Страница 8 из 20
Для постороннего наблюдателя Ронан Линч был неудачником.
– Эй, Жутик, – сказал Элиот. – Жуткий тип.
– Линч, твой ход, – добавил Адам.
Ронан бросил оценивающий взгляд на стол. Взяв джокера Джиллиан, он добавил еще четыре, которые собрал в ходе игры, и выложил пять одинаковых карт в центре стола.
– Так должно быть, да? – спросил он, забирая червонного короля из комплекта Флетчера и добавляя к собственному комплекту в девятнадцать карт. Вышло ровно двадцать.
– Господи, да, Господи, я тебя ненавижу, – оперным тоном простонал Флетчер.
– Кто ты такой, чтобы приходить на наши земли и забирать наших женщин, – пробормотала Джиллиан.
– Нам не нравится твой парень, Адам, – сказал Бенджи.
Адам улыбнулся тонкой улыбкой, ловко складывая карты в колоду.
– Я забираю победителя, ребята.
– Подожди, – попросила Джиллиан. – Пока ты не ушел, нам надо поговорить с Яньбинем.
– Секунду, – сказал Адам Ронану. Наклонившись ближе, он добавил: – Никого не убивай.
Эти слова были просто поводом подышать Ронану в ухо, однако его нервы чудесным образом успокоились.
Ронан остался с друзьями Адама. Он не знал, насколько они близкие друзья. Недостаточно, чтобы упоминать о них в телефонном разговоре чаще, чем о Ганси и Блу, но достаточно, чтобы сыграть с ними раунд в «Репо», прежде чем Ронан мог получить Адама в свое распоряжение. Он этого не ожидал. Агленби была частной школой-пансионом, и Ронан думал, что гарвардские студенты окажутся неприятной версией школьного братства. Но друзья Адама даже отдаленно не напоминали ту публику. Они даже друг друга не напоминали; всё это были отчетливые индивидуальности. А еще они были гораздо более открытыми и ликующе странными, чем любой ученик Агленби. Ронана, который провел большую часть школьных лет, полагая, что все окружающие – богатые придурки, и будучи единственным геем в своей среде, эти открытия отчего-то встревожили.
Не то чтобы он всерьез боялся, что Адам найдет ему замену. Просто теперь он своими глазами увидел, чем Адам МОГ заменить его.
– Так где он нашел тебя в слезах? – промямлил Бенджи.
Ронану показалось, что он ослышался.
– Чего?
Элиот спросил:
– Где ты плакал, когда вы познакомились?
Их слова ничего не прояснили. Ронан не мог взять в толк, отчего они сочли его плаксой, точка. В последний раз он плакал, когда вспоминал свою грезу-мать, которую выпотрошили, в то время как волшебный лес, который он обожал, сходным образом развоплощался вокруг нее. Вряд ли Адам рассказал его историю посторонним людям, но сама эта мысль, тем не менее, поселила в груди Ронана неприятный жар. Возможно, Адам соврал насчет того, как они познакомились. Об этом тоже было неприятно думать.
Флетчер как будто читал лицо Ронана; он добродушно похлопал себя по объемистому животу и пророкотал:
– Значит, Адам не всегда коллекционировал плакс. Ты пока в предварительной стадии.
– Может, он не встречается с плаксами, – заметил Элиот.
– Я что-то не въезжаю, – сказал Ронан.
– Мы – Плаксивый клуб, – пояснил Бенджи. – Мы все плакали.
– Адам Пэрриш и Плаксивый клуб, прямо как рок-группа, – сказал Флетчер. – У него нюх на нас. Как у супергероя. Где-то на гарвардском кампусе кто-то сейчас плачет, спрятавшись на лестнице, но Адам найдет его, утешит и пристроит в компанию, чтоб ему было с кем поиграть в карты в пятницу вечером.
Ронан провел несколько напряженных секунд, пытаясь сопоставить необщительного Адама, которого он знал, с этим описанием. Адам, которого он знал, был молчаливым наблюдателем. Коллекционером человеческого опыта. Смотри, но не трогай. Мысль о том, что он может быть каким-то другим – каким Ронан его не знал, – казалась такой же тревожной, как осознание того, что новые друзья Адама не так уж плохи. У Ронана и Адама слишком долго были общие воспоминания; он и забыл, что не всегда бывает именно так. У Адама здесь началась новая жизнь, из забитого существа он превращался в нового человека, каким должен был стать. А Ронан был… Ронаном. По-прежнему прячущимся в холмах Вирджинии. Вылетевшим из школы. Живущим там, где родился. Он держал голову опущенной, чтобы уцелеть. Его воспоминания не менялись месяцами.
Адам становился другим. Ронан не мог.
Он подумал, что переедет сюда. И всё получится.
Ронан прорычал:
– Да, он всегда был прямо как мать Тереза.
– Говорят, противоположности притягиваются, – сказал Элиот.
Они сфотографировали победный комплект Ронана и принялись кому-то отсылать фотку.
– Точно, – сказал Ронан. – Он спасает людей, а я отнимаю у них деньги на завтрак.
Бенджи перестал собирать карты и вместо этого задумчиво обозревал стопку. Своим негромким голосом он произнес:
– Завидую ему. Вот бы у меня были такие предки.
Элиот перестал печатать.
– Да. Познакомить бы моего папу с его отцом. Ненавижу своего старика.
Шок, стоп-кадр, остановите поезд.
– У него такие потрясающие семейные истории, – важно произнес Флетчер. – Совсем как Марк Твен, только без расизма. Его слова – подливка к мясному пудингу.
Некогда Ронан Линч врезал отцу Адама Пэрриша во дворике перед трейлером, где Пэрриши жили. Ронан Линч был там, когда отец Адама Пэрриша навсегда лишил его левое ухо возможности слышать. Ронан Линч помог перевезти вещи Адама Пэрриша в поганую съемную комнатку, чтобы тот наконец мог уйти от родителей.
Ронану казалось, что он озирается во сне. Все было слегка не так.
Он по-прежнему разглядывал Плаксивый клуб, когда Адам вернулся.
– Ну, ты готов?
– Приятно было познакомиться, Ронан Линч, – сказал Флетчер, протянув руку через стол.
Ронан помедлил, все еще выбитый из равновесия. Потом он слегка пихнул руку Флетчера вбок и стукнулся с ним костяшками.
– Типа того.
– Чувствуй себя как дома, – сказал Элиот.
– Пока-пока, – добавил Бенджи.
– Катись, блин, – добродушно сказала Джиллиан.
Отходя, Ронан услышал, как Флетчер произнес:
– Классный чувак.
За дверью Адам потянулся и взял Ронана за руку. Они поднялись по лестнице; Ронан выпутал пальцы и обнял Адама, так что приходилось идти бедро к бедру. Они вошли в комнату Адама – и не сделали ни шага дальше. В темноте они несколько минут обвивались друг вокруг друга и отступили, только когда искололи щетиной губы.
– Я по тебе скучал, – сказал приглушенным голосом Адам, утыкаясь лицом в шею Ронана.
Ронан долго не отвечал. Это было слишком идеально, и ему не хотелось портить такую минуту. Постель была прямо здесь, Адам казался теплым и знакомым, он скучал по нему, даже когда держал его в объятиях.
Но потом Ронан спросил:
– Зачем ты им соврал?
Трудно было понять, как Адам отреагировал, потому что он молчал и не двигался, но Ронан, тем не менее, это почувствовал.
– Плаксивый клуб, – добавил он. – И не говори, что ты ничего не делал.
Адам отступил. Даже в темноте Ронан понял, что лицо у него стало таким, как раньше. Настороженным.
– В целом, я не врал.
– Да ладно. Они думают, что твой отец… блин, язык не поворачивается так его назвать… что он прямо святой.
Адам молча удержал его взгляд.
– Адам, что за хрень? – спросил Ронан. – Ты сидишь за столом с кучкой богатеньких ребят, играешь в карты, шутишь про бедность и притворяешься, что дома у тебя прямо южная идиллия?
Он помнил всё, как будто это произошло вчера. Нет, несколько минут назад. Нет, как будто это происходило до сих пор и не кончалось, неизменно свежее в ужасном, необыкновенно ясном воспоминании: Адам, стоящий на четвереньках перед трейлером, шатающийся, ошеломленный, сломленный, и его странная тень, пересекающая полосу света с крыльца. А над ним – отец, который пытается убедить Адама, что он сам виноват, всегда виноват сам. В ту минуту Ронан наполнился кипящей, рвущейся на волю, неумолимой яростью. А теперь ему стало тошно.
– Разве это так плохо? – спросил Адам. – Разве так плохо начать сначала? Никто здесь меня не знает. Я не обязан быть парнем из трейлера или парнем, которого бьет отец. Никто не обязан меня жалеть или осуждать. Я могу просто быть собой.