Страница 4 из 8
Гроссмейстер. Однако при таких условиях никто не захотел бы работать, так как каждый стал бы рассчитывать на работу другого и старался бы жить на его счет, как это уже и говорил Платону Аристотель.
Генуэзец. Я плохо умею вести диспуты, но могу заявить, что любовь их к отечеству столь горяча и пламенна, что вряд ли даже ты сумеешь составить себе о ней представление. Разве мы не знаем из истории, что чем более римляне целиком посвящали себя общественным делам, тем более они отрешались от своей личной собственности? И я думаю даже, что если бы наши братья, монахи и духовные, отличались меньшею привязанностью к своим родным и друзьям, чем теперь, и не были бы заражены таким честолюбием в стремлении достичь все более и более высоких должностей, то мысли их были бы направлены более благочестиво, они менее были бы привязаны к собственности и отличались бы большею любовью к обществу.
Гроссмейстер. Об этом, кажется, уже говорил блаженный Августин. Итак, дружбы у них не существует, так как у них нет средств оказывать друг другу взаимные дружеские услуги.
Генуэзец. О, как раз напротив! И стоит посмотреть, как это у них делается, несмотря на то что никому не приходится принимать подарков, так как они получают от общества все, что им требуется, и правительство следит за тем, чтобы никто не получал более того, что ему нужно, и, с другой стороны, никому не отказывают в чем-нибудь нужном. Однако дружба проявляется у них на вой не, в болезни или в помощи, при занятиях наукою, иногда также в похвалах, услугах или в том, что один дает другому что-нибудь такое, что ему самому нужно.
Люди одного возраста все называют друг друга братьями; те, кому более двадцати двух лет, называются более молодыми людьми отцами, а первые именуются сыновьями, и правительство следит за тем, чтобы никто не обидел брата-товарища.
Гроссмейстер. А каким образом это делается?
Генуэзец. У них существует столько должностных лиц, сколько у нас названий для добродетелей: великодушие, храбрость, целомудрие и щедрость, справедливость гражданская и уголовная, добросовестность, правдивость, благотворительность, благодарность, веселость и деятельность нрава, трезвость и т. д. И на эти должности их избирают сообразно тому, насколько они еще в детстве, в школе, проявляли большую склонность к той или иной добродетели.
А так как у них не может быть ни воровства, ни убийства с целью грабежа, ни изнасилования или прелюбодеяния или других каких-либо подобных пороков, с которыми постоянно приходится встречаться у нас, то среди них могут возникнуть лишь обвинения в неблагодарности, злобе (если один откажет другому в должном уважении), лени, меланхолии, вспыльчивости, балагурстве (scurillitas), клевете или лжи, которую они ненавидят хуже чумы.
В наказание виновные удаляются от общественного стола или от общения с женщинами или от других почестей на такой срок, который судьи признают соответствующим степени проступка.
Гроссмейстер. Поведай мне о способе производства выборов начальствующих лиц.
Об одежде и воспитании, а также о системе выборов
Генуэзец. Ты не поймешь его, если я предварительно не познакомлю тебя с их образом воспитания и жизни. Прежде всего, тебе надо знать, что одежда мужчин и женщин почти не отличается одна от другой и приспособлена для ведения войны; только тога женщин ниспадает ниже колен, у мужчин же она не достигает их.
Все граждане без исключения обучаются всем искусствам. По истечении первого и, во всяком случае, раньше третьего года жизни они начинают усваивать на стенах алфавит и учатся говорить, гуляя вдоль стен взад и вперед; дети разделены на четыре группы, и четыре старца водят их и обучают.
Некоторое время спустя молодежь упражняют в гимнастике, беге наперегонки, в метании диска и других играх, благодаря чему равномерно укрепляются все их органы. До седьмого года голова и ноги всегда остаются непокрытыми. Их водят в различные мастерские, к портным, поварам, кузнецам, столярам, художникам и т. д., чтобы дать возможность природным дарованиям каждого проявиться в желательном направлении.
После седьмого года, когда дети успеют приобрести первые сведения по математике, их научают, при помощи картин на стенах, всему естествознанию[6].
Для этих четырех отделов имеется четыре учителя, и таким образом в четыре часа проходится всего понемногу: пока одни занимаются физическими упражнениями, другие работают на пользу общества, а третьи занимаются умственной работой. К последней относятся занятия математикой, медициной и другими науками. Постоянно устраиваются диспуты и научные прения, и те, кто особенно отличится в какой-либо науке или обнаружит особую склонность к механике, избираются в начальники, и каждый смотрит на них как на людей образцовых и признает в них судей.
Земледелию и скотоводству обучают наглядным способом; солярии считают того отличным и благородным, кто изучил большое число ремесел и умело с ними управляется.
Потому они и смеются над нашим предрассудком, в силу которого ремесла считаются у нас чем-то низменным и как раз те и признаются за «благородных», которые не знают ни одного ремесла, а живут в праздности и держат много рабов, предназначенных специально для того, чтобы способствовать праздности и страстям господ[7]; таким образом, на гибель государству выращиваются целые толпы безнравственных субъектов и негодяев (tot nebulones ac maletici), которые как бы воспитываются в школах порока.
Другие начальствующие лица избираются четырьмя высшими – Метафизиком, Поном, Сином и Мором – и учителями той отрасли искусств, которой они должны руководить, так как последние лучше других знают, способно ли данное лицо научить ремеслу или какой-либо добродетели, для которой требуется учитель.
Они не выставляют сами своей кандидатуры, а предлагаются в совете правительствующих лиц, и всякий, кто может сказать что-либо в пользу избрания или против него, получает слово.
«Я плохо умею вести диспуты, но могу заявить, что любовь их к отечеству столь горяча и пламенна, что вряд ли даже ты сумеешь составить себе о ней представление»
Однако никому не удается добиться звания Метафизика, если он не изучит предварительно самым основательным образом истории всех народов, их религиозные обряды и жертвоприношения и законы не только республик, но и монархий. Равным образом ему приходится знать имена законодателей и изобретателей ремесел и художеств и причины, а также и историю всего того, что происходит на небе и на земле. Точно так же он должен быть знакомым со всеми ремеслами (каждое из них он в состоянии усвоить в два дня, и если он не проявит, конечно, при таком способе изучения большой ловкости, то может приобрести ее путем практических занятий, при этом ему может много помочь и живопись по стенам). Затем он должен быть знаком с физикой, математикой и астрологией. Знание языков не ставится ему непременным условием, так как у них есть много переводчиков, которые называются в их государстве грамматиками.
Особенно же силен должен быть кандидат на эту должность в метафизике и в богословии; он насквозь должен знать происхождение, основы и доказательства всех наук, свойство и различие вещей, необходимость, судьбу и гармонию мира; могущество, мудрость и любовь в творениях божьих, последовательность существ (gradus entium) и их связь с явлениями на небе, на земле и в воде и с идеалами Бога, посколько, конечно, человеческий разум в состоянии их постичь. Им приходится изучать также пророков и астрологию.
Того, кому удастся со временем стать метафизиком, жители знают за много лет вперед, однако этой должности нельзя получить ранее тридцати пяти лет. Должность эта пожизненна, если только не найдется другого, кто окажется более мудрым и более приспособленным к управлению.
6
Несмотря на несочувствие автора-платоника Аристотелю, он все-таки усваивает его перипатетический метод обучения во время прогулок. Известно, что Аристотель поучал своих учеников, гуляя с ними по саду Ликею (отсюда название «лицей»).
7
И в этом случае Кампанелла идет вразрез со своим учителем Платоном, да, кстати, и Аристотелем, которые оба признавали физический труд недостойным философа и теоретически допускали рабство. Аристотель говорил, что «рабство тогда утратит свой смысл, когда челноки ткацких станков забегают сами собою». С тех пор это утопическое желание его давно уже стало действительностью, а экономическое рабство в виде низкой заработной платы, дающей возможность капиталисту пользоваться прибавочной стоимостью, все еще существует. Великий предшественник Кампанеллы, Томас Мор, точно так же, как и он, стремился сделать физический труд «благородным» занятием.