Сброд

Дважды за день униженный по вине Духовлада (разумеется, с его собственной точки зрения) наемник, посмотрел на объект своего отмщения с такой жгучей ненавистью в глазах, как будто пытался испепелить его этим взглядом на месте, после чего отправился прочь быстрым, нервным шагом, злобно процедив сквозь зубы:

– Мы к этому ещё вернёмся, ублюдок…

Духовлад проводил его взглядом, с тяжёлым сердцем понимая, что этот человечек с мелкой душонкой и недалёким сознанием, с радостью сделает месть человеку, находящемуся в беззащитном положении, новым смыслом своего существования. Но, во всяком случае, до окончания снаряжения обоза, Духовлад мог забыть хотя бы об этой проблеме. Продолжая работать, он то и дело мысленно возвращался к человеку в рунейском халате: кто он такой? Почему его так заинтересовала история Духовлада? Не похоже было, что бы он собирался донести городской страже о своей догадке, но он явно собирался как-то использовать это открытие. Последняя мысль больше всего тревожила Духовлада: к чему готовится? С другой стороны, на данный момент, он не имел возможности как-нибудь повлиять на ход событий, и пытался просто очистить своё сознание от бестолковых переживаний, дабы трезво воспринять любой поворот событий.

День подошёл к концу, работников снова загнали в подвал, раздав по куску хлеба перед сном. Видимо Сбыня и сам уже был утомлён, потому как даже не оказывал привычных «знаков внимания» Далибору. Быстро покончив с «ужином», Духовлад сразу заснул, стоило его голове опуститься на солому, разбросанную по полу.

Рабочие дни, размеренно потекли один за другим, больше не принося с собой «резких» событий. Духовлад продолжал усердно трудиться, изучая обстановку в обозе. Заканчивалась работа, когда солнце уже практически садилось, и усталые работники проваливались в тяжёлый сон, не тратя драгоценного времени отдыха на разговоры.

Через три дня работа была закончена, и обоз был готов отправиться в путь. По подслушанным ранее разговорам, Духовлад знал, что отправляется обоз в Драгостол – столицу владений князя Батурия. В это утро – первый раз за несколько тяжёлых дней – он проснулся сам, а не от противного, скрипучего голоса Сбыни. Сквозь маленькое, зарешёченное окошко под потолком подвала, виднелось солнце, поднявшееся уже достаточно высоко, и находившееся уже ближе к полудню. От долгого сна на жёстком полу, всё тело Духовлада ныло и болело. Он сел, и оглядел подвал, все обитатели которого уже бодрствовали. Трое крестьян сбившись в кучку тихонько шушукались, очевидно планируя в очередной раз просить расчёта у Здебора, а Далибор сидел под стенкой, обхватив колени руками, как бы прижимая их к груди, и смотрел в одну точку ничего не выражающим взглядом. Духовлад подсел к нему поближе, и заботливо поинтересовался:

– Как ты себя чувствуешь? Голова не болит?

Далибор слегка вздрогнул, как будто проснувшись, и, повернув голову в сторону собеседника, угрюмо ответил:

– Да уже получше. Слабость ещё есть во всём теле, но хоть в башке гудеть перестало…

– О чём так крепко задумался?

Глаза Далибора стали медленно наполняться гневом, а голос – сдерживаемой яростью:

– Я думаю о том, как я буду убивать Сбыню: сначала сломаю ему руки и ноги, чтобы он не смог никуда деться, а потом стану медленно поливать его тушу кипятком, пока он не сварится заживо…

Затем Далибор стал уточнять разного рода изощрённые детали своей расправы над недругом, проявляя причудливую изобретательность, вдохновляемую клокочущей в груди ненавистью. Духовлад просто слушал, не мешая ему выплёскивать эмоции. Эти незрелые бредни, способные показаться со стороны порождением опыта бывалого палача, для него были просто кровавыми грёзами мальчишки, никогда не отнимавшего жизнь у другого человека. Он и сам отнял не так много, но уже имел понятие, о чём идёт речь. Духовлад был уверен, что даже если бы сейчас дать возможность Далибору убить ненавистного Сбыню, тот просто не знал бы с чего начать. Он продолжал бы сотрясать воздух бессмысленными угрозами и фантазиями, не решаясь приступить непосредственно к действию.

Шум отодвигающегося засова прервал все разговоры в помещении. Спустя мгновение в подвал вошли несколько наёмников, и стали грубо выталкивать работников на улицу, не стесняясь осыпать их бранью и щедро отвешивать «ускоряющие» пинки. Таким образом все оказались на улице. Обоз уже явно готовился отправляться: все телеги уже были запряжены, потихоньку выезжали с территории постоялого двора, и не спеша двигались по направлению к главным воротам города. Для перевозки работников вместе с обозом, служила деревянная будка на колёсах. Она стояла возле выхода из подвала, уже запряжённая парой тяговых лошадей, с гостеприимно распахнутой деревянной дверью, снаружи снабжённой массивной железной щеколдой. Уже перед самой посадкой в будку, старший из крестьян стал робко артачиться, пытаясь убедить наёмников проводить его к хозяину обоза:

– Мне нужно совсем недолго поговорить с господином Здебором, поверьте…

Он не смог закончить свою скудную мысль, так как один из наёмников схватил его за лицо своей огромной лапищей, буквально закинул в будку, и, злорадно ухмыляясь, «обнадёжил»:

– Поговоришь ещё, успеется.

Остальные двое крестьян, дабы не повторить участь старшего, проворно залезли в будку самостоятельно и молча. За ними влез Далибор, после него Духовлад, за которым со скрипом закрылась дверь, и звонко щёлкнула железная щеколда. Не отходя от двери, Духовлад осмотрелся внутри будки. Это место явно не поражало ощущением уюта: голые деревянные стены и пол, на котором работникам придётся провести всё время долгого путешествия, обещали море незабываемых впечатлений для рёбер и задниц, от каждой попавшей под колёса ямки или кочки. Пять человек, могли здесь более или менее расположиться только лёжа один за другим поперёк будки, ширина которой не позволяла даже полностью вытянуть ноги. Старший из крестьян уже занял место возле дальней от двери стенки, а два его товарища устроились сразу за ним. Таким образом, Духовладу с Далибором остались только два места поближе к стенке с дверью. Это не имело бы значения, если бы не «изюминка быта», расположенная в левом углу возле двери, а именно круглое отверстие в полу, диаметром с раскрытую ладонь, для оправления естественных потребностей, о чём красноречиво свидетельствовали «последствия» применения по назначению, обильно засохшие по его краям. Духовлада не устроило такое положение вещей, и он, не говоря ни слова, жёстко и проницательно посмотрел старшему из крестьян прямо в глаза. Этот взгляд сразу оживил в памяти последнего недавний эпизод с неудачным присвоением общей ложки. Он быстро отвёл глаза, недовольно насупившись, бурча что-то себе под нос, и стал подталкивать своих вечно напуганных спутников, освобождая места в дальнем от двери углу таким образом, чтобы самому остаться подальше от очка. Те двое послушно забились в поганый угол, не смея перечить решению своего «патриарха». Духовлад слегка подтолкнул Далибора вперёд, давая ему понять, что уступает самое дальнее от двери место, прошёл следом за ним, и расположился между Далибором и предводителем крестьян. Последний опасливо подвинулся ещё немного, даже не смотря на то, что в общем Духовлад с Далибором устроились достаточно комфортно. Боковые стенки будки не доставали до крыши на расстояние, приблизительно в локоть, как бы образовывая по сторонам окна, длиной во всю стену, защищённые толстыми железными прутьями с шагом чуть шире ладони.

Спустя некоторое время будка тронулась с места, и за решёткой не спеша поплыли верхушки зданий. Духовлад сидел, расслабленно облокотившись спиной о стенку, и ничего не выражающим взглядом наблюдал, как сменяются фасады знакомых зданий его родного города. С некоторым удивлением он осознал, что не ощущает тоски, мимо своей воли покидая это место. Но, собственно, о чём ему было тосковать? Что видел он в своей короткой жизни, кроме лишений, тяжкого труда и немилосердных побоев? Военег – это единственное имя, которое он вспомнил с благодарностью. Но теперь и этот человек наверняка считает его трусом, получившим более или менее серьёзную сумму денег, и тут же сбежавшим, не выйдя на бой, опозорив себя и наставника. Что будет дальше? Пока Духовлад не видел даже направления, в котором можно было бы приложить усилия, для изменения своего положения в лучшую сторону. Он не был человеком, склонным «баламутить воду» безнадёжным сопротивлением. Пусть лучше сейчас его считают покладистым, забитым работягой, неспособным к защите собственных интересов. Зато, когда представится надёжная возможность что-то изменить, он будет действовать решительно и жёстко.