Сны Лилит

– Сегодня выходной, почему бы нет?

– Вчера был ром, сегодня коньяк.

– Ну и что, – я пожимаю плечами. Жидкость в бокале кажется тёмной, как крепкий чай.

– За наше общее здоровье! – говорю я. – За здоровые репродуктивные функции. Аминь!

Люся качает головой и утыкается в смартфон. Последние месяцы она много времени проводит так, читая беспрестанные сообщения в мессенджерах и отправляя реплики в ответ. Пожалуй, эта переписка уже весит около миллиона знаков, считая пробелы. Ровно столько мне бы хватило, чтобы отдать в издательство новый роман под своим именем.

– Рядом с уликой вторая улика. Так, смотрите: оп! Одну убили. Что произошло? Убийство! Мотива – ноль. Убийца я! Как вам?

– Но как вы догадались, Холмс?

– Ватсон, всё. Я так больше не могу. Вы дебил. Вы дебил, Ватсон. Вообще, откуда вы взялись? Кто вы такой, а? Скажите мне, кто вы такой!

Я иду на кухню, чтобы отрезать себе ещё сыра. Я предпочитаю сыр к крепким напиткам и мясо к вину. И не люблю пить алкоголь с большим количеством пищи. Может быть, в этом и правда есть какая-то склонность к пьянству. Во всяком случае, к тому, чтобы после сорока лет окончательно заглушить все голоса, ещё звучащие у меня в голове. Ждать этого недолго. Я уже вступил в период необратимых возрастных изменений в организме мужчины. Так, во всяком случае, сказал андролог, а ему нет причин мне врать.

– Включим свет? – говорю я, когда возвращаюсь.

– Не надо, глаза болят.

Мне приходит в голову, что от телеэкрана глаза должны болеть ещё больше, но решаю ничего не говорить вслух. Какое счастье, что нам дана такая возможность – молчать, оставляя все слова в себе.

– Доктор? Доктор чего? Что вы лечите? Вы гинеколог, уролог, венеролог? Кто вы такой?!! Откуда вы взялись? Жил-жил себе Холмс один, и вдруг – бац! Ватсон! Откуда вы взялись? Кто вы такой? Почему я должен жить с каким-то мужиком?!! Объясните мне! Вы знаете, что про нас уже в Скотланд Ярде говорят? Я, гений частного сыска! Задумайтесь, просто задумайтесь: вы хоть раз помогли мне раскрыть хоть одно преступление? Доктор Ватсон? И вообще, у вас имя есть? Как вас зовут? Шерлок Холмс и Доктор Ватсон! Я здоровый мужик, мне не нужен доктор, понимаете?!!

Гарик Харламов, привычно переигрывая, нагнетает истерику и без того в непростой атмосфере полутёмной комнаты. Люся хрипло смеётся, наконец убирая смартфон.

– Ты же недавно смотрела эту миниатюру? – спрашиваю я. – Я прекрасно помню эту шутку про Ватсона. Буквально на днях.

– Ну и что? – говорит она. – А что мне делать? Смотреть, как ты напиваешься?

– Просто поговорить.

– Ты всё равно со мной не разговариваешь. Почти.

– Потому что если я всё время стану разговаривать, то не буду слышать собственных мыслей, – раздражаюсь я.

– Ну, а так ты не слышишь моих мыслей. Тебе плевать?

– Нет.

Злость ищет выхода, хочет прорваться десятками обидных ядовитых слов. Я всегда быстро закипаю, если выпью. Что делать, когда и так чувствуешь, что стоишь на каком-то краю и размахиваешь руками, дабы не свалиться вниз?

– Наше здоровье, – мрачно салютую бокалом, – наше бедное репродуктивное здоровье.

Смартфон жены мелодично пиликает, уведомляя о новом сообщении. Она берёт его и сосредоточенно что-то пишет в ответ. Я делаю очередной глоток. Горячо и сладко.

– Стойте… Стойте… не обижайтесь. Это всё опиум, – утешает меня Харламов. – Одевайтесь, звонили из Баскервиля. Там какая-то собака. Одевайтесь, поехали.

Я складываю губы трубочкой и медленно выдыхаю воздух. Хочется включить свет и прогнать все тени, что толпятся в комнате.

– Кстати, – вдруг говорит Люся, – хотела тебе кое-что показать. Пока ты ещё что-нибудь соображаешь.

Я криво ухмыляюсь в ответ. Мне хочется вложить в эту гримасу своё презрение к её косности и самодовольству. К этим глупым и пошлым шуткам, которыми она накачивается так же, как я напиваюсь коньяком. Но получается жалко. Почти виновато. Наверное, я и правда в чём-то виноват, раз так себя чувствую.

Жена идёт в ванную, и я, воспользовавшись передышкой, зажигаю свет и закрываю жалюзи. По телевизору начинается реклама.

– Смотри, – говорит Люся, возвращаясь.

Она протягивает мне узенькую картонную полоску. Половина её выкрашена в синий цвет. На конце чёрная отметка. Посередине чёрточка красно-коричневого тона. Я знаю, что это такое. Сто раз уже видел. Тест на хорионический гонадотропин человека, вот что это.

– И что? – говорю я.

– Тест на беременность. Отрицательный, конечно. Я не беременна. А ты пей дальше.

Реклама прерывается. Люся выключает телевизор на полуслове, и я тоже не знаю, что мне сказать. Я только чувствую, что должен объясниться и донести свою позицию, но руки опускаются в бессилии и отчаянии. Точно невидимые пальцы сжимают горло. Точно у меня больше нет слов. Нет своих слов. Ни одного.

Люся оставляет тест на столе и уходит в нашу спальню. Я допиваю коньяк. Потом, чувствуя, что мне не хватает воздуха, открываю окно. В воскресенье вечером дороги пусты. Только маршрутное такси гудит двигателем, взбираясь на небольшой подъём.

– Если ты решишь сейчас поехать куда-нибудь в гости, купи мне выпить! – кричу я в тишину квартиры.

Большая тёмная бабочка залетает в окно и принимается метаться под потолком. Я решаю, что это плохая примета.

12

– Раздевайтесь, – говорит медсестра, – Ваши вещи отнесут в палату, не беспокойтесь.

Она хорошенькая. Тёмное каре очерчивает её лицо, словно багет картину. Нежные линии белья проступают под полупрозрачным белым халатом. Я смотрю на очертания её лифчика и нервничаю ещё сильнее. Не из-за вещей, конечно. И, в общем-то, не из-за того, что мне нужно раздеться.

– Всё снимайте, – поясняет она, мельком взглянув, как я вожусь со штанами. На полу операционной чисто, но я всё равно чувствую себя неудобно босиком где-либо кроме пляжа или собственной квартиры.

Я снимаю штаны и трусы и складываю одежду в бумажный пакет, который мне дали. Оставшись голым, неуверенно сажусь на холодный дерматиновый стул. И тут же встаю, не зная, что делать дальше и какую позу принять, когда на тебе нет даже плавок. Я стараюсь напустить на себя спокойный вид, но чувствую, как трясутся поджилки. Разве что зубы не стучат мелкой дробью.

– Можете пока это надеть, – говорит хорошенькая медсестра, протягивая мне одноразовый голубой халат. Я просовываю худые руки в короткие рукава. Спереди халат не застёгивается. И в нём я чувствую себя ещё больше голым, чем без него.

В операционную заходит пожилой врач, седой как негатив. На нём лиловая хирургическая униформа. Все вокруг сейчас выглядят хорошо и буднично, кроме меня, поджимающего волосатые ноги, сидя на дерматиновом стуле в халате из спанбонда.

– Подпишите, пожалуйста, – протягивает мне документы врач. У него на безымянном пальце жёлтое кольцо с блестящим камнем. Очевидно, женат, есть дети.

– Это согласие на хирургическое вмешательство и наркоз. Прежде общий наркоз вам делали?

– Нет, никогда, – я сглатываю слюну.

– Хорошо.

– Аллергия на препараты?

– Нет, кажется.

Врач уходит. Но через минуту возвращается с моим знакомым Сергеем Ивановичем. Андрологом с рыжей бородой и внешностью уездного врача из булгаковских рассказов.

– Раздевайтесь, ложитесь на стол, – говорят они не церемонясь.

На слабеющих ногах я иду к ужасной конструкции посреди яркой комнаты с кафельными стенами. Больше всего это похоже на широкий крест – длинная продольная часть для тела и ног, две поперечные планки – для рук. Я ложусь на это распятие и упираюсь взглядом в яркий слепящий свет над головой.

«Может, помолиться?» – мелькает у меня в голове. Чтобы всё было хорошо… Какие слова нужно произнести для этого? «Отче наш, сущий на небесах»?