Страница 20 из 40
На этом, пожелав друг другу терпения, собеседники распрощались.
Прокурор несколько преуменьшил специфичность своего молодого сотрудника Алины Крыжовниковой. На самом деле Алина была отмороженная на всю голову. По-хорошему, ей нельзя было служить в прокуратуре, честно говоря, ей вообще нельзя было где-нибудь работать. Из-за особенностей её психики. Алина была гиперувлекающаяся натура. Её мировоззрение работало по следующему алгоритму: сначала Алина обращала на что-нибудь внимание, затем сосредотачивалась, потом тщательно рассматривала, сильно увлекалась процессом, затем забывала про всё вокруг, зациклившись на идее, а потом крышу у неё начисто сносило, она становилась фанатиком. Зачем родители отдали умненькую и симпатичную девочку, но такую увлекающуюся натуру, на юридический факультет универа оставалось загадкой. Что сказать, естественно, Алина увлеклась юриспруденцией и стала фанатичной жрицей этой науки, на беду окружающих. Её глаза всегда горели праведным гневом и инфернальными искрами. Она буквально влюбилась в уголовный и уголовно-процессуальный кодексы. Алина буквально наизусть выучила все статьи уголовного кодекса, и могла часами говорить об этих статьях. Могла уверенно участвовать в дискуссиях на любом уровне в трактовке казуистических тонкостей статей кодекса. Естественно палка была перегнута, и Алина стала фанатиком буквы и духа УК РФ. Юридическая грамотность в сочетании с дурной головой и избытком энергии — страшная вещь. С умненькой и симпатичной девушкой пытались дружить ребята, но послушав несколько часов безостановочный Алинин трёп о статьях УК РФ, поклонники испарялись. Не стоит даже говорить о том, что ко всем своим знакомым, преподавателям и даже родственникам, Алина примеряла статьи уголовного кодекса. Оказалось, что статьи кодекса были довольно гибкими, и лепились к кому угодно. Все знакомые Алины, будь её воля сели бы лет от трёх до пятнадцати. Преподаватели тоже должны были присесть лет этак на пять поголовно. Даже родители, как оказалось к ужасу Алины, по червончику могли запросто получить, даже малолетний младший брат мог смело сесть за хулиганку с конфискацией игрушек. Про соседей лучше не говорить: их спасал только мораторий на высшую меру. Алина стала жить в окружении тотальных нарушителей законности. Это относилось и к новым коллегам по службе, как оказалось, все они были закоренелые преступники. Смущали Алину и судьи, вместо того, чтобы давать срока преступникам на полную катушку, судьи либеральничали, а, следовательно, по мнению Алины должны быть наказаны, хотя бы лет по пять. Поняв и осознав в каком страшном обществе она живёт, Алина мечтала о том светлом дне, года города и посёлки обнесут кругом колючей проволокой, поставят вышки с часовыми, преступный народ оденут в одинаковую полосатую форму с номерами на груди и спине. Вот пусть они все строем ходят, учат УК РФ и перековываются за пайку баланды. Вот тогда и наступит прекрасный мир.
******************************
Размышлять над тем, каким образом виртуальный мир проник в реальный мир, мне не хотелось. От слова совсем. Травка была рядом, чего ещё надо от жизни. Как оказалось, я мог пользоваться своим инвентарём из виртуального мира. А польза от находившихся в нём предметов была запредельной. Это сколько же человек можно вылечить от амулетов исцелений! А великолепная бутылка шамана, как диагностический прибор. Прекрасную картину портило только то, что магическая энергия у меня была конечной, и в этом мире не обновлялась. Заряды амулетов когда-нибудь кончатся, и всё, приехали. Поэтому я не мог вылечить всех больных, как бы мне этого не хотелось. Но хоть немногим людям я помогу, раз судьба дала мне этот шанс. Вернее шанс судьба дала пациентам нашей клиники. Я не собирался делить людей на тех, кого буду лечить, а кого не буду. Буду помогать, пока есть возможность, всем кто попал в нашу клинику, особенно тяжёлым, кого вырвать из лап смерти очень трудно.
Мы с Травкой провели инвентаризацию магических вещей, что могли нам пригодиться. Запаса маны хватало, чтоб Травка могла находиться в нашем мире около недели, а затем всё, её просто выкинет из нашего немагического мира. Выход только один, периодически отправляться в Кальмар и добывать ману, которая качается весьма сложно, затем заряжать амулеты и тащить их уже в наш мир. А исцелений мы, благодаря подаркам шамана, могли совершить около 170 раз, правда, в основном, малых. Зато у нас было одно полное исцеление. И я знал на кого мы его потратим. Лежал у нас один парнишка, жестоко пострадавший. Его сбил на машине пьяный шофёр. Как говорят в таких случаях, лучше бы насмерть. Жестоко? А вы видели его мучения? Видели, как у врачей в бессилии опускаются руки из-за невозможности помочь? Один перечень травм был на нескольких страницах. Уже никто не понимал, как парень ещё жив. Мы отводили глаза от умоляющих взглядов его родителей. Мы сделали всё что могли, даже больше, но перспективы были крайне плохие. У пациента была сильнейшая травма головы, с поражением органов зрения, сломана рука, ключица и обе ноги, оторвана селезёнка, осколки рёбер пробили лёгкие, травмированы внутренние органы, почки работали на честном слове.
Короче, я пошёл к Сеславинскому за санкцией. Вот что ему говорить, как я смогу спасти парня, я не представлял. Любые мои слова должны были восприниматься Виктором как бред. Поэтому, я сообщил шефу, что хочу проверить одну свою идею, и если получиться, то потом всё объясню. Применять на пациенте лекарства и скальпель я не буду. Только специальное воздействие. После моего залёта с рентгеновским аппаратом из бутылки шеф должен был вообще отстранить меня от работы и отправить на принудительное лечение, но к моему удивлению Виктор дал добро на эксперимент, но с условием, что он будет присутствовать лично. А вот это было вполне в моих интересах. Правда, меня начал потряхивать мандраж, когда я с ужасом представил, что амулеты исцеления не подействуют. Может всё это выверт моего сознания, которое весело помахало мне рукой и ушло в туманные дали. Может Травку видят мои свихнувшиеся от переутомления мозги, а Виктор просто хочет убедиться в моей недееспособности. Ну что ж, тогда я попаду в лапы вежливых санитаров и проведу остаток своих дней в одной палате с Наполеоном и Сталиным. Впрочем, тогда так мне и надо.
Мы с Виктором вошли в специальную палату для тяжёлых больных. Кроме нас никого не было, не считая полупрозрачной Травки. Виктор кивнул мне, мол делай, что хотел, я посмотрю. Травка тоже ободряюще улыбнулась. Смахнув внезапно выступивший пот со лба, я протянул руки к больному и активировал единственное, бывшее у меня заклятие полного исцеления. Из моих рук с гудением выплеснулось зелёное пламя, быстро охватившее тело больного. Так продолжалось секунд десять, пока пламя не стало ослабевать и совсем исчезло. Виктор стоял, сильно сжав зубы, глаза его остекленели. Секунд двадцать ничего не происходило, а затем тело больного на глазах стало меняться. Последствия травм исчезли за несколько секунд, а парнишка открыл глаза и внимательно смотрел на нас. В его глазах ещё плескалась боль.
— Спасибо, — чуть слышно произнёс он, и слёзы полились из его глаз.
Сеславинский кинулся к нему, стал щупать руки и ноги бывшего больного и твёрдо уговаривать его не волноваться, что уже всё прошло, все беды позади.
Хорошо, что Сеславинский обладал великолепной выдержкой и сильной психикой. Он не стал охать и ахать, суетиться, впадать в истерику или тут же домогаться у меня, как это так у меня получилось. Он сразу сообразил, что дело серьёзное и могут быть нехорошие последствия. Поэтому сейчас надо делать дело, а переживать потом будем.
Парня он быстренько успокоил, переведя его мысли в другую сторону от своих болезненных переживаний. Напустив на себя самый серьёзный вид, Сеславинский заговорщицким шёпотом сообщил парню, что это были удачные строго секретные государственные испытания чисто оборонных разработок для весьма деликатных задач. Сам понимаешь, — пояснил Виктор, — Секретность абсолютная. Завтра дашь товарищу полковнику подписку о неразглашении в особом отделе ФСБ. А за разглашение гостайны корячится двадцать лет лагерей, без права переписки, ага.