увидел в том взгляде ненависти или страха, только покой. Я стал главарём отряда, и часто потом вспоминал этот взгляд. Со временем я понял, что мой предшественник каждый день видел, как я становлюсь сильнее, проворнее, мудрее. А он старел, чувствовал, как уходят скорость, крепость руки, острота глаз. Ему надоело мучиться в ожидании, когда молодой волк совсем окрепнет, и прогонит старого вожака. Он затеял этот поединок, и проиграл его, но в последние мгновения жизни обрёл покой, так как теперь ВСЁ БЫЛО ПОНЯТНО, и переживания о возможном больше не терзали его душу. Исходя из этого, я сделал вывод, которого придерживаюсь и сейчас: ступив первый шаг, нельзя вдруг замереть, в нерешительности думая о том, правильным ли путём ты пошёл. Этим ты вселяешь уверенность в своих врагов, а значит сам делаешь их сильнее. И вот, однажды на лесной дороге, наш отряд, повстречался с воинством Тура, которое тогда было ещё сотни на две меньше, только всё равно больше нашего отряда впятеро. Я тогда имел разговор с Туром, и он предложил нам присоединиться к его ораве, пообещав, что добычи хватит на всех. Я выразил сомнение, так как бывало, что и моей полусотне приходилось неделями сидеть на голодном пайке, что уж говорить о такой огромной толпе людей. Тогда Тур намекнул, что знает, где встречать большие, хорошо охраняемые обозы, поэтому его люди нужды не испытывают. Подумав, я согласился, но с условием, что мои люди будут подчиняться только мне, и свою часть добычи мы будем делить по своему усмотрению. А за возможные неудобства, причинённые моими людьми, перед Туром отвечать буду лично я. Тот был не очень доволен такой расстановкой, и ответил, что сначала хочет посмотреть на моих людей в деле. Воинство Тура как раз следовало к месту засады на очередной обоз, и мы отправились с ними. Среди моих ребят трусов нет, мы всегда сражаемся плечом к плечу, и в том налёте мы ясно показали, что являемся самой сплочённой и боеспособной силой всего воинства. Тур был доволен, и согласился на мои условия. Я тоже был доволен, так как теперь у нас появился лагерь, в котором можно было хранить большое количество круп, солонины и других продуктов, что позволяло забыть о нужде в перерывах между налётами. Да и ценность другой добычи в крупных обозах порадовала, в отличие от налётов на деревни и мелких торговцев. Мы здесь уже третий год, и вроде всё хорошо: добычи вдоволь, есть где перезимовать… Только точит что-то… Тоска что ли… Как будто тиной тут порос, чего-то другого хочется… Опасного, серьёзного… Да и Славы, наверное. Мои люди говорят, мол, я с жиру взбесился. Может и так, только всё чаще посещает меня мысль, как-то по весне распрощаться с Туром, и искать себя в другом деле…

Ворон замолчал, и задумчиво уставился на воды ручья. Последние его слова, прозвучали как-то мечтательно. Духовлад был слегка обескуражен этой внезапной откровенностью столь грозного человека, хотя в душе отмечал, что польщён таким доверием. Немного посидев в этой неловкой тишине, он открыл было рот, чтобы в знак понимания и признательности поведать Ворону свою историю, но тот вдруг встряхнул головой, будто отгоняя наваждение, резко встал, и твёрдым шагом побрёл восвояси, бросив через плечо:

– В общем, малыш, ты меня понял: будь с Предрагом аккуратней. А передумаешь – милости прошу к нам… Коль не сгинешь со своим атаманом…

Этим поступком Духовлад был обескуражен ещё больше. Он проводил несколько растерянным взглядом своего собеседника, так и не прикрыв рта, а через несколько секунд по его лицу расплылась весёлая улыбка. Ворон однозначно завоевал его симпатию своей решительностью, проявлявшейся в каждом слове, в каждом действии. В сторону Духовлада уже семенил взволнованный Всесмысл, наблюдавший за говорившими издалека (очень издалека!). Подойдя, он стал задавать вопрос за вопросом, не оставляя молодому бойцу времени на ответы:

– Чего он хотел?! Он тебе угрожал?! Он ещё вернётся?!.

– Раз тебе так всё интересно, – с ехидной улыбкой, перебил его Духовлад – Чего же ты не остался здесь?

Всесмысл замялся, и виновато пробубнил, потупив взгляд:

– Ворон сказал, что хочет говорить с тобой наедине. А я его боюсь. Очень. Вот я бы не ушёл, а он бы меня потом зарезал где-нибудь…

– Да шучу я, шучу. Правильно сделал, что ушёл. Он мне предлагал к нему в отряд пойти, да и так кое-что рассказывал…

– И что?..

– Он МНЕ рассказывал, тебя не касается.

– Да не об этом я! Что ты ему на предложение ответил?

– Ответил, что останусь с Предрагом, потому что тот за меня перед Туром заступился.

– Ворон, наверное, разозлился страшно… – испуганно предположил Всесмысл.

– Да не злился он! – засмеялся Духовлад – Сказал, что если передумаю, то в любое время могу приходить! Ты из него совсем зверя делаешь! А он, между прочим, человек рассудительный, не чита Туру твоему… Он тебе плохое что-то сделал? Если нет, чего так боишься его?!