Обман

– Это точно, – согласился я.

– И у меня нет никаких особых претензий именно к Йелю – все эти богоугодные заведения из Лиги плюща одним миром мазаны. Не понимаю я лишь, почему Чарли так рвется именно в Йель, если его мать окончила Колумбийский университет и защитила диссертацию по правоведению в Пенсильванском, а сам я получил свою дурацкую степень магистра в Гарварде? Два года мотался в Бостон каждую неделю только ради того, чтобы слушать, как надутые болваны часами переливают из пустого в порожнее. Когда закончил, сдуру решил посетить выпускную церемонию. Потащил туда мать и жену, Чарли тогда еще не родился. Выпуск в Гарварде проводят на внутреннем дворе. В восемнадцатом веке, когда Гарвард был всего лишь училищем богословия для кучки богатых юных кретинов, там, наверное, все желающие помещались. Сейчас туда влезает хорошо если четверть тех, кто решит прийти, поэтому места распределяют заранее, да еще с предпочтением к богатым придуркам, от которых можно ждать пожертвований. Матери было восемьдесят семь лет, они с моей женой стояли два часа в очереди на вход на тридцатиградусной жаре, а когда добрались до своих мест, вообще не могли разглядеть сцены, потому что молодняк впереди них поднялся, чтобы лучше видеть, и плевать хотел на тех, кто сзади. Еще на ряд дальше сидели очень милые чернокожие тетушки из Бронкса – их племянница была первой в семье, кто окончил университет, – и они так и не поняли, в чем заключалась церемония. Жена повернулась к ним и объяснила: «Вот такие же гениальные организаторы развязали войну во Вьетнаме». Все они одинаковые, доктор. Высокомерие при полном отсутствии здравого смысла.

– Вся Лига плюща?

– Вообще все «элитные» заведения. Это как в средней школе – бездарные ничтожества могут рассчитывать на популярность, только опустив остальных. – Шеф скорбно покачал головой. – У моего пацана преимущественное право поступления в Колумбию, Пенсильванию и Гарвард, где учились его родители, а ему Йель подавай!

– В его возрасте такое бывает, – заметил я.

– Идиотское упрямство?

– Желание добиться чего-то самостоятельно.

– Опять начинается психология! – шеф поморщился. – Ну да, моя жена говорит то же самое. Дескать, Чарли выпала нелегкая доля – якобы его воспринимают только как сына своего отца, и он должен доказать собственную индивидуальность. Чушь собачья! Я что, кого-то когда-то подавлял? Кого угодно, только не Чарли, слово даю! Да он меня вдвое умней, и еще играет на, мать-его-перемать, виолончели!

Майло не сумел скрыть ухмылки.

– Наслаждаешься, паршивец! Застал меня в ситуации, когда я не могу, как обычно, хорошенько поддать тебе под зад… Я сказал Чарли подавать и в Гарвард, с преимущественным правом туда зачисляют заранее, и это ни к чему не обязывает, если поступишь куда-то еще. А он говорит: «Нет, это нечестно по отношению к выпускникам, которые действительно хотят в Гарвард». Как, по-вашему, какой был конкурс в «большую тройку» в прошлом году? Гарвард, Йель и Принстон? Шестнадцать человек на место, черт бы их всех побрал, а в этом году будет еще хуже, очередной демографический пик. У Чарли, если считать надбавки за факультативы и продвинутые курсы, средний балл даже выше, чем «отлично»; на SAT он набрал тысяча пятьсот сорок с первой попытки! Думаете, его зачислят автоматом? Забудьте!

Я попытался его успокоить:

– Его шансы и сами по себе очень высоки. Ну и то, что он сын своих родителей, тоже пойдет на пользу.

– В каком смысле?

– Вы знамениты.

Шеф ударил себя кулаком в грудь.

– Будь я безмозглой кинозвездой и папашей такого же безмозглого отпрыска, я уж точно сошел бы за знаменитость! Для этих высоколобых болванов я – карьерист, поднявшийся из самых низов, да еще и правых взглядов, – и не надо мне говорить, что политика тут не играет роли! Чарли у меня молодчина, но это даже при самых благоприятных обстоятельствах еще не означало бы, что ему можно заказывать билет в Нью-Хейвен. И тут на тебе! Сначала она записывает идиотское видео, а потом еще и дает себя убить… Да этим болванам сгодится любой повод, чтобы вместо моего Чарли зачислить какого-нибудь инженерного гения из «ХАМАС» и учить его, как лучше делать сраные ракеты!

– То есть, вы не думаете, что это самоубийство? – осторожно уточнил я.

– Тело во льду, а мешки ото льда отсутствуют, компьютер тоже пропал, зато есть запись с предупреждением, что ей угрожает опасность от рук конкретных людей. И я должен надеяться, что это самоубийство? О господи! – Горький смешок. – Вы, дорогие мои самородки, полагали, что я буду давить на следствие, чтобы дело признали самоубийством? По-вашему, я хочу закончить карьеру, как этот идиот Никсон? Да бросьте вы, я какой-никакой, а все-таки выпускник Гарварда.

Он снова взялся за свою еду. «Сэр?» – хотел что-то спросить Майло, но шеф только отмахнулся – дескать, молчи и не мешай.

Майло дал ему пожевать некоторое время и сделал еще одну попытку:

– Сэр, я правильно понял, что могу вести расследование, как считаю нужным?

– Это уже похоже на паранойю, – проворчал шеф. – Может, забрать у тебя дело, а то оно слишком сложное для твоей неустойчивой психики?

– У параноиков тоже бывают враги, – возразил Майло.

– Если они вдобавок еще и мудаки, то неудивительно! – Шеф начал багроветь и собирался еще что-то добавить, однако тут, по счастью, принесли наш с Майло заказ. Мясо оказалось жестковатым, и я вскоре отставил тарелку в сторону. Мой друг же наслаждался жизнью. Очистив полтарелки, он наконец глубоко вздохнул и отложил вилку.

– Сэр, я прошу прощения, все-таки нельзя ли уточнить, что я должен и чего не должен делать?

– Должен, черт побери, закрыть это дело, но при этом действовать со всей возможной деликатностью! Сейчас ты спросишь, что я имею в виду, да? Хорошо, я тебе скажу. Ни слова никому, непосредственно не участвующему в расследовании, не спросив у меня разрешения! Не распускать перья без необходимости, не болтать где попало, что Виндзорская академия есть обитель зла, не вламываться на территорию школы с саблей наголо, никаких угроз по отношению к школьной администрации, учителям, ученикам, черт бы их побрал, уборщицам, белкам на деревьях в школьном парке и птицам в зоне полетов над школой!

– Как насчет тех троих с видео?

– Тебе организуют с ними встречу. Ты уже занялся этим итальянцем, приятелем Фримен?

– Все, что я успел, – осмотреть место преступления и изучить дело. В смысле – изучить все, что нашлось в досье.

– Там достаточно, чтобы взяться за работу. Начни с итальянца. Кто чаще всего убийца, если убита женщина? Правильно, кто-то из ее сексуальных партнеров. Если ничего на него не найдешь, переходи к тем троим; до тех пор – мне не надоедать! Никаких имейлов по этому делу – ни мне, ни кому-либо еще; никаких сообщений на автоответчиках. Вся отчетность – исключительно в досье, и никаких отклонений от правил при заполнении бумаг. Я имею в виду – в письменном виде только факты, никаких догадок. И то же самое – в устном виде со всяким и каждым вне полицейского департамента. Внутри департамента тоже, не считая меня. Все понятно?

– Так точно, сэр.

– Дальше. Все время, когда ты не пишешь указанное дело или не читаешь его, досье лежит запертым в твоем письменном столе. То же относится к твоим блокнотам и любым письменным сообщениям, которые тебе передают. Черт побери, каждый клочок бумаги должен быть заперт в столе! Никакого ксерокопирования, только после того, как я лично просмотрю материалы. – Шеф наколол на палочку одну из последних креветок. – В остальном – все, как обычно.

– Как насчет доктора Делавэра?

– Раз уж ты все равно его впутал, пускай-ка поработает на меня. Думаю, проблем с секретностью не возникнет. Доктор знает, что в его профессии очень косо смотрят на тех, кто болтает лишнее.

Чуть приподняв козырек, шеф подмигнул мне.

– Мы-то с доктором знаем, что он никому не даст повода для косых взглядов.

Глава 5

Когда мы с Майло встали из-за стола, шеф был все еще погружен в тяжкий выбор между тарталетками и шоколадным пирожным.