Двойная оплата

– Налей ещё стопку, – присаживаюсь на табуретку напротив и прошу порцию водки. Димон, не сказав ни слова, ставит передо мной стакан, затем наливает горячей смеси. Опрокинув её, морщусь. По гортани теплом отдаётся жгучая жидкость, доходя до желудка. Это ощущение настолько сильное, словно "Джокер" Степан прошёлся по мне скальпелем, объясняя строение ЖКТ.

– Максим, – Димон облокотился о стойку, смотря в упор, гладит рукой свою бороду. Я поднимаю свой взгляд на него и жду продолжения. Бармен долго соображал, что сказать хотел, уставился на меня, будто сканирует, да только программа зависла, не давая ответов. Затем он щёлкает пальцами, вновь завладевая моим вниманием: – Почему бы тебе не попробовать снова жить? – прямо в лоб задаёт вопрос, на который у меня нет возможности ответить. Я опрокинулся на спинку стула, сжал руки на груди, принимая оборонительную позу.

– А есть ли смысл? – смотрю на Димона. Он лишь отмахнулся от меня, будто сделал уже выводы, принимаясь вновь за стаканы. Что-то тревожит его, и он снова глядит на меня своими голубыми глазами, в которых видна прожитая опытная жизнь.

– Если тебе легче травить себя, это твоё право, – он кивает головой, одобряя мои поступки, но весь смысл слов совершенно в другом. Бармен ставит на место стакан и забирает мою пустую стопку, принимаясь за столешницу. – Найди себе цель.

Я фыркаю.

– Она уже есть, и ты это знаешь, – зло отвечаю, хоть и понимаю, что старик не виноват в своих суждениях. Их бы не было, если бы я однажды в пьяном состоянии не излил ему свою душу. Димон остановился на пол пути чистки стойки. Замер. Затем с болью в глазах обратился ко мне, заставляя меня напрячься.

– Одно дело отомстить, Максим. Я понимаю, ты возможно обретёшь спокойствие, – замолкает, обдумывает мысль, – Но вдруг этого окажется мало? Что ты будешь делать, если этого станет недостаточным?

– О чём ты? – я нахмурился, не понимая его намёка. Бармен лишь кивнул мне, развернулся на пятках, уходя в свою подсобку молча. Оставляю купюру на столешнице и только собираюсь уйти, Димон возвращается, держа в руках коробку из-под обуви. Поманил меня пальцем, показывая на дальний столик в углу.

– Идём, я покажу тебе кое-что.

Повинуюсь, как щенок, следуя за своим хозяином. Попутно смотрю на часы, уже почти одиннадцать, через пару часов должен прийти новый код для пропуска в "Марлен", я намерен решить до конца вопрос с Мариной. До сих пор злоба душит за то, что девчонка посмела самовольничать. Я обещал ей, что проверю, так пусть пеняет на себя, если ослушалась. Присаживаюсь напротив старика, ожидая, что в коробке.

– Здесь, – Димон хлопает по крышке картонки, – все мои воспоминания. – Тяжело вздыхает, но продолжает, а я буквально дыхание затаил, потому что несговорчивый бармен байкер вдруг решился на откровенность. – Я знаю, что тебя лишили всего, Максим, и в прямом и переносном смысле. Воспоминания важная составляющая в наших сердцах, и пока мы будем помнить, будут жить и они. – Он достаёт фотографию, выцветевшую, но до сих пор хранящую лица его близких. Передаёт мне в руки, заставляя посмотреть на трёх человек. Димон принимается рассказывать о них, объясняя кем приходятся: – По середине моя жена Лариса, слева дочка Севастьяна, а справа сын Максим. – Я моментально поднимаю на него глаза, наверное, удивился, что ведь бывают совпадения. Сука судьба. – Да, Максим, вот такие дела, случайности не случайны. Эта жизнь буквально ржёт над нами, ведь сейчас моему Максиму было бы, как тебе. И вот представь, какого мне, смотреть на тебя, представляя, что это он? – Замечаю, что бармен расклеивается, подбородок мужчины дрожит, а мягкая длинная седая щетина колышется. Но он крепко сжимает свои руки, успокаивается. Я не задаю никаких вопросов, что случилось, давая возможность самому бармену поведать жизненную историю. – Это последнее фото, – указывает на карточку, что до сих пор у меня в руках, словно вспомнив, возвращаю её владельцу. – Вот представь теперь, Максим такое: ты можешь наказать виновных отомстить за смерть своих родных, перевернуть мир, но добраться. А мне что делать?

– Если дело ещё в архиве, я могу найти… – предлагаю помощь, но Димон усмехается и прерывает меня. Опечалившимся взглядом и суровой правдой обрушивает на меня свою собственную истину.

– Убийца перед тобой, – в голосе ненависть, смешанная с грустью.

– Что ж, – я лишь жму плечами, даже не зная, как продолжить свои мысли.

– Наказание я отсидел, – осмелившись, бармен чуть расслабился от напряжённой позы, теперь смотрит куда угодно, только не на меня. – Но получил всю суть этого наказания, живя и дыша воздухом, прекрасно зная, что исправить не смогу ничего. Их просто нет, по моей собственной глупости.

– Все совершают ошибки, – пытаюсь понять и разобраться в ситуации с барменом. Димон опять отрицательно машет головой и смеётся.

– Нет, дорогой друг. Ошибка – это когда ты можешь что-то исправить. А глупость, напиться в байкерском баре, губя свою молодость. Я убийца, Максим, не только в том смысле, что ты подумал. Нет. Лариса и дети разбились, потому что мне было не до них и их безопасности, заливая свою глотку вином и пивом, тратил все свои деньги на клуб байкеров. Мотался, не зная своего настоящего дома. И вот представь на долю секунды, что механик по моей вине и не способности заплатить вовремя, просто отказался ремонтировать гребанную железку. А Лариса, тоже идиотка, повезла на этой тарантайке наших детей на мой сучий фестиваль. – Димон замолкает. Крепко сжимает губы, краска отливает от них, обе полоски превратились в белые ниточки. – А отсидел, потому что убил того механика.

– Убил невиновного, – подвожу итог его жизни и Димон кивком соглашается со мной. – Ясно. Спасибо, что поделился. – Я встаю, но затем оборачиваюсь к нему лицом, видя перед собой сломленного мужчину. – Мы все перед кем-то виноваты. Ты не сохранил семью от пренебрежения, а я из-за работы. Вот и сучья правда.

– Главное, не потеряй себя, – Димон рассматривает остальные фотографии, не обращая внимая на меня самого. – Иначе останешься призраком.

– Я уже им стал, – констатирую.

Но бармен не соглашается, лишь машет отрицательно головой, полностью погружаясь в свои воспоминания. Наказывает себя тем, что эти карточки показывают. На душе кошки скребут, когда выхожу из бара, захватив с собой свой шлем, надеваю его и усаживаюсь на коня. Выпитые две стопки водки пока не дают о себе знать, сознание чёткое. Плевал я на свою жизнь, словно сам дьявол подстилает мне соломку, не давая закончить её и отправиться к своим девчонкам. Может быть там я смогу обрести покой, пусть даже если гореть в аду буду. Да я уже в нём кипячусь. Завожу мотоцикл и срываюсь с места, оставляя дымный поток ветра, смешанный с песком. Несколько рядом стоящих молодых ребят присвистнули, кто-то начал орать в ответ, потому что мелкая крошка из-под колёс прошлась по кузову двух внедорожников. Отпускаю одну ручку и шлю фак (средний палец) на прощание, а сам улыбаюсь. Вдохновение, мать твою, напало. Несусь по разгруженным ночным улицам с бешеной скоростью, объезжая мешающие машины по пути, кто-то сигналит в след, а кто-то тихо уступает дорогу безумцу – смертнику, как принято звать мотоциклистов. По сути эти люди правы со своими домыслами, даже сейчас стрелка спидометра перевалила за двести сорок, но я не торможу, лишь ещё сильнее даю газу и рёв мотора жалобно издаёт рык, повинуясь повышает обороты, переводя свои шестерёнки на шестую максималку. Уличное освещение превращается в яркие полоски, разноцветные и неразличимые. Как смерч, влетел на трассу внутри города и пришлось снизить обороты, потому что на перекрёстке улиц выскочил грузовик, даю по тормозам, остановившись вблизи метра от самого самосвала. Козлина. Объезжаю груду металла, поднимая взгляд на мужчину, тот искренне жмёт плечами, просит прощения за подрез. Сигналю упырю и вновь срываюсь с места, но теперь с приемлемой скоростью. Ощущаю вибрацию мобильника в грудном кармане, нажимаю мгновенно кнопку на шлеме, принимая вызов.