Сны Лилит

Я опять пожимаю плечами. Не вижу смысла, казаться лучше, чем я есть. Каждый всё равно разглядит во мне что-то своё.

– Да и мне бы дал возможность заработать, – добавляет он.

– У меня есть рассказы, – говорю я. – Их, в принципе, хватит, чтобы сделать сборник.

– Новые?

– Нет. Ты читал их. Ещё давно.

Издатель морщится, снимает очки и трёт переносицу. Третий час дня. В это время обычно становится жарче всего.

– Да это не то, дружище. То есть они неплохие, но похожи на удалённые главы из первой книжки. Это будет шаг назад, понимаешь? А тебе хорошо бы закрепить успех. Знаешь, что самая важная вещь в творческой карьере – вторая?

– Да?

– Она показывает, был ли первый успех случайным или нет. И если вторая окажется бесплодной в плане идей, сюжета и стиля, третью просто никто не будет читать.

– Я понимаю, – говорю я, чувствуя небольшое раздражение. Действительно, жарко. И пиво кажется не таким уж холодным.

Мы молчим. Наверное, он даёт мне возможность подумать над тем, что сказал. Но никаких особых мыслей по этому поводу не приходит в голову. Вместо этого я просто рассматриваю прохожих. В моде бороды. И бородатая молодёжь на улицах города напоминает преждевременно состарившихся мальчиков из сказки о потерянном времени. Может, я и сам такой же, только без бороды?

Издатель допивает пиво и достаёт сигареты, но осекается, вспоминая, что в кафе курить нельзя. Тогда он просто кладёт пачку на стол и барабанит по ней пальцами. Мне проще в этом смысле. Я ещё несколько лет назад бросил курить. Как раз во время развода.

– В общем, ты имей в виду, что в этом году у меня пока есть возможность продвинуть новую книгу через хорошую сеть, – наконец говорит он.

Мне хочется достать смартфон и записать кое-что. Ну то есть не кое-что, а эту мысль – про бороды. Наверное, я так и сделаю, дождусь только, когда он уйдёт.

– Мне пора, – говорит издатель, словно догадавшись, о чём я думаю, – я сегодня, знаешь ли, отгул не брал. У меня их вообще не бывает. И так еле концы с концами свожу. Кризис. Жаль, что не жанра, а финансовый.

Он смеётся своей плоской, на мой взгляд, шутке и поднимается из-за стола. Я остаюсь сидеть. В оправдание показываю ему на недопитое пиво.

– Пока, амиго! Давай, пиши. Пиши, пиши, пиши!

– Пока, – говорю я.

Я чуть привстаю, чтобы пожать ему руку, и снова опускаюсь обратно. Мне бы и на самом деле в отпуск. Вот только чем я буду заниматься?

Насчёт того, что у меня есть идея, я соврал. Нет у меня никакой идеи для романа. Кроме одной – снова рассказать о себе. Мне нетрудно рассказывать о себе правду. У нас у всех своя правда. Моя ничуть не более особенная.

3

– Здравия желаю! – здоровается со мной полицейский.

– Доброе утро! – отвечаю я.

Я всегда прихожу в правительство без пятнадцати девять. Я вообще стараюсь во всём быть пунктуальным. Режим и порядок – вот что я люблю. Это позволяет мне как-то компенсировать ту неразбериху, что творится в голове.

Сегодня ночью я видел плохой и страшный сон. Я не могу вспомнить точно, что мне снилось, но, кажется, я даже плакал. Интересно, много ли мужчин плачут во сне?

Я думаю об этом тревожном чувстве, которое охватило меня после пробуждения, и неторопливо иду по коридорам, устланным красными ковровыми дорожками. Хорошо бы всё-таки вспомнить, что именно я видел. Мне кажется, это важно.

Несколько лестничных пролётов остаются позади. Я поднимаюсь на пятый этаж. Мой кабинет – сразу налево от главной приёмной. Ещё один полицейский, который всё время находится на посту в этой части здания, здоровается со мной. Я киваю ему головой и вхожу к себе.

Мой кабинет практически квадратной формы. Здесь повсюду строгое соответствие геометрии и целесообразности. Если присмотреться, всё вокруг состоит из прямоугольников, кругов и их сочетаний. Так проще и спокойнее. Тем боле что я провожу здесь много времени. Не могу даже сказать точно, сколько именно. Оно проходит быстро, когда дни похожи друг на друга.

Я включаю компьютер и несколько минут собираюсь с мыслями.

– Уважаемые коллеги, – наконец мысленно говорю я, – дорогие друзья!

Утреннее южное солнце светит прямо в глаза, и я закрываю жалюзи.

– Рад вас всех приветствовать! Мы собрались сегодня, чтобы поговорить о самом главном. О детях.

Ласточки с громкими криками носятся за окном. Чего им неймётся в такую жару, когда суховей выхолостил город?

– В этом году исполняется ровно четверть века, как был принят основной международный документ о защите прав несовершеннолетних. Конвенция ООН о правах детей, – продолжаю я. – Эта дата – напоминание всем нам об ответственности за благополучие и будущее подрастающего поколения. О том, что каждый ребёнок имеет право на жизнь. Право на то, чтобы быть счастливым и воспитываться в родной семье.

Я чувствую лёгкий укол совести, когда пишу эти слова. Совсем лёгкий. Я не слишком-то верю в её мучительные угрызения. Мне кажется, себе можно простить, что угодно.

– Сегодня в нашем регионе защита семьи и детства является одним из ключевых приоритетов для власти и общественных институтов. Пусть в этой работе нам всегда сопутствует успех.

Успех! Я повторяю это слово с другой интонацией, но оно всё равно не становится от этого лучше. И хуже тоже не становится.

– Прошу всех ответственных лиц в правительстве включиться в работу. Все государственные контракты, каждый бюджетный проект должны находиться на вашем личном контроле. В этой работе не может быть равнодушных. Мы все – чьи-то дети и чьи-то родители. Дети – наше богатство и смысл жизни. Ради них мы работаем и живём, строим планы и достигаем поставленных целей. Общество имеет будущее лишь тогда, когда люди вкладывают в своих детей душу и сердце. Пусть так и будет!

Я перевожу дух. В этом месте полагается сделать смысловую паузу. Пусть все приготовятся услышать главное.

– Но какой бы ни была помощь государства, самое важное – любовь, внимание и тепло души – ребёнок получает в семье. Благодарю всех, кто посвятил себя воспитанию детей. Терпения вам и мудрости в этом благородном деле.

Мой голос становится твёрже.

– Даю поручение министрам: здравоохранения, социальной политики, образования. Вашей основной задачей на предстоящие месяцы должно стать…

Я умолкаю. На этом месте текст обрывается. Мне предстоит его закончить сегодня. Это и есть моя работа – я пишу слова, которые потом должен произнести кто-то другой. За долгие годы я написал десятки тысяч слов, под которыми никогда не поставят моё имя. Эти выступления – как дети, оставшиеся в чужой семье после развода.

В окно раздаётся лёгкий стук. Я на секунду отвлекаюсь от своих мыслей. В небольшой просвет жалюзи видно, как крупное насекомое ударяется в стекло и падает на подоконник. Следом в окно врезается ещё одно, но на этот раз оно умудряется чудом уцепиться на гладкой поверхности. Это саранча. Вместе с восточным ветром она каждый год прилетает в наш город. Похоже, сегодня-завтра должно произойти её очередное нашествие.

Саранча продолжает сидеть на стекле, шевеля короткими усиками. Её пёстрое брюшко похоже на вывернутые наизнанку внутренности мужских яичек в кабинете врача-андролога.

Лёгкая дурнота сжимает желудок, и я, не сводя глаз с насекомого, закрываю жалюзи ещё плотнее, чтобы не видеть его отвратительное устройство так близко от себя.

И тут я вспоминаю, что мне сегодня снилось. Мне снился кошмар про нашу дочь.

Вот только дочери у нас нет. И уже три года, как она не может появиться.

4

– Привет, милый, – говорит Люся, встречая меня после работы.

Я целую её. За три года нашего брака мы так и не выработали каких-то особенных слов, чтобы обращаться друг к другу. Даже не знаю, нужны ли вообще такие слова. Мы привыкли обходиться без них. Слова, я думаю, вообще не главное.