Страница 20 из 21
— Хорошо, — сказал Сеня. — Только, во-первых, не опаздывай, а во-вторых, осторожнее с пальто.
— Нет, Сеня, ты не прав, — заметил я.
— У меня совсем новое пальто, — ответил Сеня.
— Я не об этом. За пять месяцев повестушку не нацарапаешь. Прежде чем нести материал в издательство, он должен отлежаться…
— …Должен отлежаться, — сказал Гаврилиадис. — После операции язвы желудка ты, Сеня, не торопись в редакцию. Отлежись недели две.
— Да, конечно, — ответил Сеня. — Но главное, что меня огорчает, парни, — это то, что теперь я уже наверняка не окунусь в жизнь и не наберу сырья для повести. Кто будет варить мне в поездках протертый диетический суп?
— Муза дальних странствий, — сострил я.
— Бальзак, между прочим, пил черный крепкий кофе, — вспомнил Гаврилиадис и задумчиво погладил свою желтую плешь.
— Мне уже нельзя даже кофе, — сказал Сеня, и по его крупнопористой щеке прокатилась слеза.
— Не унывай, старик, — сказал я. — Толстой не пил крепкого кофе, а «Воскресение» он написал в нашем возрасте. И ничего — получилось.
— Толстой писал сидя, — заметил Гаврилиадис.
— А кто нам велит писать стоя?
— Скажите, парни, — сказал Сеня, натягивая одеяло под подбородок, — почему одни становятся литераторами, а другие остаются литсотрудниками?
— Еще есть время, — сказал я. — Соммерсет Моэм в девяносто лет выпустил сборник рассказов.
— Кстати, Сеня, — сказал Гаврилиадис, — пока ты отлеживаешься, я могу взять твой пальтуган? У меня сейчас как раз роман с одной интеллигентной женщиной.
— Можешь, — сказал Сеня. — Только не так ты расходуешь золотое время. Пора наконец браться за дело, парни…
— Да, — сказал я, — главное — взяться покрепче!
— …Главное — взяться покрепче! — сказал Сеня и поднял свой угол. Потом подставил плечо под днище.
Гаврилиадис шел впереди. Сеня видел перед собой его тощую, побагровевшую от натуги шею, на которой вился редкий серебристый пушок.
— Не напирай, — прошептал, обернувшись, Гаврилиадис.
Оркестр из трех слепцов ударил в смычки и заиграл «Грезы» Шумана.
Там любят эту вещь.
А я лежал наверху, сложив руки под букетом астр, положенных мне на грудь. Лежал и улыбался уголками губ: я представил себе, как, вернувшись с моих похорон, Гаврилиадис грустно спросит Сеню:
— Кстати, Сеня, ты слышал, что Аристофан писал свои пьесы в бане, на мраморной скамье?
— Это потому, — печально ответит Сеня, — что тогда не было кино. Иначе бы Аристофан писал в бане сценарии…
И оба тяжко вздохнут…
ЗАМЕТКИ И НАМЕТКИ
Если все вас не любят — плохо, если все любят — подозрительно. Надо, чтобы большинство любило, а меньшинство ненавидело.
Пессимист считает, что на шахматной доске все клетки черные. Оптимист убежден, что доска в основном белая.
Слово «целую» в телеграмме жене ничего не означает. Однако когда его нет, это означает многое.
Временный неуверенный в делах.
Посмотрите — не сидит ли в вас маленький Аракчеев, и если сидит — сверните ему шею.
Граждане, входя в историю, вытирайте ноги.
Взбивайте кок, даже если его уже не существует.
Юмор — враг паники.
Страшнее серого волка только серые люди.
Через сотню лет художники-пейзажисты выведутся за неимением пейзажей.
Вошел трезвый Н., не совсем уверенный, правильно ли он поступил, не напившись.
За идею они не умрут, потому что идея у них одна — выжить.
Здоровяки, полны жизни, только и гляди, чтоб чего-нибудь не стянули.
Никак не можем собрание провести. Один не ходит на собрания по болезни, у второго еще что-нибудь, третий — мать.
Он ужасная флегма — если вокруг него все рухнет, он даже не улыбнется.
Уплотним рабочий день за счет своевременного прихода на работу!
Все хорошие вальсы — воспоминания.
Когда мне все совершенно ясно, мне не ясно лишь одно — как это другим не ясно то, что совершенно ясно мне.
Помогают скорее смеющимся, чем плачущим.
Надежда на выполнение обещания — простейшая форма игры воображения.
Процентаж протиража брюк.
Мускулистая бумажка.
«Сжечь его на немедленном огне!»
Вроде солидный человек — доктор наук, а, положив шар в лузу, кричит «мяу!».
На пресс-конференциях западные политики всячески уклоняются от определенных, недвусмысленных ответов. И происходят примерно такие диалоги.
— Правда ли, сэр, что собака президента околела?
— Я бы не утверждал этого с такой категоричностью. Правильнее будет сказать, что внешний вид собаки дает основание полагать, что она крепко уснула.
— Когда же она проснется?
— Нескоро, боюсь, что весьма нескоро.
Пользуясь предпраздничной суматохой, проталкивал свои стихи в печать. В будни его не печатали.
Обладал счастливой способностью вписываться в политические повороты.
Жена — не Джоконда. Ее нужно финансировать, а не разглядывать.
Зачем бояться старости? Сегодня мы моложе, чем завтра, а сегодня — всегда!
Пять лет считал себя счастливейшим из мужей и только на шестом году случайно обнаружил, что женился на глухонемой.
— Сядь, обхвати голову руками и найди выход. Да не свою голову, а папину.
Зимой мы азиаты, а летом — европейцы.
Посудно-хозяйственный брак — это брак, который держится только на общей посуде и мебели.
Проблема получения сдачи в трамваях, работающих без кондуктора, меня давно не волнует. Стоит лишь слегка напрячь фантазию, и уже не надо выклянчивать у пассажиров копеечку сдачи. Трамвайный билет стоит три копейки, а у вас, допустим, есть две по две. Спокойно опустите их в кассу и представьте, что вы едете в троллейбусе. Можно опустить пятачок, но тогда придется представить, что едешь в автобусе. На худой конец, можно опустить двадцатипятирублевую бумажку и вообразить, что летишь самолетом. А можно и вовсе ничего не опускать и тем самым сэкономить двадцать пять рублей, которые нужно было бы заплатить, если бы трамвай был самолетом. Многие так и делают.
По недосмотру редакции вкралась в свет хорошая книга.
Сейчас изобрели видеотелефон и ликуют. А через сто лет газеты объявят: «Инженер Белкин изобрел новое средство связи, которое дает возможность говорить, не видя лица собеседника», — и все ужасно обрадуются.
Человек со следами былой душевной красоты.
В никому не нужный научно-исследовательский институт старшая научная сотрудница пронесла по винтику, по колесику швейную машину. Заказчицы приходили к ней под видом диссертанток.
В детстве и арбузы были слаще, и небо синее, и футболисты лучше.