Страница 6 из 182
Мы могли бы взять вашу столицу силой, но мы были так добры, что женились на ней.
Генрих Манн
Город глухо молчал, с обреченным отчуждением встречая нежеланных гостей. Улицы были почти безлюдны, а ставни закрыты, и даже собаки не лаяли, прячась по подворотням. И только сквозь щелки чердачных окон чьи-то беспокойные взгляды напряженно следили за небольшой армией, с трудом протискивающейся по узким улочкам старого Парижа. Шел дождь, и лошади, привычные к мягкому дерну, недовольно фыркали, ступая по мокрым камням мостовых. Потоки воды, перемешанные с помоями, мусором и конским навозом, сбегали в Сену, вбирая в себя сомнительные ароматы большого и грязного города. Северное лето 1572 года от Рождества Христова было в самом разгаре. Войска гугенотов со знаменосцем во главе входили в католический Париж.
Впрочем, сегодня они шли с миром: король Наваррский спешил на свою свадьбу с принцессой дома Валуа[4], чтобы скрепить этим брачным союзом Сен-Жерменский договор, уже третий по счету в череде гражданских войн и примирений.
Жан-Антуан д'Англере[5], сидя на втором этаже трактира «Синий петух», с тревогой наблюдал, как вражеская армия движется по улицам любимого города прямо к Лувру, самому его сердцу. Сегодня заведение было закрыто, но д'Англере, как давнему клиенту, хозяин разрешил пройти наверх.
Он видел, как под мокрым поникшим штандартом проехал сам титулованный жених. На правой руке его чернела траурная повязка – два месяца назад здесь, в Париже, умерла от чахотки его мать, королева Жанна, и принц Наваррский стал независимым властителем маленькой горной страны. Юноша был маловат ростом, остронос и весь его вид напоминал о том, что королевство его невелико и небогато, а потому и сам он как бы и ненастоящий король. Лицо его не отличалось красотой, однако даже в этот мрачный день оставалось живым и готовым к улыбке, чем вызывало желание улыбнуться в ответ. Завидев в одном из немногих приоткрытых окон белый чепец чьей-то горничной, молодой государь галантно приподнял шляпу и слегка поклонился незнакомке.
Д'Англере усмехнулся. Почему-то он представлял себе главаря ненавистных гугенотов совсем иначе.
Почетное место по правую руку от него занимал другой молодой человек. Наверное, принц Конде, догадался д'Англере. Он был заметно красивее, чем его венценосный родственник. На его юном лице, обрамленном светлыми локонами, читались ум и аристократизм, а корона пошла бы ему, наверное, куда больше. Но судьбе было угодно распорядиться по-своему.
А вот и настоящий полководец этой армии – граф де Шатильон, известный всей Франции как адмирал Колиньи. Забери его нелегкая. Д'Англере невольно отметил уверенные движения и спокойное выражение лица, по которым сразу становилось ясно, что к недружелюбию этого города сей господин давно привык. Шутка ли, почти год живет он при дворе, ведя мирные переговоры. Вот кому мы обязаны этой свадьбой. И не только свадьбой. Сам король прислушивается к нему, и, кажется, готов поддаться на его коварные уговоры: ввязаться в новую войну с Испанией в католических Нидерландах. Войну, обреченную на поражение, и не нужную никому, кроме проклятых еретиков. Не слишком ли много вы себе возомнили, господин адмирал? Уж больно высоко взлетели вы, за один год превратившись из государственного преступника в первого советника короля. Осторожнее, сударь, как бы не упасть.
Рядом с Колиньи на серой в яблоках испанской кобыле ехал незнакомый господин, судя описанию, генерал де Ларошфуко. В отличие от адмирала, который встретил Генриха Наваррского на въезде в столицу, Ларошфуко сопровождал своего юного сеньора от самого Ажена. Лицо его было хмурым, он подозрительно обводил взглядом крыши домов. В какой-то момент д'Англере показалось, что взгляд генерала уперся прямо ему в лицо. Он вежливо кивнул. Ларошфуко отвернулся, сделав вид, что не заметил.
Д'Англере без труда догадывался, о чем он думает. Наверняка считает, сколько аркебузиров можно разместить на этих крышах, чтобы перестрелять его армию, точно куропаток. И д'Англере, положа руку на сердце, не вполне понимал, почему бы и вправду так не поступить. Очень уж гостеприимен оказался его величество, король наш Карл IX. Не к добру.
– Что же теперь будет, господин Шико? – с тревогой спросила матушка Фуке, жена хозяина трактира.
У нее было некрасивое доброе лицо, красные узловатые руки, и она напоминала шевалье его собственную мать, которую он, присоединившись к армии маркиза де Вийяра, много лет назад оставил в обнищавшем замке, где вместе со сторожем и кормилицей они еле сводили концы с концами.
Делая военную, а затем – придворную карьеру, д'Англере много раз мечтал, как вернется домой, наймет строителей, чтобы залатать крышу, накупит ей новых нарядов... Вместе с письмами он слал ей деньги и обещал, что вот-вот приедет на Рождество. Но Рождество проходило за Рождеством, а королевский двор, где он на удивление легко и прочно обосновался, не отпускал его от себя.
Однажды он все-таки выбрал время навестить ее, матушка долго охала, разглядывая его бархатный колет, подкладывала в тарелку куски повкуснее и все никак не могла поверить, что он каждый день видит герцога Анжуйского, короля и даже, о чудо, самого господина де Гиза.
А несколько лет назад армия Луи де Конде захватила замок Англере. Замок этот им даже особенно не был нужен, просто шли мимо да и захватили... Хозяев заперли в чулане, чтобы не мешались, и несколько дней не выпускали... А когда, уходя, открыли двери, то оказалось, что у матушки не выдержало сердце. Так и померла на руках экономки, в темном чулане в окружении кадок с соленьями и компотами. А он даже не попрощался с ней.