Английский шпион

— Да вот у трактирщика жена, значит, была. А теперь нету. А была.

— Что же с ней случилось?

— Если бы знать… Сгинула в одну ночь. Лихие тут вроде люди проходили. Недавно, недели с две-три назад. Молчит трактирщик. Думаю, порешили у него прямо на глазах жену-то, а самого избили. Не зря дня два отлёживался, а потом умом слегка тронулся. Сосед видел: пришёл оборванный, лицо в крови, мычит. А потом собаку свою убил. Сколько лет с собакой ходил, а потом раз — и убил своими руками.

— Это с какой же стати? — удивился солдат.

— Жить не давала. Как пропала жена, выла, выла, выла, с верёвки всё рвалась… А другого нет. Даже не ограбили нас солдаты. Не зря заезжий святой отец молился за нас да что-то рисовал.

Робертин, которая до того слушала рассказ вполуха, повернулась и пристально посмотрела на старика. Чтобы сгладить резкость и не вызывать лишних подозрений, как можно мягче спросила:

— Как он выглядел, этот святой отец?

Старик оказался не только говорливым, но и глазастым… приметы точь-в-точь совпадали с описанием Монтегю. Робертин не ошиблась в своих расчётах? Враг был здесь и вынюхивал. Да и непонятные лихие люди… Про них стоило расспросить жертву.

— Веди, где трактирщик может прятаться. Серебром плачу.

Свои про своих всегда всё знают, а от хорошего обращения и выпитого вина старик проникся к молодому дворянину всей душой. К тому же от монеты, которая засверкала в пальцах Робертин, глаза старика алчно загорелись.

Хоть и вечерело, солнце ещё не зашло за горизонт. Неровно светило, будто напоследок старалось пробиться через летучие облака. Трактирщик попался навстречу. Видно, заметил, что солдаты уехали, и торопился обратно, пока оставшиеся в зале выпивохи заведение не обворовали. Его лицо ошеломило Робертин: поразительное сходство с монахом. Редкая бородка почти не скрывала квадратных линий лица, мясистый нос, под мягкими усами губы были поджаты, словно трактирщик вот-вот засвистит. Меж тем выражение лица было неподвижно-сумрачное, а само лицо будто выточено из куска тёмного дерева. Чтобы проверить догадку, девушка достала тетрадь: сравнить лицо с рисунком. Одним глазом посматривала на трактирщика, и от неё не укрылось, как непонятный испуг мгновенно исказил лицо селянина.

— Знакомая, вижу, штука, — наугад бросила девушка.

Трактирщик закричал, выхватил нож… телохранитель госпожи успел ударить первым. Робертин печально посмотрела, как на земле хрипит загадочный двойник монаха. Из раны хлестала кровь, заливая одежду и траву.

— Он бежать хотел. А не на меня напасть.

— Капитан отдал приказ, — равнодушно ответил телохранитель. — Чтобы с вас и волоса не упало.

Вернувшись в Ла-Рошель, Робертин пригласила к себе капитана. Она любила временами рассуждать вот так, вдвоём. Пусть Сатурнин услышит доводы со стороны и попробует найти в них слабое звено.

— Итак, Монтегю в деревне был.

— Да. И место мы нашли. Но яда там не было.

— Старик в трактире говорил, что кормов собрали так мало, что не польстились ни англичане, ни наши.

Сатурнин пожал плечами:

— Возможно, потому и не было яда. Зачем лишний раз привлекать внимание, если всё равно не сработает как надо?

Робертин побарабанила пальцами по столу:

— Возможно. Но мне не даёт покоя трактирщик. Если рисовальщик при Монтегю был только как повод… Хорошо, это ещё может объяснить совпадение лиц: заранее набросали эскиз фрески и его показывали. Почему трактирщик испугался тетради? И монах… Тоже чего-то боялся.

Робертин раскрыла тетрадь на странице, где был изображён покойный трактирщик.

— Мне всё больше кажется, что дело, затеянное Монтегю, значительно опаснее павших лошадей и потравленных колодцев. Завтра зайдёте к коменданту города. Пусть делает что хочет, покажет альбом хоть всему городу и гарнизону, но отметит мне все нарисованные там места. А мы их посмотрим.

Поездка по округе заняла две недели. И ничего особенного вроде бы не нашли, если не считать, что в шести местах они заодно сумели отыскать людей, похожих на рисунки в альбоме. Одна девушка. Одна старуха. Четверо мужчин… Мысль Робертин раз за разом возвращалась к двум историям. Помощник настоятеля местной церкви, прилежный католик. Никогда не боялся вслух говорить против ереси гугенотов. За это еретики убили сыновей, а самого избили. Второй — часовщик. Робертин сама видела, как он сидит, ни с кем не разговаривая, в углу трактира. Англичане, отступая, ворвались в его дом, изнасиловали дочь, отчего девушка потом утопилась. Кроме трактира, последние недели никуда не ходит, забросил свои дела.

Схватить и допросить всех шестерых? Или только этих двоих? А что спрашивать? Почему у вас случилось несчастье? Промучившись несколько дней, Робертин поняла, что у неё голова идёт кругом. Мозаика никак не хотела складываться из отдельных цветных кусочков в картину. Особенно если вспомнить листок, который нашли в подкладке камзола Монтегю. Но ведь не просто так его настолько тщательно спрятали, что отыскали, лишь когда на всякий случай разрезали одежду пленного шпиона на лоскутки?

Чтобы развеяться, Робертин в сопровождении всего лишь одного телохранителя отправилась прогуляться. Город был стар, и потому прогулка никак не приносила облегчения душе. Из-за неприязни протестантов к королю Ла-Рошель не переняла архитектурных взглядов столицы, видевшей красоту в гармонии и единообразии. Улицы в большинстве своём были узкими, извилистыми и грязными, плохо замощёнными. Старые дома без фундаментов, не из кирпича. Источенный червями каркас из врытых прямо в землю столбов и поперечных брусьев и балок, пространство между которыми заполняли блоки из смеси необожжённой глины с соломой. Самое большее дома были побелены, но даже не покрашены: гугеноты считали яркие цвета греховными. К тому же побелка на многих строениях закоптилась от времени, осыпалась, отчего стены казались местами обгоревшими. А ещё дома стояли столь плотно друг к другу, что можно было перепрыгивать с крыши на крышу.

Главная городская площадь заметно отличалась от остального города. И опрятностью домов и здесь, и на ближних улицах. И тем, что попадались дома, целиком построенные из кирпича, крыши у таких покрывал не серый шифер, а глазурованная черепица. По площади сновало множество людей, в углу собралась большая толпа: приехал балаган. Зрелище, по которому горожане явно соскучились. Ведь гугеноты считали его богопротивным и запретили.

Робертин решила, что ей тоже хочется посмотреть. Может, хотя бы представление поднимет настроение? Махнула рукой — туда. Телохранитель сразу двинулся вперёд, раздвигая толпу. Он был морщинистый, уже с проседью, широкоплечий, весь увешанный оружием. Спорить с таким, особенно увидев за спиной дворянку, никто не решался. Лишь в спину некоторые шептали что-то про наглую столичную бесстыдницу, разодевшуюся в яркое платье, да ещё обильно украшенное кружевами.

Шатёр делать комедианты не стали, лишь устроили из фургона импровизированную сцену да отгородили кусок площади занавесом, чтобы там переодеваться. Занавес был старый, потрёпанный, намалёванные на нём фигуры изображали неизвестно кого. Когда подошла Робертин, как раз начал выступление сухонький невысокий скрипач, и девушка удивлённо покачала головой: редкий инструмент. Что он делает в здешнем захолустье? Видно, что-то не поделили комедианты то ли с кем-то из епископов, то ли с влиятельным дворянином. Вот и уехали на время на юг, затеряться в послевоенной суматохе. Отсидеться, чтобы потом вернуться в более щедрые места. После скрипача вышел огромный, важно поднимавший густые брови атлет. Он жонглировал гирями, пока не уронил одну из них чуть не на ноги зрителям. Те отшатнулись, и появился фокусник.

Долговязый, с каким-то коровьим взглядом, фокусник громко заявил, что привёз своё искусство из далёкой Ост-Индии. Площадь затихла, фокусник поклонился и начал показывать своё умение. Фокусы с картами. Официально любые карточные игры были запрещены, хотя в Париже на запрет смотрели сквозь пальцы и, по слухам, игрой не гнушался даже Его Высокопреосвященство. В Ла-Рошели отношение было совсем противоположное. Поэтому хотя комедиант не играл, а лишь показывал способность различать масть не глядя, на ощупь, кожей на кончиках пальцев — зрители смотрели взахлёб. Раз за разом фокусник брал карту, проводил по ней пальцами, называл, что на ней. Дальше поворачивал рубашкой к себе, чтобы все могли видеть: он угадал.